— Я знаю… я…
Артем вдруг понял, что не может говорить. К горлу подступил едкий ком.
— Ни черта ты не знаешь! — Роберт повернулся к нему, на глазах дрожат слезы. — Ты понимаешь, что бои с вашим совместным участием могли принести мне деньги? Деньги, что спасли бы мою дочь?!
ИК-47 замер.
— Что?
Вот оно. То отчаяние, что Артем читал в глазах Роберта всякий раз, как тот его отчитывал за плохо проведенный поединок. Горечь и тоска в его взгляде.
— Да!! А ты думал — я деньги на взятки собираю? У дочки опухоль в мозжечке! Его удалили, метастаз нет. Но — купить мозжечок и пересадить стоит баснословных денег! Тело за несколько месяцев, может, вырастить и могут. Но мозг — это все еще terra incognita. Он слишком плохо изучен, его нельзя вырастить искусственно! У меня была надежда, но ты… ты ничего от нее не оставил…
Роберт опустился на корточки у стены и закрыл лицо руками.
— Будь ты проклят, контуженная консервная банка… Сукин ты сын… Сволочь….
Подобно катку для укладки асфальта, на Артема навалился шок. Скорлупа, которой этот делец постоянно закрывался, разлетелась вдребезги. Остался обычный человек со своими страхами. С разбитыми надеждами. С мечтами, которым теперь не сбыться. И всему виной оказался — Артем.
Он невольно задал себе вопрос: чем он теперь лучше Вышеслава, который был готов убивать людей-роботов на арене сотнями, чтобы купить себе новое тело? Но ладно бы людей-роботов, они — гладиаторы и знают, на что идут. Они — осознают риск. Но он отнял будущее у… девочки, которая сейчас не может ходить, двигать руками и держать равновесие. За все это отвечает мозжечок, который ей удалили.
В памяти Артема промелькнуло лицо дочери. Дина уже который год растет без отца. И никогда его не дождется.
— Как зовут девочку? — спросил он негромко.
Голос Роберта был глухим и злым.
— Аня.
— Я отдам свой мозжечок, — произнес ИК-47 хрипло. — Принеси бумагу, я подпишу. Нотариус заверит.
Роберт вскинулся, брови изумленно приподнялись. В глазах мелькнуло недоверие.
— Ты? Но… почему? С какой стати?
ИК-47 развел могучими металлическими руками.
— Я люблю детей. К тому же не хочу депрессовать по поводу того, что случайно убил лучшего друга. Криозаморозка пойдет мне на пользу. Давно было пора отдохнуть.
Роберт поднялся, просветлел лицом.
— Я обязательно заморожу твой мозг! А когда технологии позволят, верну тебя к жизни. Можешь не сомневаться! Ты не представляешь, в каком я перед тобой долгу!
— Теперь — иди, — кивнул Артем. — Я хочу спать.
Роберт вышел, счастливый, точно воскрес из мертвых. Проводив его взглядом, ИК-47 сел, прислонившись спиной к стене. Вышеслава он не вернет, но хотя бы спасет другую жизнь. Кто знает — вдруг после криозаморозки ситуация поменяется, и он все же сможет купить себе тело. Настоящее, человеческое.
ИК-47 позволил оптическим сенсорам отключиться. Еще никогда не чувствовал на душе такой тяжести и… облегчения одновременно.
Сергей Калабухин. Посмертный раб
— День зарплаты — радостный день! — напевал штатный критик журнала «ФАСТ» Ричард Кайманов на мотив некогда популярного советского шлягера, сунув кредитную карточку в приёмную щель банкомата. — В миг исчезнет забот моих тень. Эй! Эй! Эй, гони деньги скорей!
Спрятав купюры и карточку в портмоне, довольный Кайманов обернулся и застыл. Перед ним стоял, держа в дрожащей руке пистолет, известный писатель-фантаст Роман Щербатый. Глаза этого немолодого пузатенького мужичка, одетого в старенький джинсовый костюм, испугали Кайманова смесью горящего в них безумия и страха.
— Это тебе за моего «Изгнанника»! — вдруг громко взвизгнул Щербатый и выстрелил в стоящего перед ним в растерянности Кайманова.
Первая пуля насквозь прошила левую руку критика, и портмоне, пухлое от банкнот, плюхнулось в грязную лужу, оставшуюся на асфальте тротуара после недавнего дождя. Вторая пуля застряла в бедре правой ноги. Третья пронзила острой болью живот. Кайманов согнулся и упал. Вокруг в ужасе вопили и разбегались прохожие. Роман Щербатый продолжал стрелять в корчащегося у его ног Ричарда Кайманова. Из дверей банка выбежали, что-то крича, вооружённые короткоствольными автоматами охранники, и последнее, что увидел умирающий критик, это фонтанчики крови, вдруг забившие из груди спятившего графомана, и всполохи проблескового маячка невесть откуда взявшейся машины «Скорой помощи». Потом убийца тяжело рухнул на тело своей жертвы. Дюжие санитары быстро погрузили трупы в машину, и «Скорая помощь», завывая сиреной, скрылась в потоке машин…
Откровение первое
Ослепительно яркий свет больно ударил по глазам. Кайманов рефлекторно попытался поплотнее зажмурить веки и отвернуться, но у него ничего не получилось. Тогда он вскинул руку, чтобы прикрыть глаза ладонью, но свет продолжал резать зрачки с прежней силой.
— Уберите свет! — крикнул Ричард, и чей-то чужой голос оглушительно повторил его просьбу.
— Спокойно, Кайманов, — проревел в ответ другой голос. — Сейчас всё будет в норме.
Свет исчез, а потом стал плавно нарастать. Перед взором Ричарда постепенно, как фотография в ванночке проявителя, обретало краски и резкость лицо незнакомого мужчины.
— Ну вот, — блеснули в улыбке отменно белые и ровные зубы. — Теперь ты нормально меня видишь?
Незнакомец был лет сорока, с большими залысинами в кудрявой рыжей шевелюре, гитлеровской кляксой усиков под внушительным эйнштейновским носом и девичье голубыми глазами, опушёнными длинными ресницами.
— Да, — ответил Кайманов и вновь услышал вместо собственного голоса чей-то оглушительный рёв. — Почему вы все так орёте?
— Секундочку, — незнакомец что-то сделал за пределами поля зрения Кайманова. Тот попытался повернуть голову или скосить глаза, чтобы немного осмотреться, но вновь ничего не получилось. Он мог смотреть только прямо.
— Раз, два, три, четыре… — начал считать незнакомец, и с каждой новой произнесённой цифрой его голос становился тише, пока не достиг нормальной громкости. — Ну вот, кажется, теперь и со слухом у тебя всё в порядке. Попробуй, скажи что-нибудь сам.
— Почему вы мне тычете? Где я? — услышал Кайманов свой вопрос, произнесённый чужим голосом. — Что происходит? Кто вы такой? Что у меня с голосом?
— Ну, вот и ладушки, — вновь улыбнулся незнакомец. — Теперь мы можем нормально общаться. Как ты себя чувствуешь?
— У меня ничего не болит, если вы об этом, — раздражённо ответил Кайманов. — Но я совершенно не контролирую своё тело. Не могу не то что рукой пошевелить, но даже просто моргнуть! Меня что, парализовало? Пуля того маньяка попала в позвоночник? Я теперь — калека?
— Нет, господин критик, — почему-то злорадно, как показалось Кайманову, усмехнулся рыжий. — Ты не калека, а уже неделю как мертвец, и твой труп в закрытом гробу вчера был предан кремации, а урна с прахом передана безутешной вдове.
— Что за бред вы несёте? — заорал Ричард. — Какой труп? Какая кремация? Да кто вы такой, наконец? Позовите главного врача!
— Спокойно, Кайманов, не надо так кричать, — продолжал усмехаться рыжий. — Главный для тебя здесь я. Можешь называть меня Эйнштейном. Настоящее моё имя тебе знать ни к чему. Хочешь, я введу успокоительное или снотворное? Спешить нам с тобой некуда, успеем ещё наговориться.
— Нет, — процедил Кайманов в ярости. — Не надо меня успокаивать. Почему вы упорно не отвечаете на мои вопросы?
— Потому что не успеваю, — развёл руками рыжий. — Больно много их. Но на основные я уже ответил: ты официально умер и похоронен. Что ещё ты хотел знать? Ах, да: это — не больница, а частный научно-производственный центр. Медицинский персонал здесь есть, но я не из его числа. Я вовсе не медик, а, как бы сказать, чтоб ты лучше понял… Ближе всего к истине будет слово «бионик». Знаешь, что это такое?
— Нет.
— Проще говоря, бионика — это попытки человека перенести достижения природы-матушки в технические устройства. В качестве примера могу привести всем известную замену пуговиц на одежде сначала «молниями», а сейчас так называемыми «липучками».
— И что же изобретаете вы, господин Эйнштейн?
— Ничего. Я — учёный, а не изобретатель, и занимаюсь нейробионикой. А если более конкретно и доступно для таких гуманитариев, как ты — пытаюсь создать электронную копию личности человека с помощью компьютера. Завтра вот начнём копировать тебя.
— Да вы не Эйнштейн, а скорее Франкенштейн! — язвительно хмыкнул Кайманов. — Что же вы тут будете копировать, если я, по вашим словам, уже давно труп, сожжён и похоронен? Или вы каким-то образом успели сделать свою работу, и с вами сейчас говорю не я, а искусственный интеллект? И каким же будет следующий ваш шаг? Превратите меня в послушного робота?
— Искусственный интеллект — это миф, — в свою очередь ухмыльнулся рыжий. — Любая программа всегда останется только программой, то есть — набором стандартных команд и логических функций. А человек, да что там человек — простая кошка может в одной и той же ситуации поступать по-разному. Это у нас, живых существ, интеллект, а в роботе — всего лишь программа. Робот не думает: он действует, у него отсутствует свобода воли. Ты, Кайманов, мыслишь литературными штампами. Работа у тебя такая, критик ты наш!
Рыжий гнусно захихикал.
— Хитроумные роботы-убийцы, — продолжил он. — Всевозможные человекоподобные терминаторы, роботы-полицейские, киборги, детективы и даже няньки наводнили фантастические романы и фильмы. В жизни человекоподобный робот никому не нужен. Очень неудобная форма. Скорее уж, это будет нечто, похожее на луноход, с набором сменных манипуляторов.
— Вы не ответили, — резко прервал снисходительные разглагольствования рыжего незнакомца Кайманов. — И перестаньте мне тыкать! Я с вами на брудершафт не пил. Что со мной, и кого вы похоронили вместо меня, если это правда?
— Вместо тебя? — неподдельно удивился рыжий. — Ах, да, понимаю. Что ж, не будем больше отодвигать момент истины. Надеюсь, профессиональный критик в области отечественной фантастики читал роман Александра Беляева «Голова профессора Доуэля»? Ну, или хотя бы смотрел снятый по нему ещё в советские времена фильм?