– А на практике?
– Не знаю, – на этот раз Денис развел руками вполне логично и сообразно ситуации. – Практики еще не было.
– А если этот пульт у меня, например? И я перевожу твою сетку в режим обучения и говорю тебе, как жить, что делать и за кого голосовать. То?..
– Давай без Оруэлла. – Марку показалось, что Денис совсем не хочет поворачивать разговор в эту очень теоретическую сторону – просто потому, что не любит говорить о чем-то совсем бездоказательном, хоть и возможном. – Но ты прав, если утрировать, то, да, можно влиять на поведение. Заметь, я такой функции не закладывал, я просто хочу вылечить альцгеймера.
– Ладно, вернемся к нейросетке. Допустим, она учится, потом начинает дублировать твои же системы мозга. Берет на себя когнитивные функции, предотвращает деменцию и помогает тебе вести себя… как ты? Это, кстати, довольно спорно: когда она работает, ты лишаешься шанса на формирование новых привычек. Роботизируешься, в некотором смысле…
– Остановись!
Марк вдруг понял, что встал с кресла и ходит вперед-назад по кабинету.
– Успокойся! Давай не будем теоретизировать и рассматривать плюсы, минусы, ограничения системы. Мы можем обсудить это потом. Сейчас я хочу, чтобы ты помог мне понять, есть ли в моем мозгу эта штука.
Марк замер, с большим трудом тормозя полет собственных мыслей. Он уже был где-то там, где альцгеймер можно если не вылечить, то хотя бы притормозить какими-то семью уколами. Сел в кресло, сосредоточился на словах Дениса.
– Почему ты вообще думаешь, что тебе ввели Нейро? И зачем делать это тайно?
– Я маленькая лошадка, но стою очень много денег, – совсем не нараспев, не с ожидаемой теплотой или усмешкой в голосе ответил Денис. – На мне были завязаны довольно крупные инвестиции. Я платил зарплату десяткам команд ученых. Мотивы были у многих. Теперь о возможностях. Я попал в аварию около деревушки в Шотландии, а очнулся в собственной клинике. Как я потом узнал, меня сначала привезли в местную больницу, но все, что там могли сделать, – это помазать зеленкой. Тогда меня на вертолете довезли до моей клиники, хотя формально неподалеку было другое учреждение с необходимыми условиями и специалистами. Но почему-то жена приняла решение о транспортировке именно в мою клинику, которая находится дальше. Да, я понимаю, что это само по себе ни о чем не говорит: она могла исходить из того, что у моих специалистов больше опыта и лучше мотивация. Но тем не менее… Там меня ввели в искусственную кому на неделю, возможно, ввели мне Нейро, чтобы попытаться смягчить необратимые процессы из-за гипоксии, или повреждения отдельных участков мозга, или черт его знает чего. А потом я пришел в себя и все изменилось.
– В каком смысле? – не понял Марк.
– Буквально. Мое поведение, мышление, образ жизни, привычки – все.
Денис вдруг улыбнулся. Не иронично, не криво и не страдальчески, как бывает, когда люди рассказывают какую-то заряженную эмоциями болезненную историю, а просто улыбнулся.
– Это у тебя после аварии? – спросил Марк. – Или всегда было?
– Мимика и моторика? – уточнил Денис.
– Угу.
– После аварии. Хотя технически повреждений вроде бы и нет. По крайней мере заметных.
– Но это как раз характерно для нейросети. До человека в плане мелкой моторики ей далеко.
– И да и нет, мы достигли некоторого успеха…
– Подожди, – сообразил Марк, – ты говорил, что Нейро учится на поведении самого человека. Может годами учиться, пока не потребуется перехватывать когнитивные функции и вести себя как человек. А какой минимальный срок?
– Думаю, в обычном режиме не меньше двухсот дней, – не задумываясь, мгновенно ответил Денис. – После этого она способна обеспечивать базовые функции организма. Но с погрешностями. Есть человек сможет с трудом. Ложкой в рот будет попадать через раз. Если дать ей хотя бы четыреста дней, то уже приемлемо.
– Но если тебе ввели Нейро, то времени на обучение у нее не было, – заметил Марк. – Или есть еще какие-то режимы обучения?
– Симуляция, – кивнул Денис. – Можно скормить ей всю доступную информацию о человеке. Тексты, видео, фото – все что есть. Потом подкорректировать с помощью тренера – и вот более-менее удобоваримый конструкт.
– Понятно. А по тебе материалов море. – Марк снова просмотрел снимки, сделал в нескольких местах пометки ручкой. – Ну личность – допустим, – а движения? Как она научилась тобой рулить?
– Ты сам видишь, что научилась она довольно плохо. Потому что не было стадии корректировки.
– Улыбнись, – попросил Марк.
Денис растянул рот в бессмысленной, ничего не выражающей улыбке. Сама функция, конечно, не утрачена, но чего-то не хватает. Как будто он улыбается чисто механически, не подключаясь к этому эмоционально.
– Ладно, хватит. А ты понимаешь, как именно улыбаешься? Способен менять контекст улыбки? Можешь улыбаться грустно?
– Грустно могу, не могу весело.
– Да, – уверенно кивнул Марк, – ты точно типичный российский мужчина средних лет, а не нейросеть.
Денис иронично, но глуповато усмехнулся. Как будто ему трудно давалась асинхронность левой и правой половины лица. В целом нельзя сказать, что это что-то из ряда вон выходящее само по себе, бывают и более странные завихрения психики.
– А кто тренировал модель? – спросил Марк. – Кто-то же должен был ее корректировать, после того как она начиталась информации о тебе?
– Например, тот же, кто принимал решение об отправке меня именно в мою клинику? – предположил Денис.
– Ладно, место твоей жены в теории заговора обсудим попозже, – сменил направление разговора Марк. – Моторика и мимика, понятно, сами по себе не показатель. Могли поехать из-за повреждения мозга, а могли и из-за психики. Посттравма, например. Что у тебя с запахами?
– Аносмия.
– Вообще не чувствуешь запахи? – удивился Марк.
– Чувствую, но не различаю.
– Ну тогда не надо путать меня неправильными терминами! Ученый, блин! Обоняние потеряно, верно?
– Ну, наверное, да, только… как бы объяснить… Запах говна от запаха розы я, наверное, отличу, но не потому, что одно мне пахнет приятно, а другое мерзко. Просто потому, что тело отреагирует на запах говна тошнотой.
– Интересно! – Марк на несколько мгновений забыл, о чем вообще идет речь, его увлек феномен сам по себе. – То есть сознательно интерпретировать запахи ты не можешь, а реакция тела при этом есть.
– Знаешь, кто еще совсем ничего не понимает в запахах?
– Знаю, любая нейронка. Просто в силу того, что у нее нет соответственных рецепторов. А читать про запахи бессмысленно. Никакое описание не поможет понять, как пахнет роза.
– Или говно.
– У тебя фиксация какая-то, – заметил Марк. – Подумай на досуге. Но если серьезно, то пока я не вижу в этом стопроцентного доказательства, что тобой рулит нейронка. Да, один из возможных признаков. Никогда бы не подумал, что буду составлять тест, позволяющий отличить человека от нейросети.
– А как он работает? – поинтересовался Денис. – Надо собрать все признаки?
Марк задумался. Он вполне понимал, что резко возросшее количество несмешных шуточек и странных допущений говорит о том, что ему страшно. А страшно ли Денису? А должно ли? Может, он уже свыкся с мыслью, что он просто нейронка?
– А как должна была работать твоя вундервафля? – спросил Марк. – Вот она перехватывает когнитивные функции, вот за тебя говорит, вот вспоминает что-то, что ты сам уже не вспомнил бы из-за альцгеймера, вот гладит твою жену перед сном, потому что ты всегда так делал. А ты сам это чувствуешь? Ты принимаешь в этом участие? Принимаешь решения? Ну… Или есть хотя бы иллюзия того, что это ты решил погладить жену? Что это ты протягиваешь руку, а не компьютер в твоей голове? Или ты просто смотришь кино?
– Я могу задать тот же вопрос, – жутковато усмехнулся Денис. – Ты уверен, что принимаешь какие-то решения? Что это ты решил протянуть руку и погладить жену, а не твоя биологическая программа? У тебя в голове точно такая же нейронка, просто из мяса.
– Давай без этого, – притормозил собеседника Марк. – Я не собираюсь обсуждать экзистенциальные вопросы. Я спрашиваю конкретно про Нейро. После введения препарата субъектность вообще сохраняется?
– Я не знаю, нужны опыты. Но сможем ли мы снаружи понять, что сохраняется субъектность? Если нейронка будет говорить, мол, да, конечно. Я мыслю – я существую!
– То есть сейчас я должен допустить, – после некоторого раздумья заметил Марк, – что передо мной сидит зомби, который имитирует человека?
– Я думал, ты делаешь такое допущение со всеми пациентами.
– Я бы с ума сошел, – покачал головой Марк.
– А ты уверен, что не сошел?
– Да, у меня справка есть. Ладно, давай попробуем зайти с другой стороны. Что еще изменилось после аварии?
– Поведение. Я же говорил, что изначально отказался форсировать вопрос с опытами на людях. Не хотел искать обходные пути, обманывать этический комитет, перемещаться в другие юрисдикции. Для меня цель не оправдывала средства. Понимаешь? Я правда считал, что нельзя ставить опыты на людях. А после предполагаемого введения Нейро все этические барьеры пропали.
– Интересно… – Марк снова встал с кресла, сделал несколько шагов по кабинету, не куда-то конкретно, а чтобы чуть скинуть напряжение, размять ноги, разогнать кровь. – А как с семьей?
– Никак, – спокойно ответил Денис. – Я не общаюсь с женой и сыном. Не в смысле бойкота, ссоры или чего-то такого. Просто не хочу. Нет общих тем. Нет, неправда, скорее, будто бы нет желания искать общие темы. Незачем тратить на это силы. Я не получу от этого общения никакого удовольствия.
– О, кстати, – Марк уловил еще одно возможное направление анализа и вернулся к креслу. – А что тебе доставляет удовольствие? Как ты его вообще понимаешь?
– Движение к цели. Результаты.
– К какой цели? – уточнил Марк.
– Победа над альцгеймером.
– Неважно, идет ли речь о поддерживающей терапии и ремиссии или о лекарстве?