это, по сути, осталось неизвестным. Под спудом в Генеральном штабе оказался опыт, пусть небольшой, военных действий у озера Хасан, на реке Халхин-Гол, а также похода в Западную Украину и Западную Белоруссию. Были излишне засекречены, скучны и неизвестны широкому читателю материалы Разведывательного управления, обобщавшие опыт войн в Абиссинии, в Испании, германо-польской войны.
Начальнику ПУ нельзя отказать в известной смелости и новаторстве. Критикуя постановку партийно-политической работы в РККА, он высказал мысль, которая в других условиях показалась бы по меньшей мере спорной, а при худшем варианте — крамольной: «Пропаганда в Красной Армии не должна ограничиваться только теорией и историей большевистской партии. Было ошибкой то, что мы увлеклись только пропагандой «Краткого курса истории ВКП(б)» и забыли пропаганду, обязывающую реагировать на все».
Чтобы поднять уровень военной идеологии и военной науки до требований современной войны, Мехлис предложил (и эти предложения были приняты участниками совещания): добиться прекращения «болтовни» о непобедимости Красной Армии, всемерно бороться с зазнайством, верхоглядством, шапкозакидательством; повысить военную культуру командных кадров, признать в качестве основы основ их воспитания глубокое изучение истории ВКП(б), военной истории, освоение военной литературы; воспитывать у командиров честь и достоинство, любовь к военному делу и своей части, вырабатывать организованность и требовательность, побуждать к постоянному совершенствованию своих знаний; всю учебу и жизнь армии строить применительно к условиям боевой обстановки, заниматься на местности, в различную погоду, приучать личный состав к большим физическим нагрузкам; всеми мерами прививать личному составу «воинственный дух», воспитывать его на положительных примерах истории русской армии и ее традициях.
Предлагалось также создать в системе Генерального штаба авторитетный отдел по исследованию опыта войн, создать Военнонаучное общество с филиалами в центрах наиболее крупных военных округов, укрепить аппарат Военного издательства и газеты «Красная звезда», усилить издание переводной литературы. Особо предлагалось обеспечить условия для свободного обсуждения на страницах военных журналов важнейших вопросов военной теории, для чего с них снимался гриф, означающий принадлежность к НКО и превращавший их в официоз.[99]
Предложенные начальником ПУ РККА меры по коренной перестройке процесса политического воспитания личного состава звучали, бесспорно, актуально, они давно назрели. Однако дух благодушия укоренился настолько глубоко, что даже жестокие уроки «зимней войны» не смогли его окончательно вытравить.
Это показала проверка выполнения приказа нового наркома обороны о боевой и политической подготовке в летнем периоде обучения 1940 года, проведенная Политическим управлением. 30 мая Мехлис направил в войска обстоятельную директиву, в которой констатировал, что приказ наркома еще не стал для командно-политического состава настольной книгой. Начальник ПУ РККА потребовал от комиссаров и политорганов, партийных и комсомольских организаций «с большевистской настойчивостью» повернуться к вопросам боевой подготовки, укрепления воинской дисциплины и улучшения воспитательной работы с личным составом. Пресекать малейшие попытки разбазаривания учебных часов и проведения политзанятий и всякого рода заседаний за счет времени, когда должна идти боевая подготовка. Развернуть социалистическое соревнование за отличное овладение своей воинской специальностью. Сделать крутой поворот в укреплении воинской дисциплины. Особое требование было высказано комиссарам и политработникам — наравне с командирами овладевать военным делом, иначе рано или поздно они выпадут «из тележки руководящей работы».
Беспокойство вызывала постановка боевой подготовки в войсках. Тягостное впечатление на Мехлиса произвела инспекционная поездка в Киевский особый военный округ. Проверив ПВО Киева и Киевский укрепрайон, он докладывал Сталину и Ворошилову, как председателю Главного военного совета: в частях 44-й стрелковой дивизии нет настоящей заботы о быте и питании личного состава, приписной состав техники не знает, оборудование ДОТов несет огромный отпечаток «вредительской деятельности». «Я глубоко убежден, что нам не придется во время войны прибегать к этому укрепленному району, — докладывал оказавшийся неважным прозорливцем Мехлис, — но все же… решительно поддерживаю, чтобы в один-два года были бы ликвидированы все недоделки».
Лев Захарович сулил нерадивым руководителям перспективу «выпасть из тележки». Однако в таком положении очень скоро оказался сам. В соответствии с установившейся политической традицией вместе с прежним наркомом обороны уходила вся верхушка военного ведомства. Наркома обороны Ворошилова сменил Тимошенко, начальника Генштаба маршала Шапошникова — генерал армии К. А. Мерецков, а Мехлиса (правда, несколько позднее — в сентябре 1940 года) — армейский комиссар 2-го ранга А. И. Запорожец.
Накануне своего ухода из военного ведомства Мехлису довелось пережить неприятную для него реорганизацию. 12 августа 1940 года указом Президиума Верховного Совета СССР был упразднен институт военных комиссаров, их место занимали заместители командиров (начальников) по политической части. Институт комиссаров был любимым детищем Льва Захаровича, по характеру он с самой Гражданской войны оставался комиссаром — с так до конца и не преодоленным недоверием к командиру, с пренебрежением к субординации, с гипертрофированным убеждением, что идеологическая преданность всегда важнее профессиональной подготовки. И хотя, следуя указаниям свыше, усердно пропагандировал переход к единоначалию, не сожалеть по поводу отмены института военных комиссаров не мог.
Попробуем оценить почти трехлетнее его руководство ПУ РККА. Будем иметь в виду, что здесь возможны взгляды субъективные (его собственные и взгляды, оценки его начальников с учетом представлений тех лет) и объективные (с точки зрения действительных интересов армии и страны), совпадающие далеко не всегда.
В мае 1940 года Мехлис докладывал в ЦК о работе подчиненного ему ведомства (читатель уже знает об этом). Доклад был в целом критический, но окрашен все же в благоприятные для его автора тона: «проблема кадров политсостава в основном решена», «партийные организации выросли», «армейский комсомол поднят буквально на щит», «в постановке пропаганды в армии резкий перелом» и т. п.
Куда более жесткие формулировки содержит подписанный 14 ноября того же года акт о приеме дел Главного управления политической пропаганды (так стало называться Политуправление РККА) новым его начальником Запорожцем. Вот лишь некоторые из них. Учет политсостава в должной мере не налажен, изучается формально, только по документам. К утверждению в ЦК не представлено из его номенклатуры 570 человек. Низок общеобразовательный уровень политсостава: лишь 6,2 процента имеет высшее образование, а 71,5 — ниже среднего. Среди заместителей командиров частей и соединений по политчасти этот процент еще выше — 76,9. При этом у них весьма ограничен профессиональный опыт: около половины политработников Красной Армии являются таковыми менее двух лет. Более половины политработников запаса (75,4 из 124,1 тысячи человек) нуждаются в подготовке и переподготовке.
Отмечалось немало недостатков в организационно-партийной работе. Не были выполнены указания ЦК о создании полнокровных партийных организаций в ротном звене. Не сокращалось, а росло число кандидатов в члены партии с просроченным стажем: с почти 65 тысяч человек на 1 января 1940 года их число к 1 июля превысило 95 тысяч. На 1 октября не было выдано более 10 тысяч партбилетов и 10 тысяч кандидатских карточек.[100]
Зная порядок составления и утверждения таких документов, как акт приема — передачи наркомата, можно совершенно определенно утверждать, что он появился в законченном виде, лишь пройдя через руки Сталина. Таким образом, даже с точки зрения тогдашнего высшего политического руководства, основные параметры в деятельности ПУ РККА и его начальника не были выдержаны.
Тем более вправе предъявить свой счет Мехлису и стоявшему за ним репрессивному режиму рядовые его современники, весь народ, который жизнями миллионов своих сыновей расплатился в очень скоро начавшейся войне за преступления сталинской верхушки, за истребление лучших военных кадров, за катастрофическое ослабление боеготовности страны накануне фашистского нашествия.
Но что было до этого «отцу народов», инспирировавшему массовые репрессии во имя достижения абсолютного единовластия и ликвидации даже видимой оппозиции его режиму. Не подлежит сомнению, что именно по активности в устранении «врагов народа» судил он о Мехлисе.
Сталин не просто на время удалил его из армии, но тут же возвысил, назначив в сентябре 1940 года наркомом государственного контроля СССР, то есть членом правительства, которое в мае 1941 года возглавил сам.
Правда, подавалось это как забота о военном ведомстве (парадоксальным образом, уход сталинского протеже был, действительно, благом для армии, правда, совсем не в том смысле, который ему официально придавал вождь). Генерал армии Хрулев вспоминал, как Мехлис цеплялся за старое место и уговорил нового наркома Тимошенко походатайствовать за него перед Сталиным. На что вождь отреагировал:
«Вот наивный человек! Ему хотят помочь, а он не понимает этого; он хочет, чтобы мы ему Мехлиса оставили. Но пройдет три месяца, и Мехлис его столкнет. Мехлис сам хочет быть военным наркомом».
Думается, эта тирада не должна вводить нас в заблуждение, она видится элементом все той же сталинской игры на публику (и в личном секретариате, как помнит читатель, Сталин «не мог» справиться со своим строптивым помощником, и на финской войне не было тому никакого окорота). Теперь вот, оказывается, возникла опасность несанкционированного «прорыва» начальника ПУ в кресло наркома обороны, с которой Сталин тоже не в состоянии бороться иначе, как возвысив своего протеже… Наказание повышением — палитре средств в кадровой политике вождя можно лишь удивляться.