— Встречала? — закивала Че, хитрым глазом поглядывая на практиканта.
— Случайно, — отмахнулась Ева. — Я шла, они стояли. Мы перекинулись парой слов.
— И часто ты так словами с незнакомыми парнями на улице перекидываешься?
Ева вытянула из сумки очки, надела, поправила резинку на затылке.
— Только я не поняла, где у нас этот педколледж находится, — пробормотала Че. Она уже наверняка придумала, как воспользоваться полученной информацией.
На улицу после занятий Ева тоже вышла в летных очках. С ними было спокойней. На щелчки по стеклам, попытки сдернуть их или глупые комментарии она уже не обращала внимания.
В школьном дворе тоже стоял человек в очках. Только они были не летные, а футуристические. Круглые железные окуляры с высокой оправой, правый глаз больше левого и длиннее. Над левым окуляром торчала маленькая антеннка. Черные вихры прикрывали фурнитуру. Человек что-то искал в своем телефоне. У его ног пристроилась знакомая большая коробка. Сигнал мобильного заставил вздрогнуть. Это была незнакомая музыка, но звучала она из ее сумки. И телефон, который она достала, был ее. Вот только рингтон… Не было у нее такой музыки. Что за чертовщина?
— Алло! — услышала Ева и в трубку, и от стоящего парня в очках. — Ты где?
— На тебя смотрю, — буркнула Ева, глядя на Ра.
— Как это?
Они глядели друг на друга сквозь очки. Ра не узнавал. Ева махнула ему рукой.
— О! Тебе страшно не хватает цилиндра! — обрадовался Ра. — Представляешь, я твою вазу утащил. Пушкин хотел себе забрать, но я не дал.
— Лучше бы отдал. Куда мне такая дура?
— Тебе же подарили, — мгновенно скис Ра. — А ты, я смотрю, в очках.
— Ты тоже.
— Прикинь! — египетское божество вновь стало набирать обороты веселости. — Мы вчера в кружке сделали. У нас парень всяких запчастей наприносил, и мы наклепали разного. — Он сдернул тугую обмотку с головы. — Я себе очки сделал. Стив напаял целую гитару. Пушкин хотел еще один огнемет сделать, но ему деталей не хватило. А тебе я смотри что сделал. У меня старые часы завалялись, а фурнитура у нас уже давно была.
Это был жук. Лапки, мордочка, хитиновые надкрыльники, крылышки и круглое брюшко из механизма ручных часов. Передние лапки были соединены в кольцо, сквозь него продета грубая цепочка. Цепочка с подвеской. Очень подойдет к ее новой кофточке, синенькой…
— Здорово, правда? Чистый стимпанк!
— Но ведь стимпанк это не антураж…
— Это Гришка занудствует. Антураж создает настроение. Давай я тебе коробку дотащу до дома.
Ева не могла взгляд оторвать от подвески. Жук. Круглое брюшко. На обороте шестеренки с торчащими выступами, как будто дыхальце у настоящего жука.
— Это круто! — пробормотала Ева, стаскивая очки. — А как ты меня нашел?
— Я бы вчера пришел, но Пушкин не помнит твоего адреса, а Тоха уверяет, что никогда его не знал. Это я потом догадался взять у Стива номер мобильного. Он же мне сказал, где Тоха раньше учился, вот я и пришел. А из-за чего вы с Тохой поссорились?
— Из-за принципа неопределенности Гейзера.
— Кого?
— Ну, тот, который… формула… поделенная пополам… больше или равно.
— Гейзенберга! А при чем тут он?
— Поэтому и поссорились, что ни при чем.
— Ну, ладно, — ничего не понял Ра. — Пошли к тебе, пока Пушкин вазу не отнял. Очень он переживал, что ему ничего не досталось. Все кричал, что отец у Антона богач. Мог и пример подарить, и что-нибудь более существенное.
— Значит, не мог.
— Не знаю. Я этого отца второй раз в жизни видел. Странный он какой-то.
— Весь в сына.
Ра кивнул и загрустил.
Из сумки вновь раздалась незнакомая мелодия.
— Что за…? — выругалась Ева.
— Что там? — Ра заглянул ей через плечо. — О! Пушкин! Будет вазу клянчить — не давай. Лучше нам отдай. Мы ее разобьем, а осколки…
— Музыка.
— Что музыка?
— Незнакомая. У меня такой не было. Откуда?
— Может, ты лунатик? По ночам встаешь и рингтоны себе на телефоне меняешь?
И взгляд такой хитрый-хитрый.
— Не смешно, — обиделась Ева. — Может, это заразно, и теперь твой мобильник тоже дурить начнет…
— Мать! — орал Пушкин в ответ на ее вялое «алло». — Тебя бог искал.
— Нашел. — Ева знаками попыталась показать, что Пушкин спрашивает про Ра. Но по воплям из динамика солнечное божество и так все понял. Он опустил очки на глаза, приставил два пальца к виску и губами сделал такой звук, как будто стреляет.
— Значит, присвоила себе мою вазочку?
— Зачем? Мы ее как раз тебе несем.
— Вот и несите. Да осторожней, чтобы не разбить. И тебя тут, кстати, еще кое-кто ищет.
— Антон?
Черт, черт, черт! Кто ее за язык тянул?
— Лучше. Топай давай.
Пушкин резко сбросил звонок. В ухо противно пискнуло, рождая воспоминание о рингтоне. Где-то она эту музыку слышала. Не хватает в ней чего-то. То ли петь там должны, то ли дышать тяжело.
— Чего хочет от тебя любитель муз? — спросил Ра. Пока Ева говорила, он успел отнять у нее сумку с учебниками, перекинул через плечо, и теперь она сползала, мешая нести коробку.
— Хочет вазу.
— Я же говорю, не отдавай. Из ее черепков получится прекрасная мозаика. Нам как раз в кружке нужно кое-что украсить. Я к Саше не пойду, провожу только.
Сумка сползала. Ра подхватил ее, опасно качнув коробкой.
— Уронишь, — предупредила Ева.
И он уронил. В подземном переходе Евина сумка сползла с его плеча, Ра поддернул ремень, махнув рукой. Коробка врезалась в перила, завязка лопнула, разрешая картонке продемонстрировать силу свободного падения, прерванного встречей со ступеньками лестницы.
— Может, не нести ее Пушкину? — с сомнением спросила Ева: коробка выглядела помято, было боязно ее открывать.
— Неси. Она — его. Просто слегка изменила форму. Но содержание то же: каолин, песок, полевой шпат и что-нибудь еще. Если очень надо будет, склеит.
Хорошо ему было говорить, он к Сашке не пошел. А Ева пошла и сразу же трижды пожалела об этом.
— Где моя ваза? — орал Пушкин, заглядывая в коробку. — Это что?
— Она изменила форму. — Ева сдерживалась, чтобы не расхохотаться. — Но сохранила содержание.
— Какое содержание? — в голосе Пушкина звенела обида.
— Примера.
Лицо Пушкина заострилось от огорчения.
— Ничего, — прошептал он, — я тебе тоже какой-нибудь пример подарю.
В душе Евы мелькнула тревога. Пушкин мог отомстить жестоко. Но станет ли он делать это из-за какой-то вазы?
— У нас одному парню тоже так подарочек сделали. Ему не понравилось, он пошел и повесился.
— Я приду на твои похороны. — Ева собралась уходить. Пушкин в мрачном настроении — это скучно.
— Погоди! — перехватил ее за локоть хозяин. — У меня для тебя тоже есть подарочек. — Пошли в комнату.
— Что? Пример подготовил? — решила немного поупираться Ева.
— Пошли, пошли. Это наглядное пособие.
Он снова сидел на подоконнике. Легко так, словно ему было не сорок, а двадцать. Одна нога согнута, другая вытянута. Смотрит в окно.
— А! Ева Павловна! — спрыгнул он с подоконника. — А я вас жду! Жду!
— Здравствуйте, Александр Николаевич.
Знакомые мурашки протопали по спине и закопались в волосах. Где-то были очки. Сейчас они пригодились бы.
— Вы извините, что так внезапно. Но было бы некорректно брать ваш телефон у Антона.
— Зачем телефон? — насторожилась Ева. Впервые чужой папа проявлял к ней такой повышенный интерес. Это было странно и не очень приятно. Хотя нет, приятно… Чуть-чуть.
— Очень надо было с вами связаться. Поговорить. Спасибо, Саша помог. Да, помог.
Саша улыбался во весь свой кривой прикус. Ева смотрела на Пушкина и не понимала, чего ей хочется больше: придушить его подушкой или сбросить с двенадцатого этажа. Подушка пока побеждала.
— Он сказал, что вы можете зайти, если попросить.
— Могу, — выдохнула Ева.
— Вот! Я был прав, — засуетился Пушкин.
Александр Николаевич пересек комнату, заставляя смотреть на себя.
— Вы, наверное, заметили, что Антон ко мне, мягко говоря, неадекватно относится.
— Ага! — поддакнул Пушкин, которого никто ни о чем не спрашивал.
— Особенно последнее время, когда у вас с ним произошел небольшой… э… разлад.
— О! Так бывает! — Пушкин был неистребим в своем желании высказаться. — У нас один парень свою собаку насмерть забил, когда с девушкой расстался.
«Хорошая идея!» — рассердилась Ева. Ей не нравилась эта внезапная встреча. Она не понимала Александра Николаевича и хотела поскорее уйти.
— Надеюсь, до собаки дело не дойдет, — мурлыкал Александр Николаевич. — Давайте подумаем, как ему помочь. Помочь, да.
— Помочь, помочь. — Пушкин довольно потер руки, не догадываясь, что был на полпути к своей смерти — Ева всерьез подыскивала тяжелый предмет для броска.
— А может, чаю попьем? — изящно спровадил Пушкина на кухню Александр Николаевич. — Я там шоколадку принес.
Пушкин присвистнул, как будто отец предлагал заведомо невыполнимое дело. Например, позавтракать на бастионе Сен-Жерве под пулями гугенотов[3].
— Зачем вам это нужно? — осторожно спросила Ева, как только хозяин квартиры вышел.
— Поймите меня правильно, — вкрадчиво заговорил Александр Николаевич. — Правильно поймите. Меня очень волнует все, что происходит с моим сыном. Я стараюсь дать ему как можно больше. Стараюсь, чтобы он ни в чем не нуждался.
Александр Николаевич сделал паузу и проникновенно посмотрел Еве в глаза. Вероятно, что-то надо было говорить. Она потупилась и пробормотала:
— Это хорошо.
— Еще как хорошо! Но он… скажем так… не всегда соглашается на мою помощь. А я бы хотел знать, что он делает, о чем думает. И в этом вы могли бы мне помочь. Очень помочь.
Ева мгновенно запуталась.
— Я не поняла, что вы хотите?
— Помирить вас. Я знаю, что Антон ждет этой встречи. Когда все станет как раньше, он успокоится и со мной тоже будет говорить нормально. Вы поверьте!