Подтверждением сказанного может послужить следующий пример.
Александр, 35 лет, привел в квартиру свою сожительницу и стал ругать ее за безнравственное поведение. Затем Александр стал наносить К. удары руками и ногами в лицо, шею, живот и грудь. В процессе избиения Александр «воспитывал» потерпевшую. В результате чего К. причинен тяжкий вред здоровью, от которого наступила смерть К., а Александра приговорили к 11 годам 6 месяцам лишения свободы[432].
Как впоследствии выяснилось, истоки такого «воспитания» – в моделях семейных отношений в период детства Александра.
По утверждению Р. Бэрона и Д. Ричардсона, на примере взаимоотношений между членами семьи индивид «учится взаимодействовать с другими людьми, обучается поведению и формам отношений, которые сохраняются у него в подростковом периоде и в зрелые годы»[433]. Со временем дети, усвоившие модель насилия, вырастают и вступают в брак, где также используют насильственные методы, «ставшие неотъемлемой частью их поведенческого репертуара, для решения своих семейных проблем и, замыкая цикл, передают их своим детям посредством создания характерного стиля дисциплины»[434].
Поощряя негативное поведение или наказывая за то же либо за проявление самостоятельности в ориентировочно-исследовательской деятельности ребенка, родители угнетают или развивают в нем определенные навыки общения. Не всегда это делается намеренно. Например, если между детьми произошел конфликт, то родители ребенка, не разобравшись в причинах поведения, становятся на защиту и оправдание именно своего потомка. Или: ребенок оказал кому-либо помощь, но сам при этом пострадал. Высказывание возмущения по этому поводу не остается без следа.
В результате у индивида получают развитие элементы насильственного поведения либо закрепляется пассивная негативная реакция на определенный внешний раздражитель. К таким выводам приходят, в частности, исследователи Ц. П. Короленко и Н. В. Дмитриева. По их мнению, «запреты в воспитании, особенно сопровождающиеся отсутствием любви, – крайне неблагоприятный вариант. Но и другой вариант, при котором все разрешено, а любви нет, тоже неблагоприятен»[435].
Перечисленные факторы создают благоприятную почву для роста насильственной преступности, в том числе психического насилия[436]. Внешнее благополучие в семье, материальный достаток и т. д. еще не означают внутренней гармонии в отношениях родителей и детей. Немаловажно, как достигается это благополучие и за счет чего. Если же в обществе культивируется приоритет материальных ценностей над духовным совершенствованием личности, то в совокупности рост насилия в обществе и государстве неизбежен и закономерен. Подобные обстоятельства, отмечают Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев, В. Е. Эминов, «содействуют совершению тяжких насильственных преступлений… в особенности тяжких против личности, хищений, взяточничества, краж, грабежей и разбоев, хулиганства и других»[437].
Если родители не уважают личность ребенка, возлагают на него свои амбициозные надежды без учета его интересов, внушают ему чувство долга или вины перед собой за свою «заботу» и ограничивают свободу его самовыражения, то, как правило, это приводит к отсутствию доверия в семье, снижению положительных эмоциональных контактов и отчуждению. Это происходит на раннем этапе развития личности «из-за невыполнения семьей своей основной функции – включения ребенка “через себя” в структуру общества»[438].
Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев, В. Е. Эминов отмечают, что существуют два основных способа отвергания ребенка: явный, сопровождающийся применением жестокого и унижающего отношения, и скрытный, в связи с «заблуждением» в отношении действительных жизненных интересов ребенка. В последнем случае родители полагают, что все делается для ребенка, а ребенок в этом заблуждении обретает «опору, надежду, уверенность, что все еще может сложиться хорошо»[439] во взаимоотношениях с родителями.
Явное отвергание исследователи считают более опасным, поскольку оно сопровождается применением жестокости, побоями, оскорблениями, унижениями, непроявлением заботы. В этом случае ребенок ожесточается, становится циничным, грубым, агрессивным, эмоционально глухим, не считается с интересами и чувствами других людей и сохраняет озлобление против родителей на всю жизнь[440]. Скрытное отвергание менее опасно, поскольку в этом способе «меньше вызова принятой нравственности, он менее оскорбителен, более простителен»[441]. Не во всех случаях можно с этим согласиться. Определить конкретный размер вреда от того или иного способа отвергания довольно проблематично. Еще сложнее просчитать форму и содержание отражения такого отношения на поведение человека в различных жизненных ситуациях. Это уравнение со многими переменными неизвестными.
Следует также заметить, что в случае явного отвергания характер семейных отношений очевиден, и при желании соответствующих социальных служб, общественности или заинтересованных лиц можно своевременно вмешаться в процесс и оказать психологическую или иную необходимую поддержку. Негативные последствия могут быть предотвращены. При скрытом отвергании последнее часто не распознается и, следовательно, вред психическому развитию ребенка не устраняется и постепенно увеличивается. К тому же такой способ способствует формированию атмосферы лжи и лицемерия в семье и, соответственно, в обществе. Это приводит к двойственной системе ценностей. От того, что родители в последнем случае, как указывают авторы, чувствуют вину и стараются ее искупить, ситуация качественно не изменяется.
Получается, что при явном отвергании ребенка родители не чувствуют вины и потому не будут стараться ее искупить. Но возможность возникновения или отсутствия вины зависит не от формы деяния. Как раз наоборот: сознание формирует и вину или ее отсутствие, и само деяние. Именно человек, способный ко лжи и лицемерию, т. е. действующий более скрытно или «в заблуждении», может причинить гораздо больше вреда, чем грубый и невыдержанный.
По мнению автора, отвергание, о котором упоминают Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев, В. Е. Эминов, и отчуждение, что предлагает В. М. Анисимков, характеризуется умышленными и более осознанными действиями и в пределах поставленных субъектом перед собой целей. Такие отношения характерны для сформировавшегося преступного сообщества. С. И. Ожегов под отчуждением понимал внутреннее удаление[442], а отверганием считал непринятие или отказ в принятии чего-нибудь[443]. Поэтому между ребенком и родителями характеру отношений больше отвечает понятие отчуждения, поскольку отдаленные последствия такого поведения последними не осознаются.
Особенно пагубно сказывается на развитии ребенка атмосфера вражды и неприязни родителей между собой, тем более, если она привела к распаду семьи. Р. Бэрон и Д. Ричардсон отмечают, что «для людей, совершавших заказные политические убийства (или покушения), характерно происхождение из распавшихся семей, где родителям было не до ребенка»[444].
Крайне опасным для нормальной социализации субъекта является совершение насилия без видимого повода или без объяснения причин. Психика человека устроена так, что если какое-либо действие останется непонятным, особенно если оно вызвало сильный стресс, индивид будет постоянно к нему возвращаться, чтобы «проиграть» имевшую место ситуацию. Детские игры, как отмечает
В. В. Зеньковский, могут выполнять определенную компенсаторную роль[445], поскольку освободиться можно только от проявленного.
Игры означают и выявляют психическую установку личности, что определяет направление всей его психической жизни[446]. В. В. Зеньковский подчеркивает: «Игра не исчезает с переходом нас к зрелости – так как ее корни лежат внутри»[447]. Такие факты отмечают многие исследователи, изучающие «серийных» маньяков. Ребенок, подвергшийся какому-либо насилию, вновь и вновь будет совершать аналогичные насильственные действия по отношению уже к другим с целью «прожить» и отработать оставшийся глубокий след в психике.
Проблема заключается в том, что канал восприятия, по которому была воспринята стрессовая ситуация (зрительный, слуховой, тактильный), блокируется сознанием вследствие торможения нервных связей[448]. В результате сам эпизод насилия, как правило, из сознания переходит в подсознание, и человек не осознает действительных причин своего поведения. Спусковым крючком является появление в жизни сходной с имевшей место, как правило в детстве, ситуации. С каждым повторением все более и более сознанием забываются первоначальные причины совершения, в том числе насильственных, действий. У человека в сознании остаются специфические сгущения памяти, которые С. Гроф назвал системой конденсированного опыта (в дальнейшем – СКО). Наиболее глубокие слои данной системы представляют образные воспоминания раннего возраста, связанные с сильным эмоциональным зарядом[449], оказывающие непосредственное влияние на оценку индивидом внешней ситуации и дальнейшее его поведение.