Пол под Алисой разверзся так стремительно, что она не успела ухватиться за край дыры, которую проломила собой и в которую провалилась. Сверху прямо на голову шмякнулся рюкзак, Алиса зашипела, как от комариного укуса до этого, но больше от досады, чем от боли. Кажется, призрак упал тоже, Алиса могла различить бесшумно двигавшиеся складки черной ткани перед собой, но не была уверена, что это не игра ее воображения, получившего некоторую встряску. Под потолком замигала и зажглась непривычная в такой обстановке лампа дневного освещения под низким потолком.
Алиса быстро поднялась на ноги и первым делом проверила, ловит ли тут связь (смартфон показывал три деления), и только затем уже огляделась. Она оказалась в каком-то подвале, который был похож на библиотеку и школьный класс одновременно. Подвал был покрыт мхом и плесенью, а книги и парты покрыты толстым слоем пыли, но на стенах угадывались порядком поеденные гнилью портреты Некрасова, Пушкина, Горького (Алексей Максимович висел ближе всего, отчего можно было решить, что он смотрит как-то особенно сурово и даже обличающе).
Алиса подумала: «Что это? Как такое возможно? Я будто снова в школе, на уроке литературы. Опять, что ли? Да сколько можно! Если это придурь привидения, то сейчас начнется унылый урок по какой-нибудь такой книге, которую я не прочитала, хотя и написала сочинение. Снова тягомотина. Почему это не физкультурный зал с волейбольными мячиками? Почему не кабинет истории, в конце концов! Обидно».
Призрак снова поднялся в полный рост или во всю возможную для него длину. Это было примерно на две головы выше Алисы, и она предпочла усесться за парту, чтобы не злить педагога. Она помнила, как литераторша бесилась, если ловила кого-нибудь из одноклассников, да и саму Алису за телефоном, и решила пока оставить попытки связаться с родственниками.
«Не зря это место люди обходят, – мстительно подумала Алиса, глядя в то место на голове призрака, где у него по идее должны были находиться глаза, а там и правда поблескивало что-то вроде круглых очков, державшихся неизвестно на чем, – и правда, домик-то проклятый».
Снова послышался этот шепот, но в нем Алиса уже могла различить слова:
– Ш-ш-што-о-о х-х-х-хотел с-с-с-с-сказа-а-а-ать а-а-а-автор? – спросило привидение.
– Да откуда я знаю! Я не читала эту муть, про какую бы вы сейчас ни говорили! Ничего он не хотел сказать, господи боже мой, – устало ответила Алиса, как обычно и делала на уроке литературы, и добавила, вспомнив, что уже года два как не ходит в школу: – Я вообще уже давно выдуманные сказки про людей, которых никогда не существовало, не читаю, надо быть тупым, чтобы на это жизнь тратить.
Она услышала гул других голосов, похожий на одобрительный смех.
И глазом не успела моргнуть, как оказалась на улице. Следом вылетели рюкзак и слова: «Вон из клас-с-с-с-с-с-са».
Алиса подняла рюкзак, пожала плечами и благополучно вернулась домой.
А вот брата ее, который на следующий день пошел в заброшенный дом, дабы проверить, наврала Алиса или нет, так и не видели больше в мире живых.
Только по журнальным и книжным публикациям можно было догадаться, что он еще где-то существует. Но где – непонятно.
Юлия Яковлева. Обезьяний рот
– Как ты себе это представляешь?
– Вот козлина. Чтоб ты врезался в первый же столб. Козел. Что?
– Я говорю: как ты это себе представляешь?
– Ну, это должно стоять в их брошюре. Чтобы пациенты, в смысле клиенты, не представляли себе бог весть что, а четко знали, чтó получают за свои деньги.
– По страховке.
– Ну да. По страховке. Я это и имею в виду.
– Тебе не интересно?
– Мне? Нет! Нет, в смысле – интересно. Просто за дорогой слежу.
– Можем в другой раз.
– Ничего-ничего. Все уже еле катятся, смотри. Значит, на Кутузовском точно встанем в пробку. Так что давай. Чем здесь еще заняться.
– Я говорю: что в их брошюре?
– А, ну. Как обычно. Как у всех. Фотки загорелых позитивных медсестер и доктора с отбеленными зубами.
– Медсестры, значит.
– Что?
– Сперва ты сказал «загорелые медсестры». И только потом – «доктор».
– Да, ну и что? Я же не сказал «голые». Или, там, «в коротких халатиках, расстегнутых так, что видно грудь».
– Ладно. Заткнись.
– Ты первая предложила.
– Я предложила не это. Как описана процедура в брошюре?
– А. Ну там все по делу. Вам надоели морщины? Нет, не так. Хотите избавиться от морщин? От тревожной складки между бровей? От горьких заломов у носа? От опущенных уголков губ?
– Это называется «обезьяний рот».
– Что?
– Вот эти складки у носа и в углах рта. Как у обезьяны.
– А, ну да. От обезьяньего рта, значит, избавиться.
– Господи, ты только послушай! На что все эти выражения намекают? Обезьяний рот, собачьи щеки. Типа что? С возрастом человек превращается в животное?
– Не обязательно. Взять жопины уши, например. То есть, получается, с возрастом и человечность проявляется. В разных местах.
– А что, жопины уши там тоже могут исправить?
– Не думаю.
– Там не написано?
– Нет, жопины уши они не исправляют.
– Почему? Жопины уши, что, не эстетическая медицина разве?
– Жопины уши можно исправить питанием и тренировками. В любом возрасте.
– А. Окей. Ладно.
– Ну вот. Берут все анализы, конечно. Обычные схемы заполняют: типа, болеете ли гепатитом и тому подобное. Доктор на это все смотрит. Потом медсестра – медсестра! – ставит внутривенно капельницу. И всё. Сидишь там какое-то время в кресле. Читаешь или сериал смотришь. Потом ждешь там какое-то время, они смотрят, нет ли побочки. Потом, если все окей, едешь домой. Вот и все.
– Какой побочки?
– Ну, спутанное сознание. Или, там, человек не ориентируется в пространстве и времени.
– Блин, стремно. С побочкой-то.
– Ну, она затрагивает какой-то очень-очень небольшой процент. Иначе бы процедура изначально не прошла сертификацию. Там же при любой такой новой процедуре, прежде чем ввести ее в оборот, сначала делают кучу исследований, тестов – на животных, потом на добровольцах, это же медицина все-таки.
– Все равно стремно. Попасть в этот маленький процент.
– Так можно сказать про все. Медицина никогда не дает стопроцентной гарантии.
– Да, но все-таки это еще и техника тоже. А техника все-таки должна давать стопроцентную гарантию.
– …
– А картинка с этими роботами в брошюре есть?
– Зачем? На что там смотреть? Чип и чип. Они все равно микроскопические. Размером с вирус простуды какой-нибудь. Или даже меньше. Иначе как они будут плавать по кровотоку? Потом, они должны как-то преодолеть естественный барьер – оболочку головного мозга, то есть они реально меньше многих вирусов. Они же по идее должны попасть в мозговые капилляры.
– По идее, да. Мерзкая идея.
– Они попадают на синапсы. Это вроде такие хвосты нейронов, клеток мозга. Или там рецепторы синапсов, я уже не помню. В общем, на то, чем они друг с другом сцепляются.
– Ладно, хватит. Меня сейчас стошнит.
– Да ну, прикольно. Кому они нужны, такие воспоминания? А так – приехал домой и не помнишь, что от тебя, допустим, ушел муж… А, пробка задвигалась. Ну все, теперь мы уже почти на месте. Пять минут максимум.
– В смысле?
– Чего?
– Почему ты привел такой пример? «Муж от меня ушел».
– Ну, не от тебя конкретно. А вообще: ушел супруг, скажем. Или умер, что почти то же самое. Или, боже упаси, вообще ребенок умер. Такое я бы и сам предпочел, чтобы мне стерли в памяти. Жить с этим невозможно. Хоть с морщинами, хоть без. Но мы берем пример без экстрима. Развелись, и всё. И вот ты… Ну в смысле не ты, а вообще человек – думает: вот, мне уже столько лет, и развелись, и не хочу я опять заводить отношения. Ходит и выращивает себе стресс. А от стресса – морщины. Которые, кстати, отнюдь не повышают шансы завести новые отношения.
– Это как раз понятно. Я про другое.
– Про что?
– Как это все работает?
– Ну я же сказал тебе: микроскопические чипы. Они с кровотоком переносятся к нейронам и блокируют в мозгу активность, которую люди называют воспоминаниями.
– Да. Но как? Как они это блокируют? Пробкой затыкают, что ли? Сами падают грудью на амбразуру?
– Ну, может, бот, который в чипе, блокирует или заменяет какие-то сигнальные слова, триггеры. «Развод», «война», «землетрясение», или, там, «авария», или имя супруга. Не знаю, я же не инженер. Факт в том, что человек не помнит, а раз не помнит, то перестает по этому поводу стрессовать. И от этого у него сами собой расслабляются мышцы лица и тем самым – разглаживаются морщины. Факт в том, что не надо больше будет ни ботокса, ни филлеров, ни подтяжки, никакой хирургии, наркоза, компрессионных повязок и прочего. Плюс капельница – намного легче для организма. И никаких больше походов к психологам. Никакого больничного. Сразу можно будет выходить на работу. Повышать ВВП. Тоже плюс.
– Не знаю…
– Вот почему молодые люди выглядят молодо? Потому что им нечего такого вспомнить. Их ничто не гнетет.
– А ты бы?
– Я бы что?
– Ты бы предпочел все забыть?
– Не знаю. Кое-что – наверное.
– Да?
– А ты?
– Не знаю. Вдруг после этого я была бы уже не совсем я.
– Или просто более счастливая ты.
– А я кажусь несчастливой?.. Нет, скажи.
– Ну вот, ты опять.
– Я опять – что?
– Ты выкручиваешь мои слова. Это же ты предложила представить себе, как это могло бы быть иначе. С учетом роботов и искусственного интеллекта. Вот я и предлагаю.
– Да, но как-то тенденциозно предлагаешь, тебе не кажется?
– Нет, ну… ты же сама говорила: две недели носить компрессионную повязку на лице днем и ночью, а потом еще шесть недель – только днем, это убиться. Говорила?
– Теперь уже что. Поздно. Аванс даже заплатили…
– Ну давай поедем домой, если ты передумала? Ты и так красивая.
– …и залог уже заплатили. Залог точно не вернут.