Олень нес на рогах удачу,
Оставлял проблемы в прошлом.
Но ворс ковра был так глубок,
Что он завяз в нем, как в болоте.
И остался олень на ковре навсегда,
Украшением стал он для дома.
Ковер с оленем теперь над кроватью висит,
Смотрит он на деревню с любовью.
Каждый день олень любуется
На леса и поля, на речку.
И мечтает о том, как однажды
Он снова поскачет по свету.
Ворс ковра под копытами тихо шуршит,
Словно снег или листья сухие.
Олень слушает звуки деревни родной
И вспоминает дни былые.
В ушах Полины заскреблись звуки. Они рычали, свистели, стукали. Полина открыла глаза. Потолок и часть ковра с оленем озарялись светом, который лез через окно. Люди говорили, смеялись. Приехал второй автомобиль, комнату всю осветило. Полина знала, что у нее на руках вытянулись волосы. На улице скрипнуло, заговорили, засмеялись еще больше. Моторы замолчали, свет потух, стукнули металлические двери, смех и слова начали приближаться. Полина лежала теперь в темноте, у нее дрожали ноги внизу, это и называется «поджилки трясутся». Дверь дома открыли легко, включили свет, люди распространились по комнате. У Полины мялось тяжело в животе и поднималось в грудь. Она сдержала дыхание. Полежала, поуговаривала себя. Наконец ей удалось повернуть голову к деревянной шторе. Сквозь нее немного совсем виднелось – кусок печи и ходящие люди. Они переговаривались. Полина попыталась дышать спокойно и ровно, чтобы сердце не било так в уши и не мешало слушать. Обсуждали хозяйственно: двигай левее, дотянется ли до розетки, вешай ровнее. Свет погас, музыка забилась о стены, замелькала разноцветная диско-иллюминация. Это играла Hung up Мадонны. Тела затоптались, запрыгали на деревянном полу. Полина подумала, что вот это и называется «страх разливался по телу». Она не любила клише в текстах, а это, оказалось, просто описание физического состояния. Страх распространялся по телу, тек, придурок.
И чего я боюсь? Что со мной случится? Этого всего не происходит. Я сплю. Это просто репрезентация культурного опыта. Социально-культурное явление. Часть фольклорной традиции. Реальное представление о явлении, но не само явление. Ну поседею. А сердце должно выдержать. Надо действовать, без разницы где – во сне или в реальности. Дышать, выгнать страх дыханием. Вдох и выдох. Вдох и выдох. Есть модель. Приходят гости в дом к спящему человеку. Тот якобы не спит, лежит-боится. Гости питаются его страхом. Выдох и вдох. О. Д. уже попыталась разрушить структуру, вышла к ним, начала скандалить, они напугали ее до инфаркта. Я молодая, я экспертка, этого не происходит на самом деле.
Полина резко поднялась. Влезла в кроссовки. Они действительно стояли у кровати. Полина вечером помыла их, перед тем как начать готовить, и ходила в них по дому, от пола было холодно. На левой так и торчал узел, который мешал протаскивать шнурок через дырки. Полина обрадовалась вот этому точному воссозданию повседневности внутри сновидения. Она поднялась, чуть качнулась, тихо размяла ноги, потрясла ими, сбрасывая страх. У дома за кустами и забором виднелись, кажется, очертания двух автомобилей. Полина взяла очки с подоконника. На ней, как и ложилась, сидели плотные пижамные штаны с пингвинами и фиолетовая футболка с длинным рукавом. Полина двинулась в сторону деревянных штор, остановилась перед ними, вглядываясь в диско-движение. Раскрыла резко гардины, шагнула, как нырнула, шторы скрипнули и деревянно поструились, застукались друг об друга.
В комнате танцевали тела людей лет двадцати-тридцати, на парнях были широкие джинсы, майки или футболки, на девушках – джинсы и бриджи с заниженной талией и обтягивающие майки. Полина подумала, что этих людей она уже как будто где-то видела, видимо набрала из воспоминаний юности. На печи спала Сашшша под слоями одеял, Полина различала ее дреды. Не слышно было, храпела она или нет. На кухонном разделочном столе стоял бумбокс, воткнутый в розетку, от которой обычно питался холодильник. Стол был сдвинут к стене и положен на бок. Парни топтались кедами, девочки тоже кедами или туфлями на каблуках. Между фигур метались волосы и разноцветные пятна от диско-шара. На Полину стали оборачиваться и глядеть. Hung up закончилась, началась Sorry. Теперь уже все гуляющие стояли на месте и глядели на Полину так, как будто она им не нравилась. Полина любила Мадонну более раннюю, периода Ray of Light и Frozen. Но что делать. Она протолкнулась среди тел, от которых даже пахло потом и парфюмом, вышла примерно в середину комнаты и начала танцевать.
Сначала руки и ноги, туловище, шея, голова плохо двигались, не болтались нужно и Полина перебирала ногами на месте. Ей даже послышалось, что гости посмеиваются. Но шаг за шагом она раскачалась, вытрясла страх окончательно. Полина извивалась торсом, выставляла вперед ноги, немного косплеила Мадонну из клипа на играющую песню, делала катушку руками, в одну сторону, другую, приседала, отводила руки туда-сюда. Сон не сон, а жаль, что не надела лифчик. Груди подпрыгивали и болели. В последний раз Полина танцевала несколько месяцев назад, они провожали Леру: та получила французскую артистическую визу.
Кажется, гости вокруг так и не двигались, но Полине было все равно. Она чувствовала себя чрезвычайно выспавшейся и вот-тутошней. Снящиеся деревянный дом, печь, недовольные гости, аутфиты нулевых – казались ей более настоящими, чем проведенная предыдущим днем, предыдущими годами реальность. Боковым зрением справа Полина заметила, что от гостей отделилась фигура и двинулась к ней. Sorry закончилась, началась неизвестная Полине песня, склеенная из многих знакомых голосов и мотивов, но чужая, это было неприятно. Полина продолжала переминаться.
Женщина оказалась слева. Она была худая, скучающая, безвозвратная, с жидкими, выкрашенными в желтый волосами, бледная и в двухцветном платье из легкого материала на бретельках, с каскадным подолом и с качелеобразным, западающим в тощий живот вырезом. Полина сразу поняла, что она главная, а еще почувствовала, что эту тоже где-то видела. Справа вдруг появилась Сашшша, на ней болтались дреды под нахлобученной кепкой, обтягивающая майка-платье с асимметричным подолом поверх джинсов. А еще у дредовой были волосатые, даже мохнатые, руки и грудь. Полина перестала танцевать и поглядела на печь: Сашшша спала там, повернувшись спиной. Буйка снящаяся поелозила ногами, приспустила джинсы и вытащила из них длинный хвост с кисточкой.
Полина воскликнула: «Вау!»
Ведьма вдруг сказала Буйке:
– Просим обратить внимание, что вы не имеете права тут находиться.
Сашшша показала длинный язык:
– Да что ты!
Музыка уже не играла. Ведьма открыла рот, у нее там были маленькие острые зубы, прям как у Сашшши. Сашшша зашшипела на ведьму. У той захрустели кости, рот рос и грубел, все лицо женщины сделалось трубой-ртом. Полина глядела на нее не мигая, ей было странно и мерзко. Она пощипала себя за запястье левой, но не помогло.
Гости сдвинулись, встали плотно вокруг. Сашшша сказала, чтобы Полина не боялась. Ведьма дернулась и – ам! – проглотила стоящего рядом с Полиной парня с тяжелой золотистой цепью на груди.
Полина сказала: «Ой!»
Буйка сказала: «Блять».
Ведьма свернула пасть в обычный рот. Она была все такой же скучно тощей, и непонятно, куда в ней делся целый человек. Буйка зашипела, ведьма зарычала, забулькала. Полина спросила Сашшшу, кто она.
Та ответила: «Домовиха Буйка на выезде».
Полина попросила: «Сделай что-то со всем этим».
Та ответила: «Не моя жилплощадь, я и так еле держусь в этом сне, на птичьих правах».
Полина решила подумать. Вот ее сон. А тут все хозяйничают. А ей надо самой. Она представила, что у нее есть, наконец, дом. Как она давно мечтала. Сама его составляла, украшала.
И вот в комнате зажегся мягкий свет. Стены и печь побелели, стало чисто. Советскую и постсоветскую мебель заменили деревянные стол, кухонный фартук, лавки, кресла, сервант. Мебель покрылась львами, рыбами, птицами, русалками и ангелами в крестьянском стиле. Гости из нулевых оглядывались. Ведьма смотрела на Полину не мигая. Печь облепила плитка с магическими зверями и цветами, на нее легли лоскутные подушки и одеяла. На стенах появились картины, Буйке не понятные. Вместо обшитого плюшем дивана из девяностых появился топчан с шерстяным покрывалом, рядом с ним зеркало в резном наличнике. Гости разбрелись, как на обычной вечеринке, по углам, разглядывая новый интерьер. Пара девушек устроились на топчане и звали к себе парней.
Буйка сказала: «Умнó! Но могла бы и что-то нормальное, городское».
Полина: «Не отвлекай!»
И вот в Полинином доме есть настоящая домовиха, она всем заправляет и все защищает, домовиха, среднерусская домовиха. На Буйке вместо платья на джинсах появились рубашка, сарафан в среднерусском стиле с поневой, а на дредах кичка.
Буйка: «Хм…»
Полина сказала: «Давай!»
Буйка: «Нечего указывать!»
Но заговорила с домом внутри сна:
Я Буйка – великолепная, красивая, хвостатая,
И вообще, дом со мной – как за крепостной стеной!..
Ведьма: «Нет тут у вас таких полномочий, девушка, нашего ведомства территория».
Буйка: «Отъебись!»
Буйка продолжала:
Гости незваные, гости нежданные,
Уходите из моего дома,
Из-за печи, из-за стола,
От порога до окна!
Здесь вам не танцпол,
Здесь не Дом культуры,
По вам звонит колокол,
Вы сборище макулатуры!
Нечего тут двигаться,
Нечего тут пыжиться,
Ножками махать,
Зубками хватать,
Пыль мне поднимать!
Не тревожьте домовиху,
Не пугайте мышь-очкастую-жиличку,
Уходите восвояси,
Покидайте стены враз!
Как сказала, так и будет!
Слово Буйкино крепко,
Вот замок, вот ключ,
Ключ в реку выкинула,
Замок в огороде закопала!