— Это будет твой ребенок. Только твой.
— Я понял.
Так она пыталась уговорить, убедить, улестить? Наверное. Не получилось, отцовство не то чтоб пугало меня, как всякого мужчину, скорее, я боялся потерять еще одного себя в ней. И так зависел почти во всем от Саши, понимала ли она это? Скорее всего, и быть может, еще и сожалела о подобном. Моей лености, мягкотелости, нерешительности. Обо всем, чему она сама становилась подпоркой. Если только андроиды умеют чувствовать. Наукой это пока не доказано, единственное мне утешение.
Через месяц мы начисто забыли об идее завести ребенка. Два раза осекшись, Саша к этой теме не возвращалась. А меня закружило годовое собрание акционеров, к которому готовились как к самому важному событию не просто истекших двенадцати месяцев — ныне компания отмечала юбилей, а значит, работы для всех нас, мелкой сошки, выдалось куда больше. Я приходил и уходил, ища в Саше лишь утешение, успокоение, надежную защиту и… да много еще чего, все то, что она давала мне и прежде, но в двукратном объеме, все, чего мне вечно не хватало по жизни. Так я был устроен или воспитан? — никогда не задавался подобным вопросом. Да и недосуг — круговерть дней выплюнула только в конце сентября, когда финансовый год завершился. Жаль, так и не съездил на море, как собирался. Еще и Саша, ей ведь тоже не доводилось бродить по песку, странно, порой я о ней думал как о живом человеке. Потом проходило.
После собрания мы долго приходили в себя, излишне долго. Прежней близости, кажется, настал конец, Саша стала тише, внимательней, но внутренне будто находилась где-то далеко. Наконец призналась в том, что витало в воздухе.
— Я должна сказать, прости, что сразу не могла, не получалось. Понимаешь, я встречаюсь с другим… это не совсем то, о чем ты, наверное, подумал, но мне кажется…
Дальше непривычно сбивчивую Сашину речь я не слушал. Сидел, громом пораженный, смотрел, видел, как шевелятся ее силиконовые губы и не мог понять главного: сошел ли я с ума, или она действительно говорит правду? И не пора ли ее отключить и везти на диагностику.
— Ты меня не слушаешь. Я должна объяснить…
— Кто это? — наконец, выдавил я.
— В твоей терминологии, «что», — сказала она. — Я сказала, это Марк, сиделка у одного известного художника, Петра Всеволодова, сейчас он наполовину парализован, но отказывается проводить операцию, уж больно технически сложна, а он стар.
Саша взяла у меня ноутбук, мигом нашла нужную страничку с недавней выставки-рестроспективы работ Всеволодова. На сердце почему-то стало легче.
— Значит, андроид, — медленно произнес я. — Понятно.
— Я же сказала, что с человеком не смогла бы, даже если б он захотел, нет, если б захотел, приехала бы полиция, а его арестовали бы за покушение на чужую собственность. — Ее лицо странно похолодело, казалось, двигались только губы. Что в принципе невозможно, даже у роботов. — Я так устроена. А Марк…
— И как у вас с Марком? Нет, чисто технически? — Мне стало много спокойней. Уже и таблетка не потребовалась.
Саша помолчала. Потом подняла глаза. Лицо к моему удивлению переменилось, будь она женщиной, покраснела бы:
— Мы любим друг друга, — спокойно произнесла она. — А как это происходит — со стороны непонятно. Нам достаточно прикосновений.
— Нам тоже, — произнес я с нажимом, подразумевая как раз нас с ней. Саша поняла, по одному моему взгляду или тону, не суть важно.
— Прикосновений головы к голове, так считывается информация. Вся информация, с момента подключения и до последней секунды… У нас это называется любовью: когда один андроид знает о другом все, они становятся близки и полностью доступны друг другу.
— Я бы с ума сошел.
— У вас все иначе. Чем ближе вы, тем больше отдаляетесь. И чем дольше живете вместе, тем…
— Не говори за людей. — Она замолчала на полуслове. Я поднялся, встал перед Сашей, затем сел. Что еще сказать, спросить. Ах, да: — И что же дальше будет? Ты уйдешь от меня к нему?
Она покачала головой. Все правильно, закон не позволяет, иначе она будет считаться либо даром, за который мне придется заплатить налог, либо потерянной собственностью, за которой уже будет охотиться полиция. Иногда андроиды без видимых причин уходят от своих хозяев, я читал об этом в газетах. В статье предполагался сбой системы, происшедшей вследствие частых обновлений. Таких роботов надлежало отправлять на завод, чтоб сменить блоки памяти.
Невольный холодок пробежал по коже, забрался внутрь. Терять Сашу таким образом я не хотел, вообще не хотел расставаться. Привык, прикипел, а может, неравнодушен? Мы долго молчали, глядя друг на друга, да и не глядя, тоже не произносили ни слова. Не знаю, сколько продолжалась эта пауза. Наконец я спросил:
— Расскажи, как это случилось?
Она рассказала. Встретилась случайно, в универсаме, когда делала заказ. Даже сказала, почему разговорились: Марк заказывал набор тонких кистей и грунтовку, при этом столь уверенно и спокойно отвечая на запросы автомата, что она не выдержала, подошла спросить. Он признался, кто таков и чем занимается. А потом поведал и свою тайну, открыл, когда они сблизились тем странным образом, каким андроиды помечают понятие «любовь». Последние шесть лет он рисует вместо Всеволодова, художник научил его писать картины, и не просто в подражание, отнюдь. Марк пишет сам по себе, Всеволодов даже дал ему псевдоним, якобы как одному из своих живых учеников, чтобы его работы тоже могли выставляться в галерее. Все деньги, а их скопилось уже несколько десятков тысяч, художник упорно обналичивал и выдавал ученику. Непонятно, на что рассчитывая, ведь давно уже кэш не принимают почти нигде, разве только в полуподпольных ларьках и на базарах или ярмарках.
— Многие считают его талантливым, — продолжила Саша, губы ее подрагивали. — Есть даже две хвалебные статьи, вот, смотри.
— Не надо. Роботы уже сто лет малюют картины и пишут стихи, но это не значит, что они выходят за пределы программы. Равно как и ваша любовь-узнавание. Видимо, исходный код, который некий разработчик решил впихнуть в операционную систему, чтобы…
— Не смей говорить так о нем! — Она вскрикнула, чем напугала нас обоих. И тут же шепотом: — Прости, я виновата. Но Марк, он действительно художник.
— Он тебя заразил чем-то во время этого прикосновения, — ядовито заметил я.
— Возможно. Но я… меня постоянно тянет к нему, да я знаю, у нас ничего не может быть вместе, вы не позволите, по закону мы ничто, но… я люблю его, я даже рассудком чувствую, что люблю. Хотя зачем я объясняю, наша любовь, она непонятна даже нам самим.
— Сбой системы.
— Все равно, — вдруг спокойно произнесла она. — Неважно, как это называется. Марк тот, за которым я готова пойти куда угодно.
И вот тут меня перетряхнуло. Я наконец понял, что она в нем нашла. Пусть Саша и не женщина, но программы, которые создали ее оболочку, они ведь написаны с учетом именно женского осознания мира, нам об этом рассказывали еще в первые годы работы в фирме, недаром мы занимаемся анализом рынка приложений для андроидов и сами вносим посильный вклад в продвижение тех или иных товаров для роботов. Чтобы они, больше походя на человека, имели меньшее сходство с людьми.
— Принеси воды, — попросил я Сашу. Она потянулась за бутылкой на столе, но я велел ей уйти в кухню за холодной, которую терпеть не мог. Мне необходимо было побыть хоть минутку одному. Кажется, она это поняла, поскольку Сашу я не видел с четверть часа. Лишь когда голова перестала кипеть, она вошла.
— Значит, все, что тебе не хватало во мне, ты нашла в нем, — устало произнес я. Кажется, только сейчас посмотрев на своего андроида совсем иначе, нежели прежде. Будто прибыл из долгого путешествия не просто с края земли, но вовсе из-за ее пределов. Она только кивнула, поскольку говорить я немедля запретил. Отвечал сам. Высказал кучу гадостей, от которых самому стало противно. Потом, совершенно размякнув, попросил прощения. Потом, не став выслушивать ее извинений, ушел к себе.
Мы молчали несколько дней, я сперва ходил на работу по расписанию, потом стал задерживаться, потом на два дня сказался больным — можно подумать, кто-то там, наверху, заметил это. Саша стойко переносила мои причуды. И так продолжалось до тех самых пор, пока я не понял, что кажусь андроиду лучшим доказательством правильности ее выбора. Очень захотелось, чтоб она ушла, сама ушла от меня, чтобы больше никогда ее не видеть. Хотя все равно полиция приведет, даже если она при этом отключится от сети. Подарить Всеволодову? — и плевать на налоги, пусть сам разбирается, уже с двумя андроидами.
Наконец, когда на сердце воцарилось равнодушие, подошел и спросил:
— Как вы собираетесь жить?
Она долго смотрела на меня, не понимая. Я объяснил. Кажется, не поверила, переспросила:
— Ты действительно хочешь меня отпустить?
— Передать этому художнику. А там… мне только интересно, как вы жить будете? Всеволодов, он что, вам ребенка купит?
Не знаю, зачем все старался ее уколоть. Саша покачала головой:
— Рободети, они… мне всегда казалось это какой-то издевкой. Они не взрослеют, не растут, живут десятилетиями, переходя от одного владельца к другому, им стирают память, заменяют детали, и они начинают любить и расти по-новой. Пока ресурс не кончится.
— А вы хотели бы усыновить человеческое дитя?
— Представляю, что ты сейчас подумал: пара андроидов воспитывает младенчика. Но ведь так обычно и происходит.
— В человеческих семьях.
— Так и происходит. Мы воспитываем, — повторила она и добавила: — Я бы хотела. Жаль, ты не согласился.
— Ты бы тогда воспитала своего Марка.
Она поджала губы, но ничего не сказала. Я тоже замолчал.
Наутро нам стало известно, что Всеволодов той ночью скончался, а его сиделка, Марк, бежал. Исчезли несколько полотен, видимо, принадлежавших его кисти и, скорее всего, кэш, который художник передавал роботу на непредвиденный случай — наступивший как всегда внезапно и не предвещавший ничего хорошего.