Рано утром Полина, стараясь не греметь деревянной шторой и водой, почистила зубы холодной из-под крана. Она была сладкой на вкус. Сашшша храпела. Маршрутка до города уходила в 9:05. Полина тихо собралась и вышла из дома. Она хотела еще раз поговорить с М. Л. Собаки не лаяли совсем, не сообщали о Полинином передвижении по селу своим людям. Свет резанул левый глаз, Полина повернулась и увидела, что серп и молот горят. Она вгляделась, сняла очки – ничего не изменилось, серп с молотом светились оранжевым. Вдруг Полина услышала крики. Впереди по улице копились люди и стояла белая машина с красным крестом. У дома М. Л. Полина побежала. Народ толпился в почтительных двух метрах от скорой и словно собирался хороводить. Здесь были старухи, старики, женщины, развязный мальчик, еще немного детей. Полина надела очки и поняла, что дом М. Л. не этот, а следующий, почище, прямее, обшитый сайдингом. У этого открылась дверь, по-городскому обколотая кожзаменителем над синтепоном, оттуда вышла докторица в спортивной шапке, за ней два немолодых медбрата тащили носилки, дальше выбежала М. Л. Народ загудел, закачался. На носилках лежала та самая круглолицая женщина, что приходила тогда к М. Л. и отрекомендовалась представительницей местной интеллигенции. Народ охнул хором. Женщина была в домашнем халате, в полусознании и полностью седая. Кто-то спросил, санитар буркнул: инфаркт. М. Л. плакала. Высокий мальчик сказал развязному, что, кажись, физики не будет. Тот ударил высокого по плечу. Полина рассматривала развязного, тот отвернулся. Пациентку погрузили. На халате декоративно торчали глянцевые маки. Полина увидела, что и они вспыхнули, как серп и молот, тем же оранжевым светом. Двери скорой закрылись, и машина уехала. М. Л. сказала Полине, что этой ночью «они» у О. Д. гуляли-пировали, точно так же, с музыкой. Когда врачей ждали, она слабенько успела рассказать.
Полина попросила М. Л. посмотреть вместе с ней дом О. Д., может быть, там что-то оставили гости. М. Л. закачала головой по птичье-старчески, но поковыляла к обшитой кожзаменителем двери. Полина открыла ее. Оттуда покачнулся мужик с огромными голубыми глазами, в белом гостиничном халате и похмельной вони, и сразу послал ее.
– Мои словечки метеликой ходят, пыль выметают. Вы, мелкие части всего на свете, меня не знаете, а я вас знать не хочу. Уходите прочь, в доме моем не бывайте больше ночь. Уйдите в поля, в леса, в горы высокие, там живите, плодитесь, но не в доме моем. Как сказала, так и будет! Слово мое крепко, как лисий хвост, никому не открутить, не выдрать. Аминь.
Это Буйка ближе к вечеру слезла и хмурой мордой говорила-выкрикивала в угол мятущимся голосом: от низко-скрипучего до писклявого. Вытянула шею, сощурилась, пыль не уменьшилась нисколько. Можно, конечно, было где-то отыскать тряпку и помыть стены, Буйка так делала и раньше – смешивала действия с говорением, и ничего, работало, – но сейчас совсем не было сил.
Чего сидите, гости дорогие, ненужные,
Пылинчинки мелкие, смотрите приставуче,
Отправляйтесь вы в чисто поле,
Там простор, раздолье и веселье,
Там бесплатно ветер покатает,
Давайте, пылинки,
Уйдите с картинки,
Которую я вижу,
Слово мое крепко,
Его не смыть, не сдуть,
Аминь.
Пыль сидела на месте. Буйка видела ее, тварюгу, хорошо, включила еще, как стемнело, электрический свет. Вдруг в комнате сказали, что интересные заговоры. Буйка дернулась. С вынужденным очеловечиванием в ней появился страх. Очкастая извинилась, она стояла с пакетом в проеме двери. Сказала, что писала выпускную работу по заговорам в современных средах, офлайн и онлайн. А Буйке-то плевать на это, тьфу! Чё приперлась? Человечиха спросила, сама ли Сашшша написала эти заговоры и давно ли она использует их в быту. Буйка со скрипом почесала когте-ногтями дредовую бошку. Полина еще раз извинилась, объяснила, что хотела бы остаться еще, если это возможно, она заплатит 500 рублей, но зато она накупила в магазине продуктов и приготовит ужин. Дредовая повращала лицо вокруг носа недовольно. Полина протянула ей купюру, Сашшша положила ее в карман шушуна, да, именно так он назывался, шушун, Полина вспомнила, дредовая влезла на печь.
Полина поговорила с М. Л. Той больше ничего такого не снилось, но М. Л. боялась спать. Как в детстве, не выключала свет. Такая неэкономия. И кошка не вернулась. Зато теперь М. Л. вспомнила, что половицу сломал ее внук, большой и упрямый мальчик, коля орехи молотком прямо на полу. Его привозили летом. Не замечала под дорожкой. А из стакана О. Д. пила накрашенная, месяца два назад, М. Л. плохо видит и помыла тоже плохо и больше им не пользовалась.
Потом Полина ходила по деревне, ей казалось, она ходит внутри жидкого супа. Реальность была мутная, влажная, неточная, с рандомными, криво нарезанными ингредиентами, неуверенная, будто сама не знала, происходит она или нет. Полина подумала, что, может быть, это не деревня, а она сама не существует. На лестнице у почты никто не сидел. Собаки полаивали через дом, людей не было, будто всех увезли, а не только О. Д.
Полина искала следы автомобиля рядом с домом учительницы и нашла только следы скорой. Серп и молот не горели на фасаде, не светились никаким огнем. Полина прошла мимо этого дома три раза, сфотографировала, ничего такого фотография в телефоне не показала.
Полина перебирала грязь и лужи, не понимая, чего ходит, когда ей надо говорить с людьми. Те стали появляться. Ходить мимо. Взрослые женщины, тощие мужики, дети с рюкзаками. Они уже на нее не смотрели, привыкли. А может, ее просто нет. И Андрей не ждет ее в Берлине, и Аля с Петей не зовут ее в Тбилиси, Маша не приготовила для нее комнату в своей квартире в Праге, Наташа не выставила для нее кресло в саду съемного дома в Колчестере. Существуют только Полинины сны с детством, учебой, работой, переездами, друзьями, переучиванием, экспедициями, текстами, Андреем, новыми друзьями-коллегами, их общими важными или бестолковыми делами. Полина – сама сон. Она вышла, оказалась на окраине, там, как положено, было поле. В его левой части застыли две фигуры в темных одеждах. От ветра их одежда двигалась и казалось, что они пританцовывают.
Полина глядела вперед,
На бескрайний поднос грязи.
«Может, это все сон? –
Себе задавала вопрос она. –
Может, и я сама – сон?»
И вот она видит, как из-за угла
Выезжает на коне Емеля-дурачок.
Он машет ей рукой и кричит:
«Полина, не сомневайся, все это реальность!
Я тебе это докажу!»
Емеля достает из кармана яйцо,
Кричит: «По щучьему веленью, по моему хотенью!» –
И перед Полиной появляется стол с угощеньями.
Она пробует все, что на нем есть,
И понимает, что это не сон.
«Ну что, убедилась?» –
Смеется довольный Емеля.
Полина кивает ему в ответ,
А сама думает:
«Все равно кажется, что это сон».
Из крайнего дома, крыша которого была обшита рекламным баннером с улыбающимися юными разнополыми моделями, вышел старик с маленьким морщинистым лицом. Он двинулся в центр, и Полина пошагала за ним. Он вытянул ее из супа. В магазине необходимость выбирать продукты и расплачиваться встряхнула ее.
Эта Сашшша сама могла кому угодно присниться, думала Полина, перемешивая говядину с картошкой. Сегодня в магазине продавали нарезанную убитую корову и Полина купила несколько кусков. Соль в коробке, лежащем у пасти печи, закончилась. Полина искала по ящикам советского серванта соль. Все были пусты и глухи, в третьем снизу лежали окоченевшие, будто впавшие в спячку мыши. Штук семь. Полина потрогала одну из них – она была сухая и сдутая, как вобла. Полина закрыла дверцу и помыла руку. Ну всякое бывает, думала, заговоры, сушеные мыши. Неоязыческие современные сообщества не ее тема. Главное, что эта Сашшша в тяжелой депрессии, как и мы многие. Передвигается странно, может на таблетках? Как же всех жалко.
Дредовая ела, хапая и обжигаясь. Жаркое из картошки, мяса, морковки и томатной пасты правда удалось. Полина спросила, чем Сашшша занималась в Москве. Та вдруг ответила, что заботилась о квартире. Полина спросила, в каком районе была квартира, дредовая подула на мясной кусок на вилке и ответила, что рядом с речкой, которую было видно в окно. Полина думала, о чем лучше спросить, чтобы получить ответ: про сушеных мышей в ящике или про ведьмины свадьбы. В итоге спросила, не снились ли Сашшше случайно странные и страшные сны, как в ее дом приезжает компания и пирует прям при ней, пока она лежит на печке. Дредовая помотала башкой. Полина поинтересовалась, не слышала ли она про то, что в этой деревне некоторым такое снится. Дредовая пожала плечами, как станцевала.
Буйка, конечно, про такие гуляния знала. Чувствовала их рядом, как их чувствовали и все местные домовые. Но сновидения не дедовское дело, домовые в сны не ходят, они работают с тем, что есть. Гребаная пыль. Людям что угодно снится, туда многие шляются – мертвые человечьи родственники, просто заложные, разные магические. А домовым туда не зайти. За домом бы уследить. И паутина, шшшшшшшффффффффффф.
Сашшша на удивление помыла посуду в тазу с тепловатой водой. Полина была ей очень благодарна. Болели ноги и спина. В магазине Полина посмотрела на настенные электронные часы, похожие на вокзальные конца восьмидесятых, с квадратотизированными на сером фоне цифрами. Оказалось, она ходила по деревне больше пяти часов. Полина пыталась разглядеть оленьи копытца отсюда, снизу, с кровати. Они то ли скрывались в травяных пучках, то ли просто ворс с ними как раз протерся. Полина вспоминала, что, кажется, именно этот изобразительный сюжет пришел в советскую культуру с германских средневековых гобеленов. Как трофей войны или раньше? Надо почитать.
Олень по ковру скакал,
В ворсе плотном утопал.
Он мчался по горам,
По долинам и лесам.