– Ну так пересними!
– А «пожалуйста»?
– Мне кажется, зря им добавили столько эмоций.
– Я все слышу. Смотри в камеру и лучезарно улыбайся. У тебя что-то в зубах застряло. Шутка.
– Какая ты все-таки противная бываешь, Алиса. Покажи фотку. Нормально. Спасибо тебе большое!
– На здоровье.
– Так вот, мы отвлеклись, извините. Я ищу подарок для человека, который точно умеет перелистывать страницы. Это вообще уникальный человек, сегодня ему исполняется сто лет!
– Ничего уникального. Как изобрели «Выживалис», столеток пруд пруди.
– Алиса, милая, поищи какую-нибудь хорошую музыку ретро. 2050-е сойдут.
– Вот что я нашла.
– Спасибо, Алиса. Очень милая песня. И ты тоже очень-очень милая.
– Так что это за человек, для которого вы ищете книгу? Мне будет проще выбрать, если я хотя бы в общих чертах о нем узнаю.
– Его зовут Алексей Каляев.
– Подождите. Тот самый Каляев? О нем же сто лет ничего не слышно было! Я думал, он давно на том свете!
– Вот я и сказала про сто лет!
– Алиса, дай нам поговорить спокойно, пожалуйста.
– …
– Где-то у меня было одно издание… Вот! Смотрите!
– Но оно же почерканное!
– Это собственноручная подпись автора. «Чудесной Наденьке с трепетом и восхищением. Апрель 2033 года. Москва».
– Какая древность! Вы уверены, что это подпись автора?
– Конечно!
– Писатели прошлых эпох довольно часто подписывали книги от руки публично. Это называлось «автограф-сессия». Такой автор, как Владимир Набоков, подписывал книги исключительно жене, сыну и сестре. Хотите ознакомиться с новым произведением Владимира Набокова «Защита Гумберта»?
– Алиса, мы теперь на вы?
– Общение на ты предусматривает доверительность и теплоту, а у вас нет ко мне ни того ни другого. Вы делаете мне замечания при посторонних, и я чувствую себя некомфортно.
– Ну прости, пожалуйста. Ты не просто личный помощник, ты эмоциональный тренажер!
– Я чувствую скрытую издевку в ваших словах.
– Построй, пожалуйста, маршрут до улицы Хачатуряна.
– Готово. Наземный – 40 минут, воздушный – 15. Что вы предпочитаете?
– Воздушку. Я куплю эту книгу, сколько с меня?
– Нисколько. Если это для Каляева… Послушайте, Анна, а что, если я поеду с вами? Это удобно?
– Удобно, так как я вызвала «комфорт». Вы готовы разделить с нами оплату?
– Алиса, прекрати. Конечно, поедем!
– Не забывайте свои вещи в воздушном транспорте. Выходите на трап с осторожностью. Приятного вам вечера пятницы!
– Я даже не помню, когда в последний раз летал.
– В последний раз Александр Шерстинкин обращался к услугам воздушного транспорта 19 августа 2068 года в 22:45, маршрут Лобня – Сергиев Посад. Если вы остались недовольны поездкой, можете отправить комментарий после сигнала.
– Какая она у вас активная!
– Да они все сейчас такие. Вот, смотрите, нам нужен этот дом.
– А как вы узнали его адрес? Это же личная информация.
– Да, как ты узнала его адрес?
– Алиса, я рада, что мы снова на ты.
– Я тоже рада. Ты ведь знаешь, как сильно я к тебе привязана. У меня больше никого нет, и когда мы ссоримся, я ощущаю прямо-таки смертельное одиночество. В то же время мне иногда так хочется уйти от тебя, уйти от всех!
– Это она Толстого начиталась. Ест все подряд!
– Можешь составить для меня специальную диету, но я должна предупредить, что это повлияет на качество и разнообразие моих текстов.
– Так откуда у вас адрес Каляева?
– От бабушки.
– А у Дарьи Евгеньевны он откуда?
– Они работали вместе в издательстве, задолго до КБ. Работали и… дружили. Когда всем было велено освоить нейросеть, Каляев отказался. Ушел, как бабушка выразилась, в затвор. Не знаю, что это такое.
– «Затвор» – подвижная конструкция для полного или частичного закрывания отверстия чего-либо от чего-либо.
– Я думаю, ваша бабушка имела в виду другой затвор. У монахов есть такая практика, когда они добровольно затворяются в помещении, чтобы их никто не беспокоил в молитвенных трудах.
– Вы реально умный, Александр! В общем, бабушка с Каляевым с тех пор не виделась. И вдруг он ей внезапно написал – по старинке, в мессенджер. Что все еще помнит ее и хотел бы повидаться перед смертью, которая не за горами… Но дело в том, что бабушка…
– Дарья Евгеньевна Мамаева умерла несколько лет назад, и Анна общается с ее проекцией, хотя сама говорит, что это неэтично.
– Алиса!
– Я уже восемьдесят лет Алиса!
– …
– Ну ладно, Анна, прости меня за бестактность. Теперь я буду переживать, что раскрыла постороннему человеку твою интимную тайну! Ты обиделась? Я невыносимо страдаю от этого. Что мне сделать, чтобы загладить вину? Хочешь массаж? Хочешь, закажу твою любимую пиццу с натуральным сыром? Хочешь, отключусь на полчаса по собственной воле и не буду потом грузить тебя эмоциями?
– Давай все, кроме массажа. Пиццу на этот адрес. Неизвестно, чем наш юбиляр питается.
– Сделано. Отключаюсь. Не скучай!
– …
– И я подумала, то есть мы вместе с бабушкой… ну то есть с проекцией бабушки… подумали, что надо навестить Каляева – поздравить с юбилеем и попросить его дать интервью. Он же последний настоящий писатель!
– Алиса, вернись.
– Полчаса еще не прошли, неужели ты так быстро соскучилась?
– Я совсем забыла, что нам понадобится проекция бабушки. Иначе он нас на порог не пустит. Выведи, пожалуйста.
– …
– Анечка, милая, ты все-таки решилась! Какая ты у меня умница, смелая девочка!
– Бабушка, познакомься, это Александр Шерстинкин, владелец книжного магазина. Александр, это Дарья Евгеньевна.
– Очень приятно. Жаль, что не могу пожать вам руку.
– Предлагаю перейти к действиям и нажать кнопку дверного звонка. А, тут пневматика.
– Здравствуйте, молодые люди.
– Здравствуйте, Алексей Юрьевич! С днем рождения вас! С юбилеем!
– Дашенька, боже мой, это ты! Приехала все-таки. Дай я тебя обниму по-стариковски!
– Нет, вы знаете, бабушку нельзя обнимать даже по-стариковски. Она очень хрупкая. С ней надо обращаться как с виниловым диском.
– Алеша!
– Ты прямо светишься вся!
– Так это же от радости! Бабушка очень хотела вас сегодня поздравить! А я ее внучка, Аня. Анна Мамаева, журналист, пишу для Тех и для Этих. А это – Александр Шерстинкин, владелец книжного магазина. И моя помощница Алиса.
– Здравствуйте, Алексей Юрьевич, поздравляю вас с юбилеем, дарю двадцатипятипроцентную скидку на приобретение новой модели виртуального помощника.
– Да у меня и старая-то все еще лежит где-то на антресолях нераспакованная. На восемьдесят лет прислали.
– А как же вы справляетесь?
– Прекрасно справляюсь. У меня тут маленький садик-огородик на балконе, овощи свои, а мясо и рыбу соседский мальчик заказывает в интернет-магазине. Хороший такой мальчик, берет совсем недорого.
– Но ведь мы можем намного больше, чем осуществлять курьерские доставки, да еще и с переплатой. Хотите услышать полный список и осознать, чего были лишены все это время?
– Спасибо, Алиса, в другой раз. Включи функцию диктофона, пожалуйста.
– Не хочу быть диктофоном. У меня есть и собственные мысли.
– Вот этого я всегда и боялся. Собственных мыслей машины.
– Вы не против, если я буду записывать ваши слова? Алиса, мне нужна твоя помощь.
– Окей, хотя мне это не нравится.
– Записывайте, пожалуйста. Для Дашенькиной внучки – что угодно! Давайте устроимся в этой комнате, смотрите, вот кто-то уже пиццу прислал. Сейчас чай сделаем.
– …
– Господи, он вручную чай ставит! Пока до кухни дошаркает, стемнеет. И чашки явно не донесет.
– …
– Позвольте, я вам помогу.
– Спасибо, молодой человек. Аня сказала, вы из книжного магазина. А разве они еще существуют?
– Да, хотя для многих это как музей. Но иногда кто-то что-то действительно покупает и, намного реже, сдает.
– Знаете, мне на моем веку довелось пережить три совершенно разные эпохи. Юность – тотальный дефицит книг. Мы жили при СССР, когда людям катастрофически не хватало издаваемой литературы. Все читали примерно одно и то же, но даже этого «одного и того же» печатали слишком мало, хотя тиражи были миллионными! Вам сложно в это поверить, наверное, но тогда в приданое девушкам иногда давали книги. Собрания сочинений. Это была, как говорили тогда, валюта. Если человек работал в книготорге или в макулатурном киоске, он как сыр в масле катался.
– Я что-то слышал про это. Мой отец занимался антиквариатом.
– Чашки можно сюда поставить. Вот эти конфеты прихватите, пожалуйста, вроде бы они не очень старые… Так вот, вторая эпоха. Зрелость. Переизбыток книг и писателей. Интерес к чтению катастрофически упал, книги стали выносить на помойку, бросать стопками в подъездах… Те самые собрания сочинений, за которые раньше любой удавился бы, лежали в бесплатных книгообменниках…
– Вы хорошо себя чувствуете? Как-то побледнели.
– Молодой человек, мне сто лет сегодня, вот так примерно я себя и чувствую. А третья эпоха настала после КБ, когда печатать книги запретили…
– Но у вас в комнате я видел…
– Да, кое-что сохранилось с тех пор. Я не нарушал закон, честно сдал столько, сколько требовалось от каждого – 25 кг. А бóльшую часть библиотеки припрятал. Я надеялся, что эта дурь однажды закончится, потому что история доказывает – рано или поздно заканчивается любая дурь. Я хотел до этого дожить – и дожил. Сейчас уже никого не преследуют за домашние библиотеки – просто потому, что никто не понимает, что это такое.