Мейси Доббс. Одного поля ягоды — Жаклин Уинспир — страница 3 читать онлайн бесплатно

Глава двадцать первая

Мейси доехала на метро от станции «Уоррен-стрит» до «Чаринг-Кросс», там пересела на Районную линию до станции «Виктория». Когда поезд закачался из стороны в сторону, Мейси задумалась о том, что может открыть ей вечерний разговор с леди Роуэн. Она подозревала, что ферма, где собирается жить Джеймс, та самая, о которой говорила за чаем Селия.

Выйдя из поезда на станции «Виктория», Мейси поднялась на поверхность и пошла по Нижней Белграв-стрит к Ибери-плейс. На ходу подумала о Морисе, который много раз говорил ей, что совпадение может быть просто тем, чем выглядит: двумя событиями, связанными друг с другом мыслями и жизненным опытом человека, — но при этом советовал обращать внимание на совпадения.

Совпадение — посланец, отправленный истиной.

Картер взял у Мейси шляпку, жакет и пошел с ней в вестибюль.

— Очень рад видеть тебя. Как дела? Ее светлость ждет в гостиной — и очень хочет видеть тебя.

— У меня все хорошо, спасибо, мистер Картер. Я только сперва забегу вниз, к миссис Кроуфорд. Не хочу получить от нее выговор за то, что не зашла первым делом к ней.

— Очень разумное решение. Дорогу ты знаешь.

Картер повесил верхнюю одежду Мейси в гардероб, и девушка стала спускаться на кухню. Каменная лестница была такой же холодной, как ей помнилось, но едва Мейси вошла в кухню, как ее окутало приятное тепло и смешанные ароматы, напомнившие о прошлом.

Миссис Кроуфорд с годами стала плохо слышать, поэтому продолжала работать, когда Мейси оказалась на пороге ее владений. Девушка не помнила, видела ли когда-нибудь руки старой кухарки не в муке или не мокрыми. Руки были загрубелыми, натруженными, но Мейси знала, что, прежде чем прикоснуться к продуктам, миссис Кроуфорд стояла у большой фаянсовой раковины и мыла их жесткой щеткой и дегтярным мылом. И когда она потом запускала руки в сдобное тесто, ее красные, напоминающие сосиски пальцы чувствовали облегчение в белой муке. Мейси любила яблочные пироги миссис Кроуфорд, и когда приходила, ее ждал пирог к сладкому блюду и пирог, который она возьмет с собой.

— Миссис Кроуфорд, — громко произнесла Мейси, — я здесь!

Кухарка быстро повернулась, ее решительная нахмуренность сменилась сияющей улыбкой.

— Только посмотреть на тебя! Ни к чему обсыпать мукой твою красивую одежду.

Миссис Кроуфорд вытерла руки о фартук и пошла к Мейси, широко раскинув руки. Девушка была рада ощущению ее теплого, крепкого объятия, хотя старуха не касалась ладонями одежды Мейси, а стискивала ее локтями.

— Детка, ты питаешься? Одни кожа да кости! Я всегда говорила, что ветерок может унести тебя в Клэктон!

— Поверьте, питаюсь, миссис Кроуфорд. Собственно, что сегодня на обед?

— Отличный овощной суп и ростбиф с гарниром — хотя сегодня не воскресенье. Потом яблочный пирог и сыр.

— О Господи. Я лопну!

— Не все для тебя, но смотри ешь побольше. Его светлость сегодня опять вернется поздно и будет обедать у себя в кабинете. А если приедет Джеймс с вытянутым лицом, возможно, они будут есть вместе. Или же мастер Джеймс будет обедать у себя в комнатах со своим несчастьем за компанию.

— Я думала, у него есть своя квартира. Не знала, что он вернулся домой.

— Возвращается когда захочет. Знаю, знаю, тебе жаль мальчика, и все такое, и ты знаешь, что мы все любим его, с тех пор как он молнией носился повсюду. Только ведь он уже не мальчик. Многие мужчины повидали во Франции то же, что и он, и они делают то, что мы все должны делать, — живут с этим, а не слоняются, как бездомная охотничья собака, с мокрыми от слез глазами и в промокшей одежде.

Мейси знала, что бессмысленно спорить с миссис Кроуфорд, у которой были твердые убеждения в том, что касалось радостей и горестей жизни.

— В том-то и беда с этими привилегированными мальчишками. Я не осуждаю их, вовсе нет. Те, кто наверху, обращались со мной очень хорошо, очень. Но у Джеймса было чересчур много времени, чтобы думать об этом. Слишком многое происходит там.

Миссис Кроуфорд вернулась к своему тесту, но предварительно постучала себя по виску для выразительности. Осознав, что коснулась волос, она пошла к раковине снова мыть руки, но, не теряя времени, продолжала высказываться:

— Взгляни на ребят, которые вернулись и должны были сразу идти на фермы и на заводы — им нужно заботиться о женах и детях. Их не увидишь бездельничающими. Нет, Джеймсу надо бы помогать отцу, снять с него часть бремени, чтобы его светлость не пропадал в Сити с утра до ночи. Не годится так для мужчины его возраста. Как-никак ему в этом году тридцать восемь.

Миссис Кроуфорд снова вернулась к своему занятию — стала раскатывать тесто, сильно ударяя скалкой по столу.

— Получала ты вести от отца?

Миссис Кроуфорд взглянула на Мейси, не переставая посыпать тесто мукой и подгоняя его под размер блюда для пирогов.

— Да. Знаете, миссис Кроуфорд, это непросто. Писать он никогда не любил. Но по-прежнему занят в доме. Мастер Джеймс часто отправляется туда поездить верхом, так что у него постоянно работа с лошадьми. И ее светлость хочет знать, что ее лошади ухожены, хотя больше не может на них ездить.

— Еще и это. Все время ездит туда «думать», надо же. Как я сказала, у него слишком много денег и слишком много времени.

Внезапно над дверью зазвонил один из колокольчиков.

— Это наверняка ее светлость. Наверное, считает, что я провела с тобой уже достаточно времени. Смотри не забудь утром перед уходом спуститься за пирогом.

Мейси поцеловала миссис Кроуфорд в щеку и поднялась в гостиную.

— Мейси, как я рада тебя видеть. Пришлось позвонить, иначе миссис Кроуфорд продержала бы тебя весь вечер! Садись сюда, к камину. Думаю, ты уже знаешь, что сегодня на обед. Я сказала Джулиану, что ты будешь обедать со мной, а он сказал: «Отлично, значит, будет яблочный пирог». Иди, садись сюда.

Леди Роуэн похлопала по месту рядом с собой на диване. Они заговорили о делах Мейси и новых клиентах. Для Роуэн Комптон Мейси была струей свежего воздуха, и она горячо переживала ее рассказы.

— Знаешь, Морис очень хочет вскоре увидеться с тобой.

— Сказать по правде, я думала, он будет рад отдохнуть от меня.

— Оставь, Мейси. Ты для него как дочь. Ты его протеже. Ты несешь его факел и при этом светишь собственным светом. Но я знаю, он дал себе слово предоставить тебе какой-то простор для того, чтобы сделать карьеру. Морис сказал мне: «Роуэн, давно пора позволить нашей Мейси Доббс летать свободно».

— Готова держать пари, он сказал еще кое-что. Я ведь тоже знаю Мориса, леди Роуэн.

— Ты права. Сказал, что в полете ты всегда будешь смотреть вниз, и если место будет хорошим для приземления, спустишься на него — или что-то в этом роде. Ты же знаешь, Морис говорит притчами. Клянусь, иногда я думаю, что он человек самого глубокого ума из всех, кого я знаю, а иногда меня бесит непонятность его высказываний! — Леди Роуэн покачала головой. — Мейси, посетишь его в скором времени?

— Да, я собиралась. Собственно, мне нужно проконсультироваться с ним.

— Что-нибудь интересное?

Мейси молча улыбнулась леди Роуэн.

— Понимаю, ты не можешь выдавать секреты.

— Расскажите мне о Джеймсе, — попросила Мейси.

Леди Роуэн отвела взгляд, взяла с пристенного стола свой бокал и отхлебнула шерри.

— Джеймс. Ох уж этот Джеймс! Мейси, я в растерянности. Когда этот мальчик был еще ребенком, я знала, что он слишком чувствительный. Обращала ты внимание, что мы всегда называем его мальчиком? Даже теперь. Было бы не так уж плохо, если б он слонялся по городу, кутил и бедокурил. Но это беспокойство… Я хочу, чтобы он поговорил с Морисом. Но он не хочет ехать к Морису, и ты знаешь, что Морис не поедет к нему. Одна из причуд Мориса — это то, что Джеймс должен открыть дверь и прийти к нему сам.

— Леди Роуэн, Морис прав.

— Ну конечно. Ты всегда на его стороне. Кстати, они с твоим отцом там часто общаются с тех пор, как Морис купил дом вдовы.

— Расскажите о Джеймсе, — напомнила Мейси.

Леди Роуэн отпила еще глоток шерри.

— Откровенно говоря, я беспокоюсь. Джулиан тоже беспокоится, но выражает это по-другому. Кажется, он думает, что, если мы будем терпеливы, Джеймс выйдет из этой жуткой депрессии.

Мейси молчала, давая леди Роуэн возможность собраться с мыслями. Сидя неподвижно, позволяя молчанию затягиваться, она ощущала досаду, непонимание, гнев, скопившиеся в этом доме, проникшие во все комнаты, наряду с ожиданием, что Джеймс когда-нибудь снова станет беззаботным молодым человеком, каким был.

Вошел Картер, объявил, что обед будет подан в столовую. Мейси взяла под руку леди Роуэн, опиравшуюся на трость с серебряным набалдашником.

— Замечательно, Картер, замечательно. Как всегда, похвала миссис Кроуфорд.

Пока Картер подавал обед, разговор шел на нейтральные темы, и только лишь когда дворецкий удалился, леди Роуэн снова заговорила о Джеймсе:

— Несколько недель назад Джеймс встретился с фронтовым товарищем, который слышал о некой ферме в Кенте, куда старые солдаты могут уйти жить вместе с теми, кто «понимает». Они употребляли это слово, «понимает». Будто никто другой не способен понять. Похоже, эта ферма прямо-таки революционная идея. Изначально она предназначалась для людей с лицевыми ранами, но теперь открыта — очевидно, когда одна из комнат освобождается — и для перенесших другие ранения.

Леди Роуэн положила на тарелку нож с вилкой, отпила глоток вина и продолжила:

— Разумеется, Джеймс еще страдает от шрапнельных ран в ноге и в руке, но Морис сказал, что его дискомфорт — результат меланхолии. Однако Джеймс очень заинтересовался этой общиной раненых. Он был там, познакомился с ее основателем и решил переехать жить на эту… эту ферму в обозримом будущем!

— Леди Роуэн, вы как будто встревожены его решением. Есть тут еще что-то?

— Да. Многое. Основатель, человек по имени Адам Дженкинс, заявляет, что поскольку на поле боя все должны быть равны, и офицеры, и солдаты, так как сражались с одним врагом, то и на этой ферме ни у кого не должно быть преимуществ. Это вполне справедливо, но Джеймс говорил что-то об отказе от фамилии и титула. Чего ждать дальше?

Леди Роуэн покачала головой.

Мейси тут же вспомнился Винсент Уэзершоу. Винсент.

Леди Роуэн продолжила:

— Я очень хочу, чтобы Джеймс вернулся в Канаду. Он как будто был счастлив там до войны, и, во всяком случае, в Канаде он будет работать, приносить пользу. Его отец был бы очень рад; у него бы камень свалился с души. Я знаю, Джулиан хочет немного помедлить, чтобы Джеймс взял бразды правления. А он переводит туда деньги…

К еде леди Роуэн почти не притронулась. Вместо этого водила пальцами вверх-вниз по ножке винного бокала.

— Как это понять? — спросила Мейси.

— Очевидно, это одно из условий вступления в «Укрытие» или как там оно называется. Чтобы стать членом группы, ты приходишь без всего. И Джеймс перевел свои личные деньги этому Дженкинсу — и не только он, другие сделали то же самое. Слава Богу, его отец еще жив и существуют ограничения тому, чем он может распоряжаться. Джулиан предпринимает шаги, чтобы защитить состояние — и будущее Джеймса, — пока он не откажется от этой ужасной мысли. Разумеется, Джулиан сделал уже многое, чтобы сохранить состояние, когда несколько лет назад понял, что грядет всеобщая стачка. Мейси, я вышла замуж за разумного человека.

— Что делает Дженкинс с деньгами?

— Ферма эта большая, ее содержание наверняка требует значительных средств. Конечно, человек, уходя оттуда, получает оставшиеся деньги и отчет о состоянии счета. Джеймс сказал, что видел образцы этих отчетов, документов о возвращении денег и доволен такими условиями. Заметь, он, кажется, очень хочет обособиться от всего мира на этой ферме. Говорит, что люди там будут понимать его. Будто я не понимаю!

Леди Роуэн сжала руку Мейси. Девушка ни разу не видела обычно стойкую леди Роуэн такой ранимой.

— Где Джеймс сейчас?

— Дома его нет. Возможно, в своем клубе, хотя сейчас он там редко бывает. Честно говоря, не представляю, где он. Может бродить по улицам. Скорее всего проводит время со старыми товарищами. Знаешь, он посещает тех, кто еще находится в специальных лечебных учреждениях. Может быть, попозже вернется. Намного позже. Я сказала ему, что он может оставаться в Чел стоне: в конце концов, это сельская местность, там тихо, спокойно, он может делать там все, что захочет, — и вернуться в Сити, когда будет к этому готов. Видит Бог, Джулиан нуждается в его помощи. Но он твердо настроен уйти на эту ферму. Я никогда не чувствовала себя такой… такой… оторванной от сына.

Мейси возила еду по тарелке. Некогда мать и сын были почти неразделимы, обладали холодным умом и озорным чувством юмора. Она вспомнила свое пребывание в лондонском доме вскоре после того, как получила сообщение, что принята в Гертон-колледж. Джеймс только что вернулся из Канады и собирался поступать в авиацию сухопутных войск. В доме царила атмосфера радости. Спускаясь по наружной лестнице к кухне, Мейси увидела в окно высокого белокурого молодого человека, который подкрался сзади к миссис Кроуфорд и обхватил ее за широкую талию. Миссис Кроуфорд повернулась и со смехом принялась журить:

— Ах ты, маленький Джеймс, не успел вернуться, как пугаешь меня до смерти! Только посмотри на себя. Если ты пришел за имбирными бисквитами, я испекла целое блюдо для тебя специально, только не уверена, что теперь ты их заслуживаешь!

Мейси вошла в кухню через заднюю дверь, как раз когда Джеймс поднес ко рту свежий бисквит.

— И посмотри, кто еще здесь, — сказала миссис Кроуфорд. — Мейси Доббс, по-моему, ты похудела еще больше! Стоит лишь мне отвернуться, как ты мало ешь.

Джеймс с крошками вокруг рта проглотил бисквит и постарался вежливо поприветствовать Мейси.

— А, умная мисс Мейси Доббс, сдавшая экзамены, которые у нас, простых смертных, вызывают кошмары.

Потом, когда миссис Кроуфорд повернулась к плите, Джеймс прошептал Мейси:

— Скажи Инид — я дома.

Позднее, когда Мейси несла чай в кабинет лорда Джулиана, через открытую дверь гостиной она увидела леди Роуэн и Джеймса. Леди Роуэн весело смеялась, сын втянул ее в импровизированный танец под аккомпанемент собственного гулкого голоса:

Летит в воздухе, как футбольный мяч,

На трапеции молодой циркач,

Грациозен он, смел он и горяч,

И похитил он сердце мое.

— Мейси, я не прошу тебя повидаться с Джеймсом, — продолжала леди Роуэн, возвращая ее к настоящему. — Знаю, твое мнение будет таким же, как у Мориса, поэтому просить бессмысленно. Но скажи мне вот что. Разузнаешь кое-что об этой ферме или что оно там такое? Должна сказать, по-моему, Джеймсу лучше будет оставаться в этом мире, чем пытаться уйти от него.

— Непременно разузнаю, леди Роуэн. На будущей неделе я еду в Кент. Мне все равно нужно ехать, я хочу поговорить с Морисом и повидать отца. Заодно наведу справки об этом укрытии.

— Мейси, возьми «эм-джи». Я прекрасно знаю, что водить ты умеешь, так что, пожалуйста, бери машину. С тех пор как Джулиан купил ее мне, я ею почти не пользовалась, а Джордж возит его в Сити на «ланчестере».

— Хорошо, леди Роуэн. Очень любезно, что вы предложили. Мне, возможно, понадобится много передвигаться, поэтому машина будет кстати.

— Она почти новая, так что никаких затруднений с ней не возникнет. И вот что, Мейси, — не забудь отправить мне счет!

Мейси перевела разговор на другие темы, и вскоре леди Роуэн смеялась на свой прежний заразительный манер. Под наблюдением Картера две служанки убрали со стола и принесли восхитительный яблочный пирог, к которому подали густые свежие сливки. После обеда Мейси и леди Роуэн вернулись в гостиную, где и сидели у камина до тех пор, пока хозяйка не сказала, что ей уже пора спать.

Мейси пошла в комнату для гостей, приготовленную к ее визиту. Нора уже распаковала ее небольшую сумку и выложила на кровать ночное белье. Потом, когда придвинулась поближе к согревавшей постель грелке, Мейси вспомнила, как всегда, когда ночевала в резиденции Комптонов, те ночи, которые провела на верхнем этаже — в помещении для слуг.

Ушла Мейси на другое утро до завтрака, забежав наскоро на кухню, чтобы выпить чаю с Картером и миссис Кроуфорд и забрать яблочный пирог. Билли Билу он понравится, подумала Мейси. Пирог может понадобиться, когда она спросит, не возьмется ли он выполнить для нее весьма щекотливую задачу. И когда этот план начал складываться у нее в голове, она подумала, что одного яблочного пирога, пожалуй, будет мало.

Глава двадцать вторая

— Ладно. Смотрите как следует, мисс. Машина заводится вот так.

Молодой шофер подошел к мотору двухместного родстера «эм-джи» 1927 года выпуска и положил руку на капот.

— Требуется сделать пять шагов, чтобы завести этот моторчик, очень простых, когда знаешь, как действовать, поэтому смотрите как следует.

Джордж наслаждался вниманием, которое заслуживал опытностью в вождении превосходных автомобилей Комптонов и в уходе за ними.

— Первым делом поднимаете капот, вот таким образом.

Джордж подождал, чтобы Мейси кивнула, потом продолжил давать указания, и когда он снова повернулся к машине, она усмехнулась его самодовольным поучениям.

— Так. Смотрите сюда — открываете горючее. Понятно?

— Да, Джордж.

Молодой человек закрыл капот и жестом велел Мейси отойти от дверцы машины, чтобы он мог сесть на водительское сиденье.

— Включаете зажигание, открываете дроссель, открываете воздушную заслонку — три движения, понятно?

— Понятно, Джордж.

— Нажимаете педаль стартера — она на полу, мисс, и…

Мотор зарычал агрессивнее обычного из-за увлеченности Джорджа.

— Вот и все.

Джордж слез с водительского сиденья, распахнул дверцу и широким жестом пригласил Мейси сесть за руль.

— Вы все поняли, мисс?

— Да, Джордж. Ты объяснил все очень понятно. Как говоришь, это очень просто. Мотор отличный.

— О, машина замечательная. Говорят, она может развивать скорость шестьдесят пять миль в час — до пятидесяти в первые двадцать пять секунд! Ее светлость выносится отсюда, как снаряд из пушки. Не знает, куда едет, но все равно выносится. Возвращается вся раскрасневшаяся. Правда, меня беспокоят передачи. Скрежещут. Я съеживаюсь, когда это слышу. Слава Богу, леди Роуэн уже почти не ездит на ней. Так, дорогу знаете?

— Знаю, Джордж. Выезжаю на старую Кент-роуд и дальше по ней. Я много раз ездила этим путем.

— Вы, конечно, бывали в Челстоне, правда? Знаете, на вашем месте я бы выехал на Гросвенор-плейс, потом по Виктория-стрит, через Вестминстерский мост, по Сент-Джордж-роуд, через площадь «Слон и замок»…

— Думаю, я смогу запомнить маршрут. Спасибо, Джордж, за совет.

Джордж подошел к багажнику машины и поставил туда сумку Мейси, а она тем временем устраивалась поудобнее на красном кожаном сиденье. Джордж еще раз убедился, что дверца надежно закрыта, потом отступил назад и шутливо отсалютовал Мейси.

Та помахала рукой в ответ и тронула изящную красную машину с места. Лишь миновав площадь «Слон и замок», она почувствовала, что снова способна дышать. На каждом повороте она выпрямлялась и смотрела поверх руля, нет ли каких препятствий. Водить машину Мейси научилась перед возвращением в Кембридж в 1919 году, но сейчас была предельно осторожна, потому что давно не садилась за руль, только не хотела признаваться в этом Джорджу. Собственно говоря, она ехала на первой скорости до тех пор, пока не оказалась далеко за пределами слышимости у Джорджа, опасаясь, что возобновление знакомства с тонкостями переключения передач ознаменуется жутким рычанием машины.

Было начало июня, стоял ясный день, который, казалось, предвещал долгое жаркое лето. Мейси неторопливо ехала на машине — отчасти из опасения повредить «эм-джи», отчасти чтобы насладиться дорогой. Ей казалось, что даже с завязанными глазами она узнала бы по аромату в воздухе, что въехала в Кент. И сколько раз она ни ездила в Челстон, каждая поездка напоминала ей о первых днях и месяцах в этом доме. Мейси расслабилась и пустила мысли на самотек. Нахлынули воспоминания о первой поездке туда из Белгравии. Слишком многое произошло за очень короткий срок. События казались неожиданными, однако при взгляде назад выглядели вполне предсказуемыми. Как сказал бы Морис, мудрость заднего ума!

Мейси затормозила у обочины, чтобы открыть толстый откидной верх. Потом постояла, любуясь разнообразием диких цветов, растущих вдоль дороги. Желтые клинообразные лепестки полевой горчицы красовались рядом с купами белого полевого кистенца, те в свою очередь постепенно смешивались с жимолостью в живой изгороди. Мейси наклонилась, коснулась хрупкого голубого цветка вероники и вспомнила, что полюбила это графство с первого же приезда сюда. Мягкий ландшафт напоминал лоскутное одеяло, она находила в нем утешение от тоски по отцу и дому в Белгравии.

Мейси уже решила, что проведет в Кенте два-три дня. Леди Роуэн разрешила пользоваться машиной сколько понадобится, и Мейси уложила сумку на тот случай, если решит задержаться. Деревушки, живые изгороди и яблони в цвету радовали ее своей красотой. Она ненадолго остановилась у почтового отделения в Севеноксе.

— Я ищу одну ферму, кажется, она называется «Укрытие». Не могли бы вы направить меня туда?

— Могу, конечно, мисс.

Начальник почтового отделения взял лист бумаги и стал писать адрес с указаниями.

— Вам, пожалуй, следует быть осторожной, мисс.

Мейси склонила голову набок, показывая, что готова выслушать дальнейшие советы.

— Да, мисс. Наш почтальон, который обслуживает этот маршрут, говорит, что ферма нечто среднее между монастырем и казармой. Надо полагать, ребята, которые там живут, навидались казарм. Там есть ворота с охранником — нужно сказать ему, по какому вы делу, чтобы он вас пропустил. По общим отзывам, охранники там любезные, но я слышал, они не хотят, чтобы кто угодно разгуливал по ферме, из-за ее обитателей.

— Да-да, конечно, — сказала Мейси, взяв лист. — Спасибо за совет.

Когда Мейси вышла, солнце было уже высоко, и ручка дверцы «эм-джи» оказалась такой горячей, что она вздрогнула. «Обращай внимание, — всегда предупреждал ее Морис. — Обращай внимание на реакции своего тела. Это обращается к тебе мудрость твоей сущности. Отдавай себе отчет в беспокойстве, в предчувствии, во всех чувствах, исходящих из твоей сущности. Они проявляются в теле. Что они тебе советуют?»

Если людей из внешнего мира подвергают на входе расспросам, пусть и в мягкой манере, как могут ходить туда-сюда обитатели, люди, изувеченные войной? Мейси решила ехать в Челстон. «Укрытие» подождет до ее встречи с Морисом.

Фрэнки Доббс поставил «эм-джи» в гараж и помог Мейси нести сумки. Она расположилась в маленькой комнате в коттедже, некогда служившей ей спальней. Комната всегда была готова к ее приезду, хотя теперь приезжала Мейси нечасто.

— Дочка, мы редко видим тебя.

— Знаю, папа. Но я была занята делами. После ухода Мориса на покой работа стала труднее.

— И до того была трудная. Знаешь, похоже, он доволен, что у него есть свободное время. Иногда приходит ко мне на чашку чая, или я иду посмотреть на его розы. Поразительно, сколько он знает о розах. Умный человек этот Морис.

Мейси засмеялась.

— Папа, мне надо повидаться с ним. Это важно.

— Ну и я не глуп. Понимаю, что ты приехала не только ради меня. Однако надеюсь, прежде всего ради меня.

— Конечно, папа.

Фрэнки Доббс заварил чай, поставил перед Мейси старую эмалированную кружку, потом подмигнул ей и пошел к шкафу за своей большой фарфоровой чашкой и блюдцем. Когда Фрэнки принес из кладовой яблочный пирог, Мейси налила себе и отцу чаю.

— Дочка, ты заботишься о себе?

— Да, папа. Я могу о себе позаботиться.

— Так вот, я знаю, что твоя работа иногда бывает, ну, скажем, непростой. А ты теперь одна. И нужно быть осторожной.

— Да, папа.

Фрэнки Доббс сел за стол рядом с дочерью, полез в карман и достал маленький сверток из коричневой бумаги, перевязанный тесемкой.

— В общем, на прошлой неделе я зашел в скобяной магазин поговорить со старым Джо Куком — ты знаешь, как он может молоть языком, — и вот увидел эту штучку. Подумал, что она может пригодиться тебе. Отличная, правда?

Мейси приподняла брови, подумав, не дразнит ли ее отец. Ловкими пальцами развязала тесемку, развернула бумагу и увидела новенький складной нож фирмы «Викторинокс» из нержавеющей стали.

— Старина Джо сказал, что как-то странно покупать такую вещь для дочери, но я ответил: «Джо, знаешь, дочь, когда одна, может лучше использовать все эти маленькие лезвия, чем любой из твоих парней». Во всяком случае, он всегда может пригодиться, особенно если ты ездишь на этой машине.

— Папа, зря ты тратишь на меня деньги. — Мейси открыла поочередно все лезвия, потом посмотрела на закрытый нож, лежащий на ладони. — Буду всегда держать его при себе на всякий случай.

Мейси опустила нож в сумочку, перегнулась через стол, чмокнула отца в щеку и потянулась за чаем.

Отец с дочерью посмеялись, потом в дружеском молчании пили чай с яблочным пирогом под громкое тиканье высоких стоячих часов. Мейси думала об «Укрытии» и о том, как изложить эту историю Морису.

Годы работы с Морисом помогли Мейси заранее подготовить ответы на кое-какие из его вопросов — так шахматист предугадывает ходы в игре, — но она знала, что самые трудные вопросы будут касаться ее прошлого.

Фрэнки Доббс прервал ход мыслей Мейси:

— Отличная машина эта «эм-джи», правда? Как она ведет себя на поворотах?

После чая Мейси пошла через сад к дому вдовы. Морису предложили пользоваться этим черно-белым бревенчатым домом после ее смерти в 1916 году, и три года спустя он его купил. В то время, как многие другие землевладельцы, Комптоны решили продать часть своих владений и были очень рады, когда этот любимый ими дом стал собственностью их друга. Сад пострадал во время войны, потому что работники ушли в армию, а залежную землю реквизировали для выращивания овощей. Одно время боялись, что реквизируют и само поместье Челстон — для раненых офицеров, но поскольку лорд Джулиан работал в военном министерстве и дом с потолками пятнадцатого века и винтовыми лестницами был непригоден для такой цели, поместье не тронули.

Хотя Морис официально стал жильцом дома с 1916 года, во время войны его там редко видели, приезжал он в Челстон ненадолго, обычно только отдыхать. Слуги предположили, что он был за морем, и это породило немало домыслов о том, чем там занимался. Морис Бланш представлял собой загадку. Однако если кто-то, подобно Мейси, увидел бы, как он ухаживает за розами жарким летом 1929 года, то счел бы, что слово «загадка» плохо вяжется с образом этого старика, одетого в белую рубашку, брюки цвета хаки, коричневые сандалии и панаму.

Мейси не издала почти ни звука, однако Морис поднял взгляд и посмотрел прямо на нее, едва она вошла в калитку. С минуту выражение его лица не менялось, потом смягчилось. Он широко улыбнулся, опустил секатор в корзину и пошел ей навстречу, протягивая руки.

— А, Мейси. Много времени прошло, прежде чем ты все-таки приехала ко мне?

— Да, Морис. Мне нужно с вами поговорить.

— Знаю, дорогая моя. Знаю. Прогуляемся? Чаю предлагать не стану — твой дражайший отец наверняка заставил тебя плавать в жидкости.

— Да, давайте погуляем.

Они вышли через вторую калитку — в дальнем конце цветника — и направились в яблоневый сад. Мейси рассказала о Кристофере Дейвенхеме, о его жене Селии, о несчастном покойном Винсенте и о том, как узнала об «Укрытии».

— Значит, Мейси, ты руководствовалась чутьем. И Кристофер Дейвенхем единственный клиент в этом деле?

— Да. Ну и леди Роуэн теперь тоже в некотором роде клиент — из-за Джеймса. Но мы всегда брались за другие дела, когда считали, что истине требуется наша помощь.

— Конечно. Да, конечно. Однако вспомни: Мейси, вспомни, истина приходит к каждому по отдельности, — поэтому нам следует лучше познать себя. Вспомни ту француженку, Мирей. Мы оба знаем: мой интерес в том деле объяснялся тем, что она напоминала мне мою бабушку. Требовалось обнаружить кое-что в себе, а не просто раскрыть дело, которого власти совершенно не понимали. А что, Мейси, здесь есть для тебя? — Морис коснулся пальцем места, где билось ее сердце. — Что в твоем сердце требует света и понимания?

— Морис, я примирилась с войной. Я теперь уже не прежняя, — запротестовала Мейси.

Они шли дальше по яблоневому саду. Мейси была одета по-летнему: в кремовую льняную юбку, длинную льняную блузку с матросским воротником и кремовую шляпку, чтобы защитить нежную кожу от солнца, — и все-таки ей было жарко.

Когда они погуляли больше часа, Морис повел Мейси обратно к дому вдовы, в прохладную гостиную. Комната была обставлена со вкусом, на креслах лежали чехлы из легкой светло-зеленой ткани с цветочным узором. Такие же портьеры, казалось, отражали густой сад с наперстянками, алтеем и дельфиниумом. Когда наступала зима, легкие ткани заменялись толстым зеленым бархатом, и чехлы кресел приносили в комнату желанное тепло. Сейчас комната была светлой, полной воздуха, и в ней слегка пахло сухими духами.

Там были кое-какие свидетельства путешествий Мориса — в форме произведений искусства и украшений. А в кабинете Мориса, смежном с гостиной, на стене висели в рамках два письма — от правительств Франции и Британии с благодарностью доктору Морису Бланшу за его особые услуги во время войны 1914–1918 годов.

— Вечером я жду гостя для воспоминаний за бокалом шерри. Это главный констебль Кента, мой старый друг. Я спрошу его об этом «Укрытии», Мейси. Я доверяю твоей интуиции. Поезжай туда завтра, действуй по плану, который описала мне, и давай поговорим еще завтра после ужина — ты наверняка будешь ужинать с отцом — и снова заглянем в твои записи, посмотрим, что еще обращается к нам с этих страниц.

Мейси согласно кивнула. Когда она осознала, как одиноко было работать без Мориса, ее охватили предвосхищение и радость. Перед уходом Морис немного задержал ее.

— Новая книга. Думаю, она будет тебе интересна. «На западном фронте без перемен». Ты наверняка читала отзывы и рецензии.

Мейси приподняла брови, хотя никогда не пренебрегала рекомендациями Мориса Бланша.

— Имей в виду, Мейси, хотя всегда существуют победитель и побежденный, с обеих сторон есть невинные люди. Настоящее зло несут немногие, и для этого им даже не нужна война — они и так действуют среди нас, — однако война, когда требуется, является для них прекрасной ширмой.

— Да, Морис, наверное, в этом вы правы. Я прочту книгу. Спасибо. И загляну к вам завтра, когда вернусь из «Укрытия».

Когда Мейси повернулась, чтобы идти по дорожке через сад к конюшне и коттеджу, Морис ее остановил.

— И вот что, Мейси: когда будешь в «Укрытии», подумай о природе масок. У всех нас есть свои маски.

Мейси Доббс крепко сжала книгу, кивнула и помахала рукой Морису Бланшу.

Глава двадцать третья

В ясный солнечный день «Укрытие», казалось, вполне оправдывало свое название, поскольку представляло собой место, способное дать человеку приятный отдых от треволнений внешнего мира. Подъехав к кованым готическим воротам со столбами из неотесанного камня, Мейси увидела сквозь проволочную ограду залитую солнцем ферму. Дорога, ведущая от ворот к фасаду дома, была пыльной, легкое марево поднималось над ней к голубому небу с редкими пушистыми облачками.

В отдалении Мейси разглядела большой средневековый фермерский дом, перед которым росли яблони. Дальнейшему осмотру мешала высокая кирпичная стена, однако, разглядывая объект своего расследования и воображения, Мейси увидела перед собой розовые и красные розы, буйно тянувшиеся вверх по другую сторону ограды, словно рвались на свободу. Каждый цветок раскачивался на ветру, и эта волна роз напомнила Мейси людей, которые выкарабкивались из грязного ада окопов и шли в бой. Истекая кровью, миллионы молодых мужчин встретили свой конец на мокрой земле и колючей проволоке ничейной территории.

Мейси закрыла и быстро открыла глаза, чтобы отогнать видения, которые преследовали ее с тех пор, как она рвала бурьян с могилы Дона на кладбище в Нетер-Грин. Она напомнила себе, что не может отвлекаться на воспоминания и поддаваться их воздействию.

Мейси стояла, прислонившись спиной к дверце «эм-джи», и глядела на въездные ворота, когда из калитки для пешеходов вышел какой-то человек.

— Могу я помочь вам, мэм?

— Да, конечно. Это «Укрытие»?

— Оно самое. И что вас привело сюда?

Мейси с улыбкой подошла к нему. Мужчина был высок, худощав, с как будто бы преждевременно поседевшими волосами. Она хотела ответить, но тут увидела у мужчины длинный синевато-серый шрам, спускающийся по лбу через нос к челюсти. Левого глаза не было, даже стеклянного. Глазница была вызывающе голой. И, посмотрев в правый глаз изуродованного человека, Мейси поняла — он хочет заставить ее отвернуться. Но она твердо выдержала взгляд этого мужчины.

— Я написала письмо, но не получила ответа, поэтому решила приехать без назначенного времени. По поводу брата. Насколько я понимаю, он мог бы оставаться здесь, в «Укрытии», пока не исцелится.

Мейси вспомнила, как бережно Селия Дейвенхем касалась своего лица, говоря о ранах Винсента, и поднесла пальцы к левой щеке, отображая скрытую боль стоявшего перед ней раненого человека. Мужчина сделал глубокий вдох и, чуть помолчав, ответил:

— Вы приехали куда нужно, мэм. Подождите здесь, я вернусь через десять минут. Вам нужно встретиться с мистером… э… с майором Дженкинсом, и я должен получить разрешение.

Мейси кивнула, улыбнулась и сказала, что охотно подождет. Мужчина торопливо вошел в калитку, сел на велосипед, приставленный с другой стороны к ограде, и быстро поехал по дороге к дому. Мейси, щурясь, наблюдала, как он, теперь пятнышко вдали, поставил велосипед у двери в боковой стене дома и забежал внутрь. Через пять минут пятнышко выбежало, село на велосипед и стало увеличиваться по мере приближения к воротам.

— Можете въехать и познакомиться с майором Дженкинсом, мэм. Я открою вам ворота. Поезжайте медленно к фасаду дома, машину поставьте возле большого упавшего дерева на посыпанной гравием площадке. Майор Дженкинс ждет вас.

— Спасибо, мистер…

Мейси склонила голову набок, ожидая, что мужчина представится.

— Арчи, мэм.

— Спасибо, мистер Арчи. Спасибо.

— Просто Арчи, мэм. Мы здесь обходимся без фамилий.

— А, понятно. Спасибо, Арчи. Дженкинс — это имя майора?

Лицо мужчины покраснело, шрам на фоне окружающей кожи побледнел.

— Нет. Дженкинс — его фамилия.

— А, — произнесла Мейси. — Понятно.

Мейси завела мотор и, как было ей сказано, поехала к площадке возле упавшего дерева. Когда она ставила машину на ручной тормоз, дверцу открыл человек в бежевых бриджах, белой рубашке и высоких сапогах для верховой езды, с полицейской дубинкой в руке.

— Мисс Доббс, насколько я понимаю. Я майор Дженкинс.

Вылезая из машины, Мейси взялась за протянутую для поддержки руку. Дженкинс был среднего роста и сложения, с темно-каштановыми волосами, карими глазами и бледной кожей, контрастирующей с цветом глаз и волос. Волосы были зачесаны назад так тщательно, что на них остались следы зубцов расчески, и это напомнило Мейси свежевспаханное поле. Она быстро оглядела его лицо, ища боевые шрамы, но их не было.

— Спасибо, майор Дженкинс. Арчи наверняка сказал вам, зачем я здесь. Думаю, вы могли бы рассказать мне побольше об «Укрытии».

— Конечно. Пойдемте ко мне в кабинет, выпьем чаю и поговорим о том, что мы здесь стараемся делать.

Дженкинс сел в кресло эпохи королевы Анны, Мейси опустилась в точно такое же напротив майора. Чай им принес Ричард, которому на вид было не больше тридцати. Осколочное ранение в челюсть лишило его возможности нормально говорить. Огромным усилием совладав с голосом, он поприветствовал Мейси.

Мейси не шарахалась от обитателей «Укрытия», хотя не встречала более ужасающих ран. Она видела такие раны, когда только что разорванная кожа и раздробленная кость все еще держатся на лице, и шрамы были лучшим исходом, на какой можно надеяться.

— Собственно говоря, я прочел об этом, — заговорил Дженкинс, — потом поехал во Францию посмотреть собственными глазами. У французских ребят появилась замечательная мысль — предоставить убежище людям, кому изуродовало лица на войне. Разумеется, это оказалось не самое легкое дело, тем более что сразу же после войны здесь у многих были просто ужасные раны.

— Что с ними сталось?

— Честно говоря, кое-кто не смог этого перенести — такие раны вообще скверная штука, а что делать, если ты молод, а девушки от тебя отворачиваются, и нельзя выйти на улицу, чтобы люди не таращились на тебя и все такое? Сказать по правде, мы потеряли несколько человек — но, по-любому, мы были их последним шансом на сносную жизнь.

Дженкинс подался вперед и предложил Мейси бисквит, от которого она отказалась, махнув рукой. Он кивнул и поставил блюдце обратно на поднос.

— Конечно, большинству наших гостей пребывание здесь помогает. Люди не боятся сидеть на солнышке, наслаждаться жизнью вне четырех стен. Физическая работа для них полезна. Придает им уверенности в себе. Никто здесь не сидит в креслах-каталках, кутаясь в одеяло. Иногда ходим в Севенокс посмотреть фильм — в кинозале темно, никто их не видит.

— И как долго пациент остается здесь?

— Не пациент, мисс Доббс. Гость. Мы называем их гостями.

— Майор Дженкинс, почему здесь у людей только имена?

— Ах да. Это напоминает им лучшие времена — до того как они стали пешками на войне. Миллионы муравьев в хаки ползут через холмы в небытие. Фамильярность употребления одних только имен представляет собой резкий контраст с дисциплиной на поле боя во время этого жуткого опыта. Отказ от фамилий напоминает им, что на самом деле важно. То есть кто они внутри, здесь. — Дженкинс приложил ладонь к месту чуть пониже грудной клетки. — Внутри. Кто они внутри. Война отняла у них очень многое.

Мейси кивнула и отпила чаю. Морис всегда поощрял продуманное использование слов и молчания.

— Так. Ваш брат?

— Да. Билли. Лицо у него не повреждено, майор Дженкинс. Но ходит он с трудом и очень… очень… несчастен. Да, несчастен после войны.

— Звание?

— Звание, майор Дженкинс?

— Да, кто он, капитан, второй лейтенант?

— А! Собственно говоря, Билли был солдатом, капралом, когда получил ранение.

— Где?

— В битве под Мейсеном.

— О Господи! Бедняга.

— Да. Повидал Билли более чем достаточно. Но ведь и все они тоже. Майор Дженкинс, а почему важно звание Билли?

— Оно, в сущности, не важно. Просто дает мне возможность представить, что он мог пережить.

— Майор, почему его переживания могут отличаться, скажем, от ваших?

— Просто мы обнаружили, что люди по-разному переносили излечение.

— Вы врач?

— Нет, мисс Доббс. Просто человек, который хочет принести какую-то пользу тем, кто отдал свое лицо ради блага этой страны и вернулся к людям, которые хотят видеть своих героев ходящими гордо, на худой конец хромая, а не думать о шрамах, следствии непродуманных решений нашего командования.

Мейси сделала еще глоток чаю и кивнула. Замечание было справедливым.

Девушка уехала из «Укрытия» через полчаса, предварительно осмотрев его. Дженкинс, сопроводив ее к машине, наблюдал, как она медленно едет к воротам, гравий под колесами потрескивал, напоминая одиночный артогонь.

Арчи ждал ее, приложил ко лбу руку в прощальном салюте, когда она приблизилась, и наклонился к открытому окошку машины.

— Ну, что скажете, мэм? Поселится ваш брат с нами?

— Думаю, да, Арчи. Полагаю, ему это принесет большую пользу.

— Отлично. В таком случае будем его ждать. Погодите, я открою ворота.

Выехав на дорогу, Мейси помахала на прощание рукой. Арчи махнул в ответ, а розы снова закивали на ветерке.

Хотя Мейси не отводила взгляд при виде ран привратника, они словно причиняли ей физический дискомфорт. Солнце светило в ветровое стекло машины, его тепло и яркость вызывали у Мейси жжение в глазах, острая боль переместилась от левой глазницы к точке на лбу. Тело реагирует на чужую боль, подумала Мейси. Подсознание напоминало ей о страдании Арчи, хотя она успешно делала вид, что не обращает внимания на шрам и пустую глазницу.

Отъехала Мейси недалеко. Остановившись в Уэстерхеме, она села на скамью во дворике старой церкви, достала блокнот из сумочки и начала писать отчет о своем визите.

Прогулка по территории «Укрытия» в сопровождении майора Дженкинса не открыла ей почти ничего сверх уже известного, только теперь она знала величину дома, где были комнаты для «гостей», и то, как ведутся дела на этой ферме.

Гости, двадцать пять человек, жили в главном доме и в старой сушилке. Раньше там сушили хмель, который в Кенте дает превосходный урожай. Хотя ее переоборудовали под жилое помещение несколько лет назад, там все еще держался сильный перечный запах теплого хмеля.

Самому молодому из гостей, которых она видела, было около тридцати — значит, его отправили во Францию в семнадцать лет. Самому старшему было не больше сорока. Расспрашивая Дженкинса, Мейси узнала, что хотя гости могли приходить и уходить по своему желанию, большинство оставалось, потому что здесь, вдалеке от пристальных взглядов, им было уютнее.

Хотя ферма в значительной мере обеспечивала себя сама, каждый гость передавал «Укрытию» личные сбережения — на расходы помимо повседневных нужд и на оплату подсобных рабочих. Если ферма давала хороший доход и производила большую часть продуктов, объединенные сбережения должны были приносить процент и составлять кругленькую сумму на чьем-то банковском счете. Эта мысль не оставляла Мейси в покое.

Запросы гостей казались небольшими. В штате не было врача, чтобы осуществлять медицинский уход за людьми с такими жуткими ранами, не было опытного психолога, который бы решал психологические проблемы травмированных войной людей. Кое-кто до сих пор носил жестяные маски, выданные во время заживления ран. Но тонкое покрытие, соответствующее лицу десятью годами моложе, теперь лишь ненадолго избавляло от отражения в зеркале.

Мейси ставила под вопрос подход Дженкинса. Конечно, сам по себе проект майора преследовал благородную цель. Мейси знала, каким успехом пользовались во Франции «воскресные лагеря» для раненых, стремящихся вернуться к мирной жизни. Но если создание «Укрытия» изначально было продиктовано состраданием, на каком горючем работал теперь этот двигатель? Война окончилась почти одиннадцать лет назад. А те, кто жил памятью о ней, были еще живы.

Что представляет собой Дженкинс? Где и кем служил? Само собой, люди в «Укрытии» были раздраженными из-за своих ран и воспоминаний. Но раздраженность в душе Дженкинса была другой. Мейси подозревала, что раны его таятся глубоко в психике.

Джеймс скоро отправится в «Укрытие», поэтому ей надо действовать быстро. Пора было возвращаться в Лондон. Арчи считал, что «Укрытие» принесет ее «брату» большую пользу. Мейси задумалась, как отнесется Билли Бил к этому братству и будет ли считать через месяц, что пребывание в сельской местности принесло ему большую пользу.

Глава двадцать четвертая

— Стало быть, вы думаете, что Дженкинс затевает что-то недоброе в этом «Укрытии», которое он основал?

Билли Бил сидел напротив Мейси Доббс и мял в руках кепку. Мейси, не теряя времени, рассказала, почему его вызвала и каким образом он может ей помочь.

— Да, Билли, я так думаю. Мне только нужно, чтобы вы провели там неделю… нет, скажем, две недели. Рассказали мне, что там происходит, что видели.

— Что ж, если вам нужен тот, кто согласится, вы обратились по адресу. Только я не уверен, что от меня будет прок. Я ведь не джентльмен, чтобы жить среди них.

— Вам не нужно быть джентльменом. Нужно только иметь кое-какие деньги…

— А это еще нелепее. Деньги — у такого, как я!

— Билли, об этом уже позаботились. Как только вас примут гостем в «Укрытии», с вашего счета в банке переведут определенную сумму на счет майора Адама Дженкинса.

Билли Бил посмотрел на Мейси и подмигнул.

— И держу пари, я знаю, кто открыл банковский счет, которого у меня в жизни не было.

— Да. Сегодня все устроили.

Билли Бил неожиданно успокоился и снова взглянул на свою кепку. Ему явно неудобно было сидеть в слишком маленьком кресле перед письменным столом. В Лондоне шел к концу еще один душный день. Лето 1929 года било рекорды по отсутствию дождей и жаре.

— Мисс, я сделаю для вас что угодно. Я сказал это, когда вы только обустраивались здесь, чтобы вести свои дела. Я видел, что вы сутками работали тут. И видел, как вы помогаете людям.

Билли постукал пальцем по носу в своей обычной заговорщицкой манере.

— То, что вы делаете, обычным не назовешь. Я это вижу. И если это помогает кому-то, я весь в вашем распоряжении. Как уже говорил. Вы помогли мне, мисс, когда были, можно сказать, девочкой. Я помню.

— Билли, это может быть рискованно. По-моему, Дженкинс человек неуравновешенный и, возможно, опасный.

— Ничего, обо мне не волнуйтесь. Вы все очень хорошо объяснили. Я понимаю, мисс, в чем тут дело. И быстро проведу для нас телефонную линию, как только узнаю характер местности. Давайте еще раз взглянем на карту. Знаете…

Билли встал, чтобы посмотреть на карту, которую Мейси разложила на столе.

— Хорошо, что жена увозит детей в Гастингс, к своей сестре. Думаете, нам нужно выехать завтра?

— Чем быстрее, тем лучше. Давайте еще раз повторим план. Завтра мы едем в Челстон. Во второй половине дня встречаемся с Морисом Бланшем. Он раздобудет для нас дополнительные сведения у одного из своих знакомых.

— А кто этот знакомый, если не секрет?

— Главный констебль Кента.

— Черт возьми…

— Вот-вот. Итак, Уильям Доббс, мы ждем, что в пятницу из «Укрытия» в Челстон придет письмо и мы сможем приехать туда в субботу. Другой джентльмен, о котором я вам говорила, не должен увидеть меня или узнать, что я связана с чем-то имеющим отношение к «Укрытию». Он собирается поселиться там через несколько недель. Я надеюсь завершить к тому времени это… это… расследование.

— Есть такое дело, мисс. Тогда мне нужно пойти домой. Снова уложить вещмешок для блага страны.

— Билли, доктор Бланш позаботился о вашей одежде.

— Сестра, я собираюсь укладывать не одежду, — ответил помощник с озорной улыбкой. — Вы не против, если я буду называть вас сестрой, чтобы привыкнуть к этому? Нужно уложить кое-какие вещицы, которые понадобятся Для этой работы.

Мейси подняла взгляд на Билли Била и улыбнулась.

— Спасибо. Вы единственный, кого я могла попросить. Не могу передать, как я вам благодарна. Ваша помощь будет вознаграждена.

— Она уже вознаграждена. Все равно я здесь слегка заскучал. Нужна какая-то перемена.

Мейси немного задержалась в конторе, потом вышла, заперла за собой дверь и направилась по коридору к другой двери — без всяких табличек. Достала из кармана ключ и вошла в комнату. Дом. Она поселилась здесь несколько недель назад, когда стало ясно, что нужно жить поближе к работе. Комната была маленькой, но в ней умещалось все нужное. А когда Мейси требовался отдых от этого спартанского жилища, обычно приходило приглашение пожить в Ибери-плейс или она ехала в Челстон, чтобы провести время в спокойном, утешительном обществе отца.

— Порядок. Кажется, все взял.

Билли Бил положил еще одну сумку в багажник машины леди Роуэн и обратил взгляд на Мейси — она закрепляла синий берет длинной булавкой с жемчужиной. Ее вельветовый жакет, наброшенный на спинку водительского сиденья, создавал впечатление только что севшего за руль полноватого старика. Какой-нибудь наблюдатель мог бы счесть, что эта молодая женщина нестрогих правил, но в тот день на Мейси были бежевые брюки с манжетами, льняная блузка и коричневые туфли на низких каблуках.

Мейси взглянула на часики и села за руль «эм-джи».

— Отлично. Не слишком поздно. Нам пора ехать. К полудню нужно быть в Чел стоне.

Билли Бил замялся.

— Что такое?

— Да ничего, мисс… просто… — Он снял кепку и поднял взгляд к небу. — Просто я впервые выезжаю из Лондона, с тех пор как вернулся с войны. Из-за хромоты торчал дома. Само собой, жена с детьми выезжала: бывала в Кенте у родных, где собирала хмель, и у сестры в Гастингсе, — а я нет.

Мейси ничего не сказала, хорошо понимая силу раздумий, и, как всего несколько недель назад с Селией Дейвенхем, не стала утешать Билли Била, предоставив ему необходимое время, чтобы сесть в машину.

— Но как знать, может, там, в деревне, я смогу хорошо спать по ночам, — сказал он и снова замялся.

— Билли, о чем вы?

Мейси посмотрела на него, прикрыв глаза от утреннего солнца.

Билли глубоко вздохнул, открыл дверцу и устроился на пассажирском сиденье.

— Не могу спать, мисс. По крайней мере долго. С тех пор как вернулся из Франции. Уже столько лет. Только закрою глаза, все это возвращается.

Он смотрел вдаль словно в прошлое.

— Черт, мне даже мерещится запах газа, иногда бывает трудно дышать. Если засну сразу, то просыпаюсь, силясь вдохнуть. И грохот в ушах. Этот грохот снарядов никогда не забудешь. Вы же знаете это, мисс?

Слушая его, Мейси вспоминала свое возвращение домой, вспоминала, как Морис снова повез ее к Хану, казалось, нисколько не постаревшему. Мысленным взором она видела, как сидит рядом с ними и рассказывает свою историю.

Хан сказал, что слушать чьи-то воспоминания о страданиях — ритуал столь же древний, как сама жизнь, потом попросил ее рассказать свою историю еще раз. И еще. И еще. Она рассказывала снова и снова, пока, изнемогшая, не выложила все до конца. И Мейси вспомнила слова Хана, что этот кошмар — дракон, который будет спать и тайно ждать пробуждения, чтобы изрыгнуть огонь, пока она не примет окончательно правду о том, что случилось с Саймоном.

— Мисс, с вами все в порядке?

Билли Бил коснулся плеча Мейси.

— Да-да, Билли, просто я думала о том, что вы сказали. Ну и что вы делаете, когда не можете спать?

Билли опустил взгляд к рукам и снова затеребил кепку.

— Поднимаюсь тихо, чтобы не разбудить жену. Потом выхожу из дома и брожу по улицам. Иногда по нескольку часов. И знаете что, мисс? Это не один я. Я вижу на улицах много мужчин примерно моего возраста. И мы все знаем, мисс, кто мы такие. Старые солдаты, которые все время видят войну. Вот кто мы. Знаете, иногда я думаю, что мы похожи на ходячих мертвецов. Днем ведем обычную жизнь, потом стараемся забыть то, что было много лет назад. Это похоже на кино, только весь фильм у меня в голове.

Мейси кивнула, показывая, что понимает; в ее молчании было уважение к жутким воспоминаниям и откровенности Билли. Она снова перенеслась мысленно в тот год после возвращения из Франции, когда в больничной палате старалась облегчить страдания людей, чье сознание оказалось изувечено войной. Это не всегда было в ее силах. Однако на каждого, кто не мог отвлечься от видений об аде, окутанном дымом, приходились десятки таких, как Билли. Днем они вели жизнь примерных отцов, мужей и сыновей, а по ночам к ним возвращались прежние страхи.

— Готовы, Билли? — спросила Мейси, когда он решительно надел кепку.

— Думаю, что да, мисс. Да, готов. Мне очень приятно быть полезным.

По пути в Кент они говорили мало. Иногда Мейси, ведя машину по петляющим грунтовым дорогам, задавала Билли вопросы. Хотела полностью убедиться, что он понял все, что от него требуется. Сведения. Ей нужно было больше сведений. Нужно было знать атмосферу этого места. Как оно воспринимается, когда ты внутри? Вдруг она что-то поняла не так?

Она говорила ему об интуиции, вкратце повторяя то, что узнала от Хана и Мориса много лет назад.

— Билли, нужно прислушиваться к внутреннему голосу, — сказала Мейси, приложив руку к груди. — Запоминать даже самое легкое ощущение беспокойства, оно вполне может оказаться значительным.

Билли быстро это усваивал, быстро понимал, что его впечатления могут быть важными, такими же существенными, как изложенные на бумаге факты. С момента их первой встречи Мейси знала, что Билли Бил отличался зоркостью, пониманием обстоятельств и людей. Он был именно тем, кто ей нужен, и шел на это добровольно.

Но справедливо ли было втягивать Билли в свою работу? Если она считала, что смерть Винсента была подозрительной, правильно ли было привлекать к расследованию Билли? Правда, в «Укрытии» он пробудет недолго. И они станут ежедневно поддерживать контакт. Она обещала Морису, что, как только соберет достаточно сведений, сообщит их властям — если в том будет необходимость.

Мейси понимала, что ее любопытство втягивает их обоих глубоко в тайну Винсента. И хотя вела машину, ненадолго закрыла глаза и помолилась об уверенности и смелости встретить то, что скрывается во мраке.

Глава двадцать пятая

Мейси поставила машину у дома вдовы и повела Билли в жилище Мориса Бланша, чтобы представить старого учителя своему новому помощнику и пообедать, перед тем как отправиться в «Укрытие».

Они разговаривали об этой ферме, и Билли навел Мейси на прежние размышления о названии места, где раненые, хотя после войны прошло уже десять лет, до сих пор ищут убежища.

— Конечно, может, это не «Укрытие» в смысле «убежище». Существует, например, такой сигнал горна: «В укрытие», который трубят на закате. Наверное, нужно послужить в армии, чтобы это знать. Еще он означает «отход с позиций». Вот что нам следовало бы делать почаще — было бы сохранено немало жизней, это факт.

Мейси положила нож с вилкой и задумчиво кивнула.

«Укрытие» — вполне подходящее наименование места для раненых. Но что происходит, если кто-то захочет уйти из этого «Укрытия»?

— Мейси, пока ты будешь у отца, мы с мистером Билом погуляем по лугу за садом. Точнее, с мистером Доббсом — пусть привыкает к этой фамилии. А потом поедете в «Укрытие».

Мейси поняла, что это не случайное предложение. Она смотрела, как двое мужчин идут по лугу, ведя разговор, младший был готов слегка поддержать старшего, если тот споткнется. Если бы он только знал, подумала она, как старший боится того, что споткнется младший.

Когда они вернулись, Мейси повезла Билли в «Укрытие», но перед тем как въехать туда, обогнула ферму и остановила машину в тени под буком.

— Это действительно укрытие, мисс? Жаль, что сюда не пускают посетителей в течение первого месяца. Интересно, что они скажут, узнав, что я уйду через две недели? Наверно, слегка огорчатся, а, мисс?

Билли осмотрел ландшафт, ограду, дорогу и расстояния между межевыми столбами.

— Послушайте, я вот что думаю. Нет смысла прокладывать телефонную линию для связи. Лучше я буду встречаться с вами в определенное время каждый вечер вон у того места ограды и рассказывать, что узнал.

— Билли, мы как будто составили хороший план, имея в виду вашу безопасность.

— Не беспокойтесь обо мне. Судя по тому, что вы говорили, я не думаю, будто важен для них. Вношу только деньги на свое существование. Не подписываю никаких документов о передаче наследства в их пользу.

Билли улыбнулся Мейси и указал на поля между большим домом вдали и дорогой.

— Сказать по правде, глядя на этот ландшафт, думаю, что лучше не возиться с телефонной линией, дабы не привлекать внимание. Никто не станет спрашивать старого солдата, почему он хочет погулять вечером в одиночестве, но могут допросить старого сапера, который возится с телефонной линией в темноте. И знаете, мисс, может, я и хорошо знаю это дело, но ни разу не говорил, что я невидимый. И не могу из-за хромоты бегать, как прежде. — Билли выразительно похлопал себя по ноге. — Но вот что я могу сделать сейчас. Могу подвести линию к телефонной будке, мимо которой мы только что проехали, на выезде из деревни.

Мейси посмотрела на него с неодобрением, а Билли продолжил:

— Это одна из новых будок, по-моему, четвертый номер. Их ставят там, где нет почтовых отделений, понимаете? Сзади там есть автомат для продажи марок и стоячий ящик для писем. Служит для всех целей — знаете, мой знакомый, который работает на этих штуках, говорит, что в дождь марки намокают и слипаются. В общем — возвращаясь ко мне и телефонной линии, — если мне понадобится срочно связаться с вами или быстро удрать отсюда, я могу перебраться через ограду и позвонить из этой будки по специальной линии. Понимаете, мисс? Потом побегу как сумасшедший, несмотря на поврежденную ногу.

Мейси нервно засмеялась.

— Вы правы, Билли. Кажется, я понимаю. Похоже, это хорошая мысль.

Билли открыл дверцу машины, спустился с низкого сиденья и пошел к багажнику, откуда осторожно вынул Два больших брезентовых вещмешка и поставил их на землю. Достав катушки с проводом, «маленькие, чтобы я мог работать с ними один», Билли подошел к канаве у основания ограды.

Раздвигая траву и дикие цветы, безобидно росшие у обочины дороги, Билли стал, разматывая катушки, укладывать провод в канаву. Постепенно он удалялся от Мейси, которая осталась в машине. Дорога была тихой, поэтому почти не приходилось опасаться проезжающих машин, но все-таки сельские жители могли заинтересоваться двумя чужаками. Особенно если увидят, что один из них разматывает катушку.

Мейси вылезла из машины, подошла к ограде и стала смотреть на принадлежавшую «Укрытию» землю. Шестифутовая ограда с протянутой поверху колючей проволокой переходила в каменную стену примерно в полумиле в противоположной стороне от прокладываемой линии. Главные ворота находились в другой полумиле от начала стены. Наконец Билли вернулся.

— Отлично сделано, притом быстро. Я сберег время, использовал нижний провод этой ограды. — Билли отвел в сторону траву, чтобы показать провод. — Я слышал, что так делают в Америке — используют ограды ферм, чтобы установить связь между ними. — Он сдвинул кепку на затылок и утер лоб тыльной стороной ладони. — Повезло, что здесь есть телефон, — такие можно видеть в городах, правда? Наверно, им пользуются те, кто живет в коттеджах с террасами в этой деревне. Уверяю вас, этой линии не увидит никто.

Билли перевел дыхание, и Мейси впервые услышала хрип, говорящий о поврежденных газом легких.

— Билли, вы напрасно так бегаете.

— Со мной все в порядке, мисс. Теперь об этом конце. — Билли поднял телефонную трубку. — Это «собака и кость», мисс. В окопах мы говорили, что те, кто на конце линии, слышат только половину сказанного, и притом только то, что хотят услышать. Лично я думаю, что скверно, когда приходится узнавать о чьих-то намерениях по голосу в жестяной кружке.

Продолжая говорить, Билли подключил трубку к металлической коробке в канаве, потом наклонился и соединил линии, поднял трубку, набрал номер и стал слушать. Оператор ответил на его просьбу о звонке за счет абонента и соединил с Морисом. Они немного поговорили, потом Билли положил трубку на рычаг.

— Конечно, эта штука не самая лучшая, требует какого-то времени, но кто знает — может, пригодится.

Удостоверившись, что их временный телефон надежно спрятан, Билли разрезал проволоку ограды и сделал «дверь», через которую можно будет бежать, если потребуется. Потом закрыл ее запасной проволокой, чтобы ничего не было заметно.

Покончив с первой частью своей задачи, Мейси и Билли снова сели в машину и медленно поехали к главным воротам «Укрытия». Они почти не разговаривали, только подтвердили время, в которое станут ежевечерне встречаться.

В семь часов Билли отправится погулять в одиночку и в половине восьмого сможет оказаться у ограды возле большого бука. Мейси будет ждать его для краткого разговора, и потом он вернется в главный дом. Во всех других делах с обитателями «Укрытия» он ничем не должен обращать на себя внимания. Но будет наблюдать, прислушиваться и обо всем сообщать Мейси.

— С возвращением в «Укрытие», мисс Доббс, — сказал, открывая ворота, Арчи.

Он подошел к машине, наклонился к окну в пассажирской дверце и обратился к Билли:

— Уильям, так ведь? Майор ждет, чтобы лично принять тебя в «Укрытие».

Билли Бил пожал протянутую руку, как будто не замечая жутких шрамов, навсегда изменивших выражение лица Арчи. Мейси кивнула привратнику и медленно повела машину по дороге.

— Несчастный ублюдок — прошу прощения, мисс, я иногда забываюсь. Во всяком случае, я могу ходить здесь, и никто не обратит внимания на легкую хромоту. Бедняга, ну и лицо у него.

Мейси еще больше замедлила ход.

— Билли, если у вас есть какие-то сомнения…

— Никаких, — ответил мужчина, расправив плечи. — Если здесь творятся темные дела, которые могут причинить новый вред этим парням, я хочу помочь прекратить их. — Он умолк и взглянул на Мейси. — Нельзя же винить этих ребят за желание уйти из общества.

— Да, нельзя. Но теперь для них можно сделать многое.

— Нет, если пройдешь через то, через что прошли они. Наверняка им хочется, чтобы их оставили в покое и не тревожили идеями относительно новых лекарств и прочего.

Машина остановилась у главного здания. Адам Дженкинс, майор, вышел из парадной двери и спустился к ним по ступеням.

— А, Уильям. Добро пожаловать в «Укрытие». Уверен, что тебе здесь будет уютно. Пошли ко мне в кабинет, выпьем чаю, потом поселим тебя.

Адам Дженкинс повел их за собой. На майоре была белая свежевыстиранная рубашка и начищенные сапоги для верховой езды; его волосы были тщательно причесаны. Он предложил Мейси и Билли сесть, встал позади стула Мейси, чтобы придвинуть его, потом небрежным взмахом руки указал Билли на стул у окна.

«Как странно, — подумала Мейси, — что он усадил Билли под лучи послеполуденного солнца, — ему будет жарко, неудобно, придется прикрывать глаза той рукой, в которой нужно держать чашку. Зачем выбивать человека из колеи?»

Билли встретил взгляд Мейси и приподнял брови. «Он понимает, — подумала Мейси. — Понимает, что Дженкинс усадил его возле окна нарочно».

Десять минут между Дженкинсом и Мейси шел как будто бы бесцельный разговор. Билли, как подобало ему по роли — усталый ветеран войны, окончившейся больше десяти лет назад, — молчал. И страдал от жары. Мейси посмотрела на Билли снова. Увидела пот на лбу, обратила внимание на испытываемый им дискомфорт, когда он провел указательным пальцем правой руки по краю воротника рубашки.

Дженкинс внезапно перенес внимание с Мейси на Билли.

— Уважаемый гость. Как невнимательно с моей стороны. Как глупо. Немедленно пересядь оттуда на этот стул, в прохладное место.

Дженкинс поставил чашку на стол и одной рукой поманил Билли от окна, а другой указал на новое место.

«Любопытно, — подумала Мейси. — Жест пустяковый, но хитрый, значительный. Это уловка, чтобы завоевать доверие Билли? Выставить себя в роли спасителя? Или Адам Дженкинс действительно признает свою оплошность? Искреннее ли это беспокойство о том, чтобы новичку было удобнее? Или расчетливый поступок, чтобы втянуть Билли в круг своих приверженцев? Показная заботливость, позволяющая подчинить его своему влиянию».

Мейси пристально наблюдала за Дженкинсом, угощавшим их чаем. За время работы с Морисом она узнала многое об обаянии и притягательности прирожденного лидера, который, дойдя до крайности, может стать властным, жестокосердым. Таков Адам Дженкинс? Или он просвещенный, заботливый?

— Ну что ж, пора заняться официальными делами, не так ли? — сказал Дженкинс, взглянув на свои часы, поднялся и подошел к большому, украшенному резьбой письменному столу. Верх его был обит красивой коричневой кожей, на деревянной панели лежала только простая картонная папка. Дженкинс раскрыл ее, перелистал бумаги, достал из внутреннего кармана легкого льняного пиджака авторучку и повернулся к Мейси.

— Мы получили необходимые документы — спасибо вам, мисс Доббс, — относительно финансовых соглашений. — Повернулся к Билли. — И я знаю, Уильям, что ты полностью понимаешь обязательства, которых мы требуем от человека, если он приходит жить в «Укрытие». Теперь будь добр расписаться здесь.

Он положил бумаги на деревянную панель, чтобы писать на твердом, протянул их Билли и потыкал указательным пальцем в место для подписи.

Старательно написав «Уильям Доббс», Билли подмигнул Мейси, а Дженкинс позвонил в колокольчик, вызывая помощника, чтобы тот проводил нового жильца в его комнату. Однако когда Дженкинс повернулся к посетителям, то увидел только покорность мужчины и обеспокоенность на лице женщины. Причем беспокойство Мейси не было притворным. Она действительно тревожилась за Билли. Ей придется позаботиться, чтобы он не остался в «Укрытии» ни минутой дольше, чем это необходимо.

Глава двадцать шестая

Мейси с волнением ждала в коттедже Мориса Бланша. Билли жил в «Укрытии» уже три дня, и каждый вечер в семь часов она отправлялась в «эм-джи» леди Роуэн по проселочной дороге, источавшей стойкий аромат цветов дикой моркови и бирючины, на встречу с Билли Билом у забора возле старого бука.

Каждый вечер, отмахиваясь от комаров, Мейси наблюдала за приближением Билли. Сперва видела только голову, подскакивающую вверх-вниз вдали, когда он шел по залежным землям с высокой травой. Потом становились заметны его пшеничные волосы, освещенные заходящим солнцем. Мейси постоянно удивлялась, почему никто не замечает, что Билли Бил ежевечерне ходит на прогулку.

— Добрый вечер, мисс, — сказал Билли, когда раздвинул проволоку ограды и пролез наружу.

— Билли, как вы? — При виде его Мейси, как всегда, испытала радость и облегчение. — Вы загорели.

— Похоже на то, мисс. — Билли потер щеки. — Потому что работал на земле.

— И как работается на земле?

— Неплохо, мисс. И кажется, работа идет на пользу этим ребятам. Видели бы вы кое-кого из них. Наверно, они здорово хандрили, когда приехали сюда. Потом мало-помалу работа и то, что никто не бросает взгляд на них дважды, начинает придавать им своего рода уверенность.

— Билли, ничего необычного?

— Как будто бы нет, мисс. Конечно, я не могу ходить и задавать вопросы, но глаза держу открытыми, и вроде все в порядке. Майор странный парень, но свое дело делает. И теперь, когда комнаты освободились из-за того, что кое-кто умер, они принимают других ребят, с другими ранениями, не только лица и головы. Но вы это знаете, иначе бы я, с целым лицом, не был здесь.

Билли улыбнулся Мейси и потер подбородок.

— Конечно, Билли. Значит, там все довольны?

— Довольны. Здесь мало что может не нравиться. Знаете, тут есть один парень с жуткими шрамами на лице, вот здесь.

Билли повернул голову вправо и указательным пальцем левой руки провел линию от уха до челюсти, потом до груди, сделал гримасу и продолжил:

— Похоже, ему надоело здесь — говорит, чувствует себя достаточно хорошо, чтобы вернуться в реальный мир.

— А что говорит на это майор?

— Я не знаю, сказал ли он что-нибудь, мисс. Полагаю, они хотят, чтобы те, кто решил уходить, немного подумали.

— Почему вы так считаете? Что может помешать человеку взять и уйти? В контракте сказано, что вы можете уходить когда захотите.

— Ну, я слышал, что некоторые ребята вновь обретали уверенность и уходили обратно, чтобы встретиться лицом к лицу с миром. А потом оказывалось, что в мире не так уж хорошо, что на них таращатся, и все такое. Видимо, подобное случалось несколько раз. В общем, ребята кончали с собой.

— Билли, вы это слышали?

— Неоднократно. Разговоры ведь слышишь. Ребята думают, что этот парень, который хочет вернуться, как он говорит, «в реальный мир», вызывает у майора беспокойство. Кажется, майор сказал, что он… что же он сказал?

Билли закрыл глаза и поскреб в затылке. При этом Мейси увидела на его шее загар, «воротник» фермерского работника.

— Ага. Майор сказал, что он неприимчивый.

— Может, «восприимчивый», Билли?

Билли Бил улыбнулся снова.

— Да, наверно, мисс.

— Билли, есть еще что-то?

— Нет, мисс. Майор как будто хороший парень. Не знаю, что случилось с теми парнями, о которых вы разузнали. Может быть, они ушли, а потом не смогли жить в этом мире. Знаете, тут есть ребята, которые любят майора. Считают его спасителем. И наверно, если вдуматься, оно так и есть. Он предоставил им некий образ жизни, а ведь они думали, что у них не может быть никакого.

Мейси записала услышанное на архивных карточках, сунула их с карандашом в старую черную папку с серебряной застежкой и посмотрела прямо на Билли.

— Завтра в это же время?

— Да, мисс. Хотя… нельзя ли немного пораньше? Около половины седьмого? Кое-кто из ребят устраивает соревнования по снукеру. Хочу тоже попытать счастья. Немного развлечься.

Помолчав, Мейси ответила:

— Хорошо, Билли. Только держи глаза открытыми, ладно?

— Не беспокойтесь, мисс. Если здесь творится что-то неладное, я разузнаю об этом все.

Билли повернулся и отправился через поле обратно. Мейси, стоя у машины, смотрела вслед, пока мужчина не превратился в пятнышко.

Не совершила ли она ошибки? Не сыграли ли с ней шутку ее дар и интуиция? Была ли смерть Винсента — и других ребят, которых звали только по имени, — самоубийством? Или это просто совпадение? Вздохнув, она снова завела мотор «эм-джи».

Дни Мейси проводила в Чел стоне, возле телефона. Ежедневно заходила на драгоценный час-другой к отцу, но на всякий случай каждый раз спешила вернуться в дом вдовы. Вместе с Морисом они просматривали прежние дела, ища путеводные нити и вдохновляющие идеи, строили догадки о подробностях жизни в «Укрытии».

— Я очень хотел бы видеть заключения о причинах смерти нашего друга Винсента и его товарищей.

— Я нашла протоколы расследования, и все смерти объясняются результатом несчастного случая в той или иной форме.

— Вот-вот, Мейси. Но я хотел бы изучить подробности, взглянуть на дело глазами эксперта, чтобы, возможно, увидеть то, чего не увидел он. Давай вернемся к нашим записям. Кто делал заключение о причине смерти Винсента?

Мейси протянула Морису заключение.

— Хммм. Подписано коронером, а не судебно-медицинским экспертом.

Морис встал и заходил по комнате.

— Если хочешь разрешить проблему, ходи, — сказал он, увидев ее улыбку.

Как часто они работали раньше таким образом: Мейси — сидя на полу, скрестив перед собой ноги, Морис — в своем кожаном кресле. Он вставал, расхаживал по комнате, сложив перед собой руки словно в молитве, а Мейси закрывала глаза и размышляла, глубоко дыша, как много лет назад ее учил Хан.

Неожиданно Морис перестал ходить, и почти в ту же секунду Мейси поднялась на ноги.

— Мейси, что ты нашла в этих заключениях такого интересного?

Она посмотрела на Мориса.

— Интересно не содержание заключений. Интересно отсутствие деталей. Нет никаких нитей, чтобы ухватиться за них. Нет ни малейшей крупицы данных, над которой можно работать.

— Совершенно верно. Заключения слишком бессодержательные. Дай мне подумать… — Морис пролистал назад страницы. — Ага. Я позвоню своему другу, главному инспектору. Наверняка он сможет мне помочь.

Морис взглянул на часы: было половина десятого вечера.

— Конечно, он с радостью мне поможет — его внутренний мир будет согрет второй кружкой пива за вечер.

Мейси снова села на подушку и стала ждать Мориса. Она слышала его приглушенный голос, доносящийся из соседней комнаты, ритм речи был не совсем английским и не совсем французским. Морис вернулся, закончив разговор.

— Любопытно. Крайне любопытно. Кажется, коронера в случае с Винсентом и в других подобных случаях вызывали в ранние утренние часы: дежурство его заканчивалось в половине девятого, — поэтому он мог сразу же выехать в «Укрытие». После беглого осмотра тел возвращался домой и писал краткое заключение. Фамилия его… Дженкинс. Армстронг Дженкинс. Наверное, тут какое-то совпадение. И время смерти указано… дай-ка взглянуть… да, пять часов утра.

— На рассвете, — сказала Мейси и стала листать бумаги, разложенные на столе Мориса. Ее наставник подошел и встал рядом.

— Они умирали на рассвете. Время смерти всех погребенных в Нетер-Грин — рассвет.

— Мейси, не кажется ли тебе, что этот час почти мистический?

Мужчина завел руки за спину и подошел к окну.

— Время, когда свет скорее всего подводит зрение, время между сном и бодрствованием. Время, когда человек слабее всего. Рассвет — это период, когда на реальность наброшены легкие вуали, создающие иллюзию и скрывающие правду. Говорят, что темнее всего перед рассветом.

— Так что пока нечего рассказывать вам, мисс.

Билли Бил стоял, держа руки в карманах легких парусиновых брюк, и ковырял мыском сухую землю. В «Укрытии» он уже пробыл неделю.

— Билли, не расстраивайтесь. Вы не обязательно должны были что-то обнаружить. Да и здесь вы только на короткое время. Я просто думала, что наблюдение изнутри может пригодиться.

Мейси встала рядом с Билли и незаметно для него приняла ту же позу. На ней снова были брюки и легкая хлопчатобумажная блузка, поэтому ей легко было сунуть руки в карманы, полностью копируя его.

Он чего-то стесняется, подумала Мейси. Чего-то не хочет мне говорить. Когда Билли принял неудобную позу, она сделала то же самое и ощутила, что он в затруднительном положении.

— И вы считаете, что Адам Дженкинс хороший человек, — так, Билли?

Билли снова ковырнул ногой землю, и хотя лицо его было загорелым от работы на открытом воздухе, она увидела, что он залился краской от подбородка до щек.

— Да, мисс, думаю так. И поэтому я временами противен сам себе. После того, что он сделал для этих людей, я вынюхиваю что-то плохое.

— Я понимаю, Билли, что для вас это может быть трудно. Вы восхищаетесь Адамом Дженкинсом.

— Да. Я восхищаюсь этим человеком.

— Это хорошо, Билли.

Мейси повернулась лицом к Билли и своим пристальным взглядом вынудила его смотреть ей в глаза.

— Хорошо, что вы восхищаетесь этим человеком. Вам будет легче находиться здесь и легче сделать то, о чем я прошу.

— Как это понять?

— Просто занимайтесь своим делом, Билли. Делайте то, что должны делать здесь. Вам нужно только быть самим собой. Однако у меня две просьбы: первая — продолжать наши вечерние встречи, вторая — сохранять в тайне все, о чем мы говорили, ничего не выдавать. Это понятно?

Выслушав ее, Билли успокоился и кивнул.

— Я только хочу знать, что у вас произошло за день. Вот и все. На будущей неделе я приеду и заберу вас. Собственно, могу приехать завтра, если хотите.

— Нет. Не надо, мисс. Я останусь здесь, как мы условились. Только не ожидайте, что я что-то обнаружу. Эти встречи могут стать слегка скучными.

Мейси кивнула и продолжила копировать движения Билли.

— Еще одно, Билли. Тот человек, который хотел уйти. Помните, вы говорили о нем? Что с ним сталось?

— Кажется, я не видел его день или два. Знаете, тут нет ничего необычного, если кто-то из этих ребят хочет провести какое-то время в одиночестве. Что они и делают.

Билли умолк, ковырнул землю ногой, потом поднял взгляд на Мейси.

— Что такое, Билли?

— Просто пришла одна мысль. Он очень хотел уйти. Сказал, что уйдет в конце месяца. И теперь я подумал, что в данной ситуации он вряд ли захотел бы проводить время наедине с собой.

Мейси не согласилась, но и не возразила.

— Как я сказала, Билли, разнюхивать ничего не нужно. Только приходите сюда каждый вечер на встречу со мной.

— Ладно, мисс. А теперь, пожалуй, пора идти, пока меня не хватились.

Мейси помедлила секунду, потом окликнула Билли, повернувшегося к ограде.

— Да, мисс?

Уже приготовившись пролезть через проделанную дыру, мужчина обернулся и встретил прямой взгляд Мейси.

— Не думаете, что кто-то решит, что вам потребовалось какое-то время побыть одному — если вернетесь чуть позднее?

— Может быть, мисс, — задумчиво ответил Билли и, подмигнув, добавил: — Только не в этот раз: мне нужно через полчаса защищать свое звание чемпиона по снукеру.

Мейси улыбнулась, когда Билли Бил перелез на другую сторону ограды и соединил проволоку. Она стояла и смотрела, как мужчина снова идет через поле, возвращаясь к своей временной жизни в «Укрытии».

— Дорогая моя, пожалуйста, не беспокойся о машине. Господи, я даже не могу сейчас садиться за руль из-за боли в бедре. Кроме того, думаю, тебе она нужна больше, чем мне, и ты работаешь в моих интересах.

Пока леди Роуэн говорила, Мейси держала трубку отведенной от уха, но, чтобы ответить, поднесла поближе.

— Спасибо. Я беспокоилась. Но верну ее вам в середине будущей недели.

— Ладно. Теперь расскажи, что происходит. Джеймс собирается ехать в «Укрытие» через десять дней. И, видит Бог, не хочет ни о чем разговаривать. Даже с отцом. Клянусь, он совершенно изменился, после того как эта девушка…

— Да, леди Роуэн. Я знаю.

— И если бы не ты, я бы совершенно обезумела.

— Леди Роуэн, можно мне поговорить с лордом Джулианом?

— Да-да… понимаю, что становлюсь утомительной. Он у себя в кабинете. Я только забегу туда, чтобы позвать его. Ждать Картера не буду, это займет целый день.

Мейси улыбнулась. Возможно, у леди Роуэн займет немало времени зайти в находящийся рядом кабинет, чтобы позвать лорда Джулиана. Она уже давно не могла никуда «забежать».

Наконец она услышала голос лорда Комптона:

— Мейси, чем могу быть полезен?

— Лорд Джулиан, это секретный разговор.

— Конечно.

— Не могли бы вы сообщить кое-какие сведения, которые, думаю, могли бы получить у своих коллег в военном министерстве.

— Мейси, я сделаю все, что в моих силах. Что тебя интересует?

— Дженкинс. Майор Дженкинс. Мне нужно узнать его послужной список, если это возможно.

— Я уже получил его, моя дорогая. Мне не понравилась эта история с «Укрытием», которую рассказал Джеймс. Послужной список сейчас у меня в кабинете. Правда, я не знал, что он именует себя майором. Джеймс называл его просто «Дженкинс».

— Люди в «Укрытии» называют его майором.

— Интересно. Дженкинс был всего лишь лейтенантом.

— Лорд Джулиан, есть там еще что-то? Еще какие-то отклонения?

— Послужной список, разумеется, ограничен. Правда, его уволили из армии по состоянию здоровья.

— Куда его отправили?

— В Крейглокхарт.

— О!

— Да. Это по твоей части, Мейси. Знаешь, его помешательство было, видимо, легким. Само собой, у меня нет истории его болезни. Только письменное уведомление его командира. Там сказано, что Дженкинс помешался после того, как двое солдат из его команды дезертировали. Кажется, человеком он был безобидным, откровенным. Судя по его послужному списку, звание получил из-за нехватки офицеров, а не за военные заслуги. Офицеры гибли как мухи, если ты помнишь. Ну конечно, помнишь. Знаешь, у этого человека наверняка есть деловые способности, раз он основал «Укрытие».

— Эти люди, кажется, обожают его за то, что предоставил им место, где можно спрятаться.

— Да, нужно отдать ему должное. Теперь он открыл двери для людей с другими ранениями. Таких как Джеймс. На мой взгляд, оно слегка похоже на монастырь. Также требуется, чтобы люди переводили туда свои средства. Знаешь, если идея заключается в том, чтобы создать убежище навсегда…

— Это так и есть.

— Позор, правда? Нам нравится видеть наших героев на улице, когда они выглядят безупречно, когда на них блестящие мундиры, но неприятно видеть их раны, полученные, когда они нас защищали. Нужно еще что-нибудь, Дорогая моя?

— Нет. Думаю, это все. Есть ли у меня возможность увидеть…

— Утром я отправлю послужной список в Челстон.

— Спасибо, лорд Джулиан. Вы мне очень помогли.

Мейси провела почти весь тот день в доме вдовы с Морисом, только ненадолго зашла к отцу. Спать в маленькой комнате коттеджа она отказывалась, оставалась возле телефона Мориса, на тот случай если понадобится Билли. Снова и снова перебирала в уме подробности того вечера и полученные сведения.

Адам Дженкинс солгал относительно своего звания. Но было ли это ложью или кто-то просто прозвал его «майор» и это прозвище пристало к нему? Мейси вспомнила своего дедушку, работавшего на речных судах. Люди называли его «командир», но он не служил на военном флоте и уж тем более никогда ничем не командовал. Это было просто-напросто прозвище, происхождение которого забылось. Но как Дженкинс, безобидный маленький человек, обрел такую власть? Билли стал приверженцем Дженкинса, а те люди как будто обожали его. Играл ли тут роль страх? Существовала ли какая-то связь между Винсентом и Дженкинсом? И кто такой Армстронг Дженкинс? Родственник или однофамилец?

Она что-то упускала. Что-то очень значительное. Перебирая все собранные сведения, приведшие ее сюда, Мейси задумалась над словами Мориса, и ей показалось, что изо дня в день, с утра до вечера, она жила в предрассветную минуту. Ей вспомнился тот прежний рассвет — более десяти лет назад, бывший началом конца.

Глава двадцать седьмая

— Время близится, не так ли, дорогая моя? — спросил ее Морис, посмотрев на напольные часы, тиканьем отсчитывающие секунды.

— Да, Морис. Я хочу забрать Билли из «Укрытия».

— Да. Конечно. От Дженкинса. Интересно, Мейси, как военное время может принести человеку успех. Особенно когда этот успех, эта, так сказать, власть, исходит из квинтэссенции зла.

Морис потянулся из кресла к набору трубок на выступе дымохода. Выбрал трубку, взял оттуда же табак, спички и откинулся на спинку кресла, снова взглянув на часы. Глядя на Мейси, достал из кисета щепоть табака и набил ею чашечку трубки.

— Что думаешь, Мейси?

Морис чиркнул спичкой по кирпичу камина и поднес огонь к табаку. Мейси находила приятный аромат резким, однако этот ритуал зажигания и курения трубки ее успокаивал. Она знала, что Морис позволяет себе курить трубку только в том случае, когда близится решающий момент в деле. И открытие истины, пусть даже жестокой, всегда приносило облегчение.

— Я думал о зле. О войне. Собственно, об утрате невинности. И невинных.

— Да. Конечно. Утрата того, что невинно. Можно утверждать, что если б не было войны, то Дженкинс…

Часы пробили полчаса. Мейси пора было ехать на встречу с Билли. Морис встал и оперся правой рукой о каминную доску.

— Когда ты вернешься?

— В половине девятого.

— Тогда увидимся.

Мейси быстро вышла из коттеджа, а Морис подошел к окну, чтобы видеть ее отъезд. Им не нужно было почти ничего говорить друг другу. Он играл роль ее наставника с тех пор, как Мейси была еще девочкой, и она хорошо училась. Да, он правильно сделал, что ушел на покой. И правильно, что решил оказывать ей поддержку, когда она взяла дело в свои руки.

— Билли. Удачный выбор времени. Как дела?

— Все хорошо, мисс. А у вас?

Не ответив на его вопрос, Мейси продолжала спрашивать:

— Есть какие-то новости?

— Ну, я кое о чем думал и держал глаза открытыми.

— Так.

— И заметил, что парня, который хотел уйти, нигде нет.

— Может, он ушел, уехал домой.

— Нет-нет. В книге не отмечено.

— В какой книге?

— Я обнаружил там книгу. В будке привратника. Там отмечается, кто приехал и уехал, если понимаете, о чем я. Вчера я пошел поговорить со стариной Арчи, и, похоже, все, что было за неделю, это доставка хлеба.

— А Дженкинс?

— Дружелюбный, как всегда.

— Билли, думаю, вам пора уходить.

— Нет-нет, мисс. Я в полной безопасности. Мне даже нравится здесь. И никто не обращает на меня особого внимания.

— Билли, вы не знаете этого.

— Ну тогда проведу здесь еще ночь. Я хочу выяснить, куда делся этот человек. Я, как уже говорил, держу глаза открытыми, а он только что был и потом исчез. Знаете, в лазарете кто-то лежит.

— А кто управляет лазаретом?

— Тут есть один человек, бывший санитар, он делает все простое. А сегодня приехал еще один. На машине, с врачебной сумкой и прочим. Я тогда работал в саду перед фасадом. Очень похожий на Дженкинса. Немного покрупнее. Но это особенно видно вот здесь, — Билли потер челюсть и подбородок, — вокруг губ.

— Да. Я знаю, кто это, — прошептала Мейси, делая запись на карточке.

— Что, мисс?

— Нет, ничего. Билли, послушайте, я знаю, вы считаете Дженкинса очень хорошим человеком, но боюсь, сейчас вы в опасности. Вы невинный человек, вовлеченный в мою работу, потому что мне нужны сведения. Так больше не может продолжаться. Вам пора уходить.

Билли Бил повернулся к Мейси и пристально посмотрел ей в глаза.

— Помните, мисс, как мы впервые встретились и я сказал, что уже видел вас, когда мне разворотило шрапнелью ногу. Вы узнали меня?

Мейси на секунду закрыла глаза, опустила взгляд, чтобы успокоиться, потом посмотрела в упор на Билли.

— Да. Узнала. Кое-кого никогда не забываешь.

— Знаю. Я сказал вам, что никогда не забуду вас и того врача. Он мог бы отрезать мне ногу. Любой другой врач так бы и сделал и убрал бы меня со стола. Но он, тот врач, даже в тех условиях старался сделать все, что можно.

Билли отвернулся и посмотрел на «Укрытие».

— И я знаю, что случилось. Слышал о том, что произошло, после того как меня увезли. Поразительно, что вы уцелели.

Мейси молча стала вынимать заколки, удерживавшие на затылке аккуратно собранные черные волосы. Повернула голову вбок и приподняла волосы. При этом открылся лиловый шрам, неровно идущий от линии волос.

— Длинные волосы, Билли, скрывают много недостатков.

Глаза у нее начало жечь. Билли опять посмотрел на «Укрытие», словно проверяя, все ли там на месте. О шраме он ничего не сказал, но плотно сжал губы и покачал головой.

— Мисс, я останусь здесь до завтра. Я знаю, вам нужно, чтобы я пробыл здесь хотя бы еще день. Завтра встретимся в половине восьмого, я буду с вещмешком. Меня никто не увидит, не волнуйтесь.

Не дожидаясь ответа, Билли перелез обратно. И, как ежевечерне уже больше недели, Мейси смотрела, как он, хромая, идет через поле к «Укрытию».

— Я буду здесь, — прошептала Мейси. — Я буду здесь.

Мейси не ложилась спать, и Морис ей не предлагал.

Она знала, что скоро может настать время расплаты. Да, если Дженкинс собирается сделать свой ход, он сделает его сейчас. Если нет, расследование приостановится, дело останется открытым.

Она сидела на полу, скрестив ноги, и наблюдала, как ночь становится темнее, а потом медленно движется к рассвету. Пробили часы. Половина пятого. Мейси сделала глубокий вдох и закрыла глаза. Неожиданно пронзительный телефонный звонок нарушил тишину ночи. Мейси подскочила. Не успел телефон прозвонить второй раз, как она ответила:

— Билли?

— Да. Мисс, здесь кое-что происходит.

— Прежде всего, Билли, вы в безопасности?

— Никто не видел, как я уходил. Я вышел крадучись, держался близко к стене, прошел через поле и вылез за ограду к «собачьей кости».

— Отлично. Теперь — что происходит?

Билли перевел дух.

— Я не мог спать прошлой ночью, мисс. Все думал про то, о чем вы говорили.

— Продолжайте.

Говоря, Мейси повернулась к двери и кивнула Морису. Тот вошел одетым, как в то время, когда желал ей доброй ночи. Он тоже не спал.

— В общем, примерно полчаса назад я услышал снаружи какой-то шум, будто по земле волочили мешок, и подошел к окну посмотреть, что там такое.

— Билли, будьте начеку.

— Не беспокойтесь, мисс, я держу глаза открытыми. В общем, это его тащили по фунтовой дороге.

— Кого?

— Того человека, что хотел уйти. В свете, падавшем из двери, я видел его ясно, как днем.

— Куда ведет эта фунтовая дорога — к карьеру?

— Да, мисс. Туда.

Мейси сделала глубокий вдох.

— Билли, вам нужно сделать вот что. Идите в деревню. Держитесь поближе к обочине дороги. Прячьтесь. Кто-то может идти оттуда навстречу вам в «Укрытие». Не дайте ему вас увидеть. Встретимся возле дуба на лужайке. Отправляйтесь немедленно.

Мейси повесила трубку. Не было времени позволять Билли Билу задать еще вопрос.

Морис подал Мейси жакет, шляпу и взял свою. Она открыла было рот, чтобы запротестовать, но наставник остановил ее:

— Мейси, я никогда не говорил, что ты слишком молода для многих рисков, на какие идешь. Теперь не говори, чтобы я остался дома, потому что слишком стар!

Билли вылез из канавы и вытянул раненую ногу. Стояние на коленях вызвало боль, и он растирал сведенные судорогой мышцы. Звук треснувшего прутика в тишине раннего утра мгновенно заставил его насторожиться. Он замер.

— Ну вот, начинает что-то мерещиться, — прошептал Билли в рассветный холод, сжимавший грудь и заставлявший сердце биться быстрее — так быстро, что его стук отдавался в ушах. — Будто в ожидании треклятого свистка — команды идти в атаку.

Билли взял вещмешок за лямку и повесил на плечо. Посмотрев в обе стороны, начал переходить дорогу, чтобы укрыться под нависающими ветвями, но тут ногу опять свело судорогой.

— Черт возьми, перестань, нога, перестань! Не подводи меня.

Билли стал выпрямляться, но тут старые раны дали о себе знать, и стоило ему шагнуть, как все тело пронзила боль.

— Боюсь, что ты подвел себя, Уильям, — послышался протяжный мужской голос.

— Кто это? Кто там?

Билли отступил назад и замахал руками, чтобы сохранить равновесие.

Из полутьмы вышел Адам Дженкинс в сопровождении Арчи и еще двух давних обитателей «Укрытия».

— У нас это называется дезертирством. Если уходишь раньше времени.

— Да я просто, ну просто хотел немного прогуляться, сэр, — сказал Билли, нервно проводя пальцами по волосам.

— Что ж, Уильям, прекрасное время для прогулки. Или, может, ты предпочитаешь «Билли»? Прекрасное время, чтобы гулять.

Дженкинс сделал знак Арчи и остальным, те скрутили руки Билли за спиной и туго завязали глаза.

— Дезертирство, Билли, отвратительная вещь. Самая худшая для солдата. Самая худшая.

Мейси остановила машину возле дуба в деревне Хартс Ли.

— Морис, его здесь нет, — сказала Мейси, поворачивая машину в сторону «Укрытия» и нажимая на газ. — Мы должны найти его.

Мейси быстро гнала машину по дороге к «Укрытию», оглядывая на ходу обочину. Сидевший рядом с ней Морис молчал. Она резко свернула к канаве у бука и выскочила из машины, встав на колени, провела пальцами по грубой земле. В тусклом свете раннего утра были видны следы борьбы.

— Да, они взяли Билли.

Морис с трудом вылез из машины и подошел к ней.

— Морис, я должна его найти. Его жизнь в опасности.

— Да, Мейси, поезжай.

Мейси вздохнула.

— Вот здесь, думаю, нам может повезти.

Спустившись в канаву у ограды «Укрытия», Мейси вытащила временный телефон Билли.

— Слава Богу! Они его не нашли — должно быть, появились после того, как он повесил трубку. Право, не знаю, как вы…

— Поезжай, Мейси. Я тут разберусь. Пусть я и старик, но такие вещи не выше моего понимания.

Мейси бросилась к «эм-джи», распахнула дверцу, взяла черный жакет, который Морис дал ей, когда они покидали дом. Девушка хотела захлопнуть дверцу, но спохватилась и полезла за водительское сиденье к своей сумочке за ножом. Коснувшись плеча Мориса, Мейси быстро побежала через поле в сером утреннем свете.

Минуя постройки фермы, девушка старалась не шуметь, но вскоре поняла, что там никого нет, и ее это не удивило. «Видимо, он захочет устроить казнь в назидание обитателям, — сказала она Морису, когда они выходили из дома вдовы. — У него будет аудитория. Безобидный маленький человек должен любить аудиторию».

Мейси бросила взгляд на серебряные часики, приколотые к левому нагрудному карману жакета. До сих пор они были ее талисманом. Время обычно шло с ней в ногу, но теперь убегало вперед. Билли в опасности. Ей нужно спешить.

Через несколько минут показался карьер, и на Мейси обрушились воспоминания. Она должна найти Билли. Саймон спас его, должна спасти и она.

Мейси перешла на шаг и украдкой приблизилась ко входу в карьер, держась вплотную к грубой песчаной стене. Открывшаяся перед глазами сцена заставила ее ахнуть. Множество людей сидели на стульях, глядя на воздвигнутую платформу с деревянным строением на ней. С изуродованными лицами, некогда очень дорогими матерям, отцам, возлюбленным, они были обращены в страшилищ войной, которая для них так и не кончилась. Там были люди без носов, без челюстей, с пустыми глазницами, люди всего с половиной лица, на котором некогда сияла улыбка. Мейси сдержала слезы, ее синие глаза искали Билли Била.

Восходящее солнце разогнало остатки тьмы, и Мейси осознала, что деревянное строение представляет собой грубо сколоченную виселицу. Неожиданно люди оживились. Мейси увидела, что на платформу поднялся Дженкинс, встал в центре и поднял руку. По его сигналу Арчи и еще один человек силой подвели к нему мужчину с завязанными глазами. Это был Билли. На глазах Мейси Билли — веселого бесшабашного Билли, который наверняка отдал бы за нее жизнь, — поставили на колени перед виселицей и надели ему на шею тугую петлю. Достаточно было одного слаженного рывка, чтобы петля сделала свое страшное дело.

Зрители замерли, на их страшных изуродованных лицах читался ужас. И в эту жуткую минуту, когда казалось, что сильные быстрые ноги, принесшие ее сюда, стали парализованными, на Мейси нахлынули прошлое и настоящее, слившиеся воедино. Она понимала, что нужно действовать, но как остановить это безумие? Так, чтобы под властью Дженкинса эти люди не набросились на нее и Билли? «Бей противника его же оружием», — прошептала Мейси, вспомнив один из уроков Мориса. В памяти всплыла картина: они с Айрис смотрят из окна вагона на солдат, с песней идущих в бой. Тайной тропы, по которой она могла бы украдкой пройти к Билли, не было. Существовал только один путь. Мейси на секунду закрыла глаза, развернула плечи и полностью распрямилась, сделав глубокий вдох и откашлявшись, медленно пошла к платформе. Ради Билли она должна стать бесстрашной воительницей. И когда люди заметили ее, она посмотрела на их лица, дружелюбно улыбнулась и запела:

Растет красная роза

На ничейной земле.

Хоть она и в слезах,

Она радует взгляд,

Мой памяти сад —

Пусть она там живет

Еще долгие-долгие

Годы подряд…

Когда Мейси приблизилась к платформе и сосредоточила взгляд на Дженкинсе, кто-то подхватил песню низким, звучным голосом. Потом еще кто-то, еще, и в конце концов ее одинокий голос слился с хором слаженно поющих мужчин, их низкие голоса оглашали карьер:

Эту красную розу

Знает каждый солдат,

Это чудо создать

Только боги могли.

Среди ада войны

Там стоит медсестра,

Вот она и есть роза

Ничейной земли.

Подойдя к Дженкинсу, Мейси отогнала всякий страх. В форме офицера, прошедшего большую войну, он стоял, сверкая глазами. Мейси не смотрела на Билли, смело встречая свирепый взгляд Дженкинса, поднимаясь по ступеням на платформу. За ее спиной люди продолжали негромко петь, находя утешение в спокойном ритме любимой песни. Встав перед Дженкинсом, Мейси продолжала смотреть ему в глаза. Ее поведение лишило Дженкинса Дара речи, но, скопировав его позу, она поняла его душевное смятение, его муку, его боль. И, глядя ему в глаза, поняла, что он безумен.

— Майор Дженкинс…

Она обратилась к стоящему перед ней офицеру, казалось, вновь обретшему чувство места и времени.

— Вам не остановить нас. Этот человек — позор для своей страны. — Он указал полицейской дубинкой на Билли. — Дезертир!

— На каком основании, майор Дженкинс? Где ваши предписания?

Глаза Дженкинса в смятении вспыхнули. Мейси услышала, как захрипел Билли, когда веревка врезалась ему в шею.

— Этот человек был под трибуналом? Под справедливым судом?

За спиной Мейси послышался ропот, аудитория Дженкинса — израненные гости «Укрытия» — начинала выражать несогласие. Мейси требовалось ежесекундно сохранять над собой контроль — окажись неуместным хотя бы одно слово, эти люди вполне могли превратиться в яростную толпу, опасную не только для стоящего перед ней помешанного, но и для них с Билли.

— Под судом? Сейчас нет времени для судебных разбирательств. Нужно действовать. Нужно выполнять работу, не тратя время на таких, как он.

Дженкинс снова указал дубинкой на Билли, потом стал постукивать ею по блестящему голенищу сапога.

— У нас есть время, майор.

Мейси, затаив дыхание, пошла на риск. Билли начал давиться. Нужно было делать самый смелый ход.

Хотя Морис и предостерегал ее относительно использования прикосновений, он также подчеркивал силу, присущую физическому контакту: «Когда касаемся рукой больного колена или ноющей спины, мы тем самым приводим в действие первичные исцеляющие ресурсы. Благоразумное использование энергии касания может вызвать преображение, подобно тому как сила нашей ауры снижает боль в поврежденном месте».

— Майор Дженкинс, — негромко сказала Мейси. — Все позади… война окончена. Теперь можете успокоиться… можете успокоиться…

И, шепча эти слова, она подошла поближе и интуитивно приложила руку к груди Дженкинса — туда, где должно было находиться сердце. Дженкинс закрыл глаза, и они оба замерли. Потом мужчина задрожал, и Мейси кончиками пальцев почувствовала, что он силится вновь обрести контроль над своим телом — и разумом.

Зрители ахнули, когда Дженкинс заплакал. Упав на колени, он вытащил из кобуры служебный револьвер «Уэбли МК-4» и приставил ствол к голове.

— Нет, — сказала Мейси негромко, но твердо, и так осторожно, что Дженкинс едва это ощутил, вынула оружие из его руки.

И тут, когда вся аудитория ошеломленно застыла в молчании, Мейси увидела огни, вдруг осветившие вход в карьер. Люди в мундирах побежали к платформе, крича: «Стоять, полиция!» Она отошла от Дженкинса, который раскачивался взад-вперед, ухватив себя за плечи, и скрипуче, гортанно стонал.

Мейси сунула револьвер в карман и быстро пошла к неподвижному Билли. Арчи и его помощник исчезли. Мейси поспешно достала перочинный нож и, прижав пальцами левой руки шею Билли, подсунула лезвие под веревку и разрезала петлю. Когда Билли повалился на нее, Мейси попыталась его удержать и пошатнулась. Она видела, что по бокам Дженкинса стоят двое полицейских, все вокруг, ранее словно замершее, вдруг ожило и задвигалось.

— Билли, посмотрите на меня, Билли, — сказала Мейси, восстанавливая равновесие.

Она похлопала его по щекам и стала щупать пульс.

Билли задыхался, глаза его закатились. Он инстинктивно потянулся к шее, чтобы освободиться от петли, которую все еще ощущал.

— Успокойтесь, мисс, успокойтесь, ради Бога.

Билли задыхался, его поврежденные газом легкие хрипели, с усилием втягивая воздух. Когда он попытался сесть, Мейси поддержала его, обхватив за плечи.

— Со мной все в порядке, мисс. Я живой. Дайте мне отдышаться. Отдышаться.

— Билли, вы видите меня?

— Теперь, когда вы здесь, со мной все в порядке, хотя рука у вас довольно тяжелая. Знаете… — Он закашлялся, утирая кровь и слюни. — Я думал, вы никогда не перестанете болтать с этим треклятым психом.

Билли указал на Дженкинса, потом опять поднес руку ко рту и глубоко, хрипло закашлялся.

— Мисс Доббс, можно с вами поговорить?

Мужчина, смотревший на нее сверху вниз, жестом подозвал полицейского врача, чтобы тот позаботился о Билли, потом протянул Мейси руку. Ухватив ее, Мейси поднялась и отбросила назад спадавшие на лицо черные волосы. Мужчина снова протянул руку.

— Детектив-инспектор Стрэттон. Отдел расследования убийств. Ваш товарищ в надежных руках. Теперь я хочу поговорить с вами.

Мейси быстро оглядела стоявшего перед ней. Стрэттон оказался ростом больше шести футов, хорошо сложенным, уверенным, без рисовки, которую она видела раньше у высоких чинов. Волосы, почти такие же черные, как у нее, только с сединой на висках, зачесаны назад. На нем были вельветовые брюки и твидовый пиджак с обшитыми кожей локтями. Коричневую шляпу с черной лентой гро-гро он держал в левой руке. Похож на сельского врача, подумала Мейси.

— Да. Да, конечно, детектив-инспектор Стрэттон. Мне…

— …следовало быть осмотрительнее, мисс Доббс? Да, пожалуй, следовало. Однако меня подробно осведомил доктор Бланш, и я понял, что вы в таком положении, когда нельзя терять ни минуты. Но сейчас не время для дискуссии или упреков. Только должен попросить вас быть готовой дать показания по этому делу, может быть, завтра.

— Да, но…

— Мисс Доббс, сейчас мне нужно заниматься подозреваемым, но…

— Что?

Мейси была раскрасневшейся, усталой, гневной.

— Отличная работа, мисс Доббс.

Детектив-инспектор Стрэттон снова обменялся с Мейси рукопожатиями, повернулся, собираясь уходить, и тут она его окликнула:

— Инспектор, минутку… — Мейси протянула ему взятый у Дженкинса револьвер. — Думаю, вам нужно приобщить его к вещественным уликам.

Стрэттон взял револьвер, проверил ствол, вынул патроны и положил оружие в карман. Кивнул Мейси, улыбнулся и пошел к Дженкинсу. Мейси наблюдала за Стрэттоном, когда он делал официальное предупреждение: «Вы не обязаны ничего говорить, если не хотите, но все, что скажете, может быть записано и представлено как показание».

Мейси оглянулась на Билли, дабы убедиться, что с ним все в порядке — он уже встал и разговаривал с врачом, — потом обратила взгляд на сцену перед ней. Она наблюдала, как Морис Бланш ходит среди пораженных ужасом старых солдат, все еще казавшихся очень юными. Его успокаивающее присутствие было заразительным: он то клал руку кому-то на плечо для моральной поддержки, то обнимал плачущего без стеснения человека. Люди, казалось, понимали его силу и теснились вокруг, слушая успокаивающие слова. Увидела, как он пошел к Стрэттону, который велел полицейским уводить обитателей «Укрытия» по одному. Для этих людей ужасы войны вернулись, и их Доверие было обмануто сперва их страной, а теперь одним человеком. Им предстояло вернуться в мир, где никакого укрытия не было. Морис оказался прав, они все были невинными. Возможно, и Дженкинс.

Дженкинса, уже в наручниках, вели к полицейской машине, ждущей у входа в карьер. Его начищенные сапоги и портупея блестели на отглаженной военной форме. Волосы были старательно причесаны. Он все еще был лощеным офицером.

Глава двадцать восьмая

— И я вот что хотел бы знать, — сказал Билли, сидевший в любимом кресле Мориса Бланша у камина в доме вдовы, — как вы раскусили в конце концов Адама Дженкинса? Скажу честно, он совершенно одурачил меня. Я начал считать, что он замечательный человек.

Мейси сидела на большой подушке на полу, потягивая чай, Морис уютно устроился на диване напротив Билли. Она поставила чашку с блюдцем на пол и потерла холодные ступни.

— У меня было ощущение, вот здесь. — Мейси коснулась места под ложечкой. — Во всем этом было что-то неладное с самого начала. Само собой, вы знаете о Винсенте. И об остальных. Со стороны Дженкинса было ошибкой предложить родным Винсента похоронить его на Нетер-Грин, потому что это большое кладбище и солдатских могил там много. Ошибкой, потому что он использовал его несколько раз.

Мейси отпила чаю и продолжила:

— Меня насторожило, что несколько человек похоронены только с именами на памятниках. Потом я узнала, что все они из одного места. Из «Укрытия».

— А еще что? — спросил Билли, отгоняя рукой дым от трубки Мориса.

— Недоверие — с моей стороны — к человеку, забравшему такую власть. Мысль о создании «Укрытия» была замечательной. Во Франции такие места действовали превосходно. Но большей частью они были созданы для солдат с уродующими ранами, чтобы те проводили там выходные, а не жили постоянно. А употребление одних только имен было новшеством Дженкинса. Лишение человека фамилии — весьма существенный метод взять над ним власть. Это делается во всевозможных организациях, таких как армия: к примеру, там называли вас «капрал», не «Билли», и, возможно — изредка, — даже «Бил».

Билли кивнул.

— Ирония судьбы заключается в том, что один из первых обитателей «Укрытия», Винсент Уэзершоу, подал ему мысль обращаться к людям только по именам.

Мейси перевела дыхание и продолжила:

— После того как вы поселились в «Укрытии», появились другие улики. Причины смертей были разными — зарегистрировано даже утопление, — однако все объяснялись удушением того или иного рода. На первый взгляд — несчастный случай. Заключение коронера сомнению не подвергалось. Обращений в полицию не было, причины смертей считались «случайными» или «естественными» — и поскольку люди, приходя в «Укрытие», искали избавления от страданий, у их родных не возникало досадных вопросов. Собственно говоря, зачастую они испытывали облегчение от того, что их любимые больше не будут страдать.

— Действительно. — Морис посмотрел на Мейси, но та отвела взгляд и он продолжил сам: — Потом история самого Дженкинса. Как мог человек, который дал все основания считать его безобидным, обрести такую власть? Мейси позвонила врачу, который наблюдал его в Крейглокхарте — больнице в Шотландии, куда во время войны отправляли офицеров с военным неврозом. Там побывал поэт Зигфрид Сассун.

— Знаете, сэр, я не особенно интересовался поэзией.

Билли снова отмахнул от лица табачный дым.

— Этот врач, который сейчас работает в психиатрической больнице Модели в Лондоне, сообщил мне, что помешательство Дженкинса было не таким серьезным, как у других, — сказала Мейси. — Но причина для беспокойства существовала.

— Еще бы.

Билли потер красную полосу от петли на шее.

— Билли, вы знаете, что происходило с дезертирами?

Билли посмотрел на свои руки, сперва на ладони, потом на тыльные стороны.

— Да. Знаю, мисс.

— Их уводили и расстреливали. На рассвете. Мы об этом уже говорили. Многие из них были ребятами семнадцати-восемнадцати лет — они теряли голову от страха. Ходил слух, что двоих расстреляли из-за того, что случайно заснули на посту. — На глаза Мейси навернулись слезы, и она плотно сжала рот. — Дженкинс возглавлял команду исполнителей приговоров над дезертирами. «Безобидный» Дженкинс. Совершенно против своей воли — и, очевидно, он ставил под сомнение полученные приказы — Дженкинс был обязан руководить расстрелами.

— И…

Билли, сидя в кресле, подался вперед.

— Он выполнял приказы. Иначе его вполне могла бы ждать та же участь. За неповиновение.

Мейси встала с пола и подошла к окну. Морис проводил ее взглядом, затем повернулся к Билли Билу.

— Знаете, психика способна на странные выкрутасы. Как можно привыкнуть к боли, точно так же можно привыкнуть к делу, которым приходится заниматься, и в некоторых случаях неприятное дело становится более приятным, если мы приемлем его.

— Это что-то вроде добавления сахара в касторку.

— Нечто в этом роде. Сахаром Дженкинса была власть, которую он получил. Можно утверждать, что только так он выносил происходящее. Духом Дженкинс был слаб, сам он оказался очень близок к тому, чтобы дезертировать, и это заставляло его ненавидеть тех, кто совершил дезертирство. Совершая это жуткое наказание, он сохранял власть над той частью души, что стремилась убежать. Он стал ревностным исполнителем приговоров над дезертирами. Он даже, как мы понимаем, достиг того уровня успеха, которого не достигал при исполнении других обязанностей.

Морис снова посмотрел на Мейси, повернувшуюся к Билли.

— Идея Дженкинса основать «Укрытие» родилась из лучших побуждений. Но тут снова возникла потребность во власти. Цепь убийств началась, когда один из людей захотел уйти. Для Дженкинса это решение было острым ножом в сердце. Этот человек, в сущности, дезертировал из «Укрытия». Для Дженкинса, душу которого глубоко искорежила война, существовал лишь один способ действий. И после этого убийства другие давались легче.

— Черт возьми, — прошептал Билли.

— Пробудь вы подольше в «Укрытии», то тоже услышали бы, что нелегко отказаться от привычного образа жизни. Очевидно, расстрелять человека он не мог — коронеру было бы трудно скрыть происхождение раны, — поэтому использовал более впечатляющий метод. Виселица в карьере не сломала бы повешенному шею, но лишила бы его воздуха на время, достаточное, чтобы умереть. Смерть от удушья легко было бы объяснить самоубийством или несчастным случаем. С вами это должно было произойти быстро, потому что в других случаях петлю обматывали толстой тканью. След от веревки был не таким багровым, как у вас.

Билли снова потер шею.

— По-моему, расстреливать дезертиров совершенно неправильно. Знаете, половина из нас не знали, что нам, черт возьми, делать. И офицеры, особенно молодые, не знали.

Морис обратил черенок трубки в сторону Билли.

— Это любопытная точка зрения. Думаю, вам будет интересно узнать, что Эрнест Тертл, американец по рождению, теперь член парламента от Уайтчепела, усердно трудился, добиваясь запрета этой практики. Я не удивлюсь, если через год-другой будет принят новый закон.

— Давно пора! И что касается дезертиров, какая тут связь с Винсентом Уэзершоу? Помните, я выяснил, что с ним что-то произошло?

— Да, — ответила Мейси. — Насколько нам известно, Уэзершоу получил дисциплинарное взыскание за то, что осуждал практику расстрелов. Говорил об этом во всеуслышание, вызывая недовольство начальства. Он получил рану до того, как его успели разжаловать и отдать под трибунал за нарушение субординации.

Билли присвистнул.

— Это уже хуже.

— Это сгубило Уэзершоу. Жутко изуродованный, он пришел в «Укрытие» с надеждой. В госпитале он узнал кое-что о Дженкинсе, но в «Укрытии» выяснил, что на фронте тот был исполнителем смертных приговоров. Винсент сообразил, что к чему, и Дженкинс решил, что он должен умереть. Винсент страдал от жуткой депрессии, поэтому в несчастный случай или самоубийство поверить было легко.

— Бедняга. А кто другой Дженкинс?

— Двоюродный брат. Как ни странно, Адам Дженкинс не стремился к деньгам. Его наградой было сознание власти. Король всех поднадзорных с легионом рабов, подчинявшихся каждому его слову. И они, несмотря на то, что слышали, обожали его. И эта часть загадки наиболее интригующа.

— Да, — подтвердил Морис. — Наиболее.

— Что, несмотря на такие слухи, на смерть тех, кто покидал «Укрытие», люди были очень высокого мнения о Дженкинсе.

Билли покраснел.

— Любопытное явление, — сказал Морис. — Такая власть над людьми. Боюсь, мы увидим нечто подобное, особенно в такие времена, как это, когда люди ищут ответов на важные вопросы, когда ищут в своей неуверенности руководства и связи с другими, у кого такой же жизненный опыт. И существует слово для описания группы, собравшейся вокруг всесильного лидера, взятое из практики поиска ответов в оккультизме. То, что создал Дженкинс, можно назвать культом.

— Даже мурашки бегут, — сказал Билли, потирая руки.

Мейси продолжила рассказ:

— Армстронг Дженкинс был одним из тех, кто убедил двоюродного брата требовать от гостей перевода денег на его имя. Для человека, несчастного настолько, что добровольно решил обречь себя на затворничество, это не столь уж серьезный шаг. Деньгами распоряжался Армстронг. Когда открылось «Укрытие», он переехал в эту местность работать врачом. Как и брат, он сочетает в себе власть и зло.

— Конечно. Черт возьми, они два сапога пара.

— Перед нашей последней встречей у ограды я сделала три телефонных звонка, и то, что узнала, открыло мне степень угрожающей вам опасности. Я позвонила в больницу Модели, чтобы поговорить с врачом Адама Дженкинса; коронеру графства, чтобы он подтвердил историю Армстронга Дженкинса, и, наконец, другу Мориса, главному констеблю, чтобы сообщить о своих подозрениях. Он собирался начать расследование в «Укрытии» на другой день, но его опередил ход событий. Билли, я хотела, чтобы вы отказались от своей задачи, как только сказали мне, что еще один человек хотел покинуть «Убежище». Но вы были непреклонны.

Билли встретил взгляд Мейси.

— Я говорил, мисс, что не хотел подводить вас. Я хотел отблагодарить. Вы не работали с тем врачом спустя рукава, потому что устали до смерти. Там было полно раненых, однако вы спасли мне ногу. Когда я вернулся домой, здешний врач сказал, что это самая лучшая операция на ноге, какую он видел.

Слезы начали жечь глаза Мейси. Она думала, что эта боль прекратилась. И ненавидела поток слез, вызванных правдой.

— И я понимаю, это дело другое, но хотел спросить вас, и… не знаю… просто чувствовал, что вы не хотите об этом говорить, и кто может винить вас за это? Но… что сталось с ним? С этим врачом?

В комнате воцарилось напряженное молчание. Оживленное объяснение событий в «Укрытии» сменилось замешательством. Морис вздохнул и наморщил лоб, глядя на Мейси, обхватившую руками голову.

— Послушайте, надеюсь, я не сказал ничего дурного… Извиняюсь, если спросил необдуманно. Это не мое дело. Просто я думал, что вы слегка влюблены друг в друга, вот и все. Я помню, как подумал об этом. И решил, что вы будете знать. Этот человек спас мне ногу, может быть, даже жизнь. Но я прошу прощения. Не следовало мне ничего говорить.

Билли взял свой пиджак, словно собираясь уходить из комнаты.

— Постойте. Да, сказать вам было нужно. О капитане Линче. Вы заслуживаете того, чтобы знать.

Морис подошел к Мейси и взял за руку. Она ответила на вопрос Билли.

Глава двадцать девятая

Мейси казалось, что едва она вернулась на эвакуационную станцию, как привезли множество раненых. Когда день переходил в ночь, те несколько часов, что ей удавалось поспать, представляли собой лишь краткую передышку от войны.

— Мейси, ты не забыла привязать шарф? — спросила Айрис, имея в виду лоскут, прикрепляемый к шесту палатки, который оповещал санитаров, каких медсестер поднимать в первую очередь, если ночью привезут раненых.

— Да, Айрис, привязала. Доброй ночи.

— Доброй ночи, Мейси.

Зачастую Мейси, едва ложилась в койку, тут же проваливалась в глубокий сон. Иногда ей снилось, что она в Чел стоне, идет по саду к отцу. Однако, когда она приближалась, отец уходил, срывал румяные яблоки и шел дальше. Она звала его, отец оборачивался и махал ей рукой, но не останавливался, не ждал ее. Этот Фрэнки Доббс просто срывал ярко-красные яблоки, клал в корзинку и шел по высокой траве позднего лета. Нес он такую тяжесть, что со дна корзинки стекал ярко-красный сок, оставляя след, по которому нужно идти. Она пыталась бежать быстрей, но ее длинное тяжелое шерстяное платье, впитавшее красный сок, липло к ногам, к траве, и когда расстояние между нею и отцом увеличивалось, Мейси кричала ему: «Папа, папа, папа!»

— Черт возьми, что это с тобой?

Айрис села в постели и посмотрела на Мейси, которая, внезапно проснувшись, лежала на спине, обратив лицо к главному шесту палатки. Ее синие глаза провожали взглядом дождевые капли, просочившиеся через парусину и скатывающиеся к земле.

— С тобой все в порядке?

— Да. Да, спасибо. Дурной сон. Это был дурной сон.

— Вставать еще рано. Бррр! Почему здесь не теплеет? Уже третья неделя мая, а я мерзну!

Мейси не ответила, но натянула одеяло до подбородка.

— У нас есть еще полчаса. Потом встанем, пойдем и выпьем по кружке крепкого чая, — сказала Айрис, делая попытку вернуть покой глубокого сна.

— Дамы, похоже, к нам прибудет подкрепление.

Один из офицеров медицинской службы подсел к Мейси и Айрис, готовый поболтать, пока будет хлебать обжигающий чай и заедать толстым ломтем хлеба.

— Господи, как нам оно нужно! Здесь всегда не хватает врачей, тем более медсестер, — сказала Айрис, взяв свою кружку и сев рядом с Мейси.

— Что произошло? — спросила девушка.

— Думаю, они прибывают из госпиталя севернее по линии фронта. К нам ежедневно поступает столько раненых, что кто-то сидящий за письменным столом наконец об этом узнал. Нескольких врачей переводят. Прежде всего сюда.

Девушки переглянулись. Мейси только накануне отправила письмо Саймону. Он ничего не писал ей о переводе. Возможно ли, что он один из врачей, отправленных на эвакуационную станцию?

— Знаете, им может не понравиться здесь, потому что снаряды в последнее время падают несколько ближе, — добавил офицер.

— Я думала, красный крест означает, что артобстрел нам не грозит, — сказала Айрис, обхватив обеими руками кружку.

— Да, должны быть в безопасности. Красные кресты обозначают нейтральную территорию.

— Когда они приедут… из госпиталя? — спросила Мейси, едва скрывая волнение, смешанное с трепетом.

— Говорят, в конце недели.

Под вечер начал появляться новый медперсонал. Мейси, делая обход палаты, где лежали люди в разных стадиях исцеления, ожидающие отправки в военный госпиталь, увидела очень знакомый силуэт на другой стороне парусинового клапана, разделяющего палату с лекарственным отделом. Там медсестры готовили перевязочные средства, отмеряли порошки, делали записи и недолго плакали, когда умирал очередной пациент.

Он здесь. Они теперь вместе.

Не спеша, продолжая осматривать пациентов, Мейси шла к Саймону, пытаясь сдержать сердцебиение. Перед тем как откинуть клапан, она сделала глубокий вдох, зажмурилась и вошла в лекарственный отдел.

Саймон просматривал стопку регистрационных карт и знакомился с запасом лекарств и перевязочных материалов. Когда Мейси вошла, он поднял взгляд. И оба замерли.

Саймон нарушил молчание и взял ее за руки.

— Почему ты не сообщил в письме? — прошептала Мейси, озираясь в страхе, что кто-то может их увидеть.

— Я не знал, что меня отправят. Не знал до вчерашнего дня. — Саймон улыбнулся. — Но теперь мы вместе. Мейси, я просто не верю своему счастью.

Она крепче сжала его руки.

— Я очень рада. Очень рада, что ты здесь. И в безопасности.

— Счастливый знак, правда? То, что мы оба здесь.

Мейси услышала, что ее издали зовет раненый солдат:

— Сестра. Сюда. Быстрее.

Саймон на секунду задержал ее руки, перед тем как она поспешила к пациенту.

— Я люблю тебя, Мейси, — сказал он и поднес ее руки к губам.

Она кивнула, улыбнулась и побежала к раненому.

Работать бок о бок оказалось легче, чем они оба думали. В течение трех дней в госпиталь везли раненых, и Мейси время от времени видела другую сторону того Саймона, которого любила, того Саймона, что похитил ее сердце, когда она танцевала в синем платье. Он был блестящим врачом.

Даже в самое напряженное время Саймон Линч работал не только для того, чтобы спасти солдату жизнь, но и чтобы эта жизнь, когда тот вернется домой, была сносной. Во время операций Мейси стояла рядом, готовая подать ему нужные инструменты еще до того, как он попросит. Вправляя сломанные кости и накладывая швы на жуткие рваные раны, Саймон использовал все крупицы знания, накопленного в больницах Англии и в полевых госпиталях.

— Так, давайте следующего, — сказал Саймон. Одного пациента убрали со стола и принесли другого.

— Что ждет нас в очереди?

— Сэр, у нас около дюжины ног, четыре очень тяжелых головы, три груди, три руки и пять ступней — и это только до угла. Санитарные машины все время подъезжают, сэр.

— Постарайтесь, чтобы сюда доставили тех, кто способен выдержать перевозку, как можно быстрее. Нам нужно место, а им нужно быть в базовом госпитале.

— Слушаюсь, сэр.

Санитары поспешили за очередным солдатом, а Саймон посмотрел на раненого, судьба которого теперь зависела от его знаний и мастерства. Это был молодой человек с волосами цвета пшеницы, залитой солнцем. Шрапнель разворотила ему ноги. Раненый пристально следил за каждым движением врача.

— Сможете спасти мне ногу, сэр? Не хочется ходить на деревяшке.

— Не волнуйся. Я сделаю все, что смогу. Нельзя допустить, чтобы ты не мог бегать за девушками, так ведь, капрал?

Саймон улыбнулся ему, несмотря на то что был совершенно изнурен.

Потом Саймон начал извлекать шрапнелины, а Мейси очищала кровоточащие раны, чтобы ему были ясно видны повреждения. Чтобы поддержать дух солдата — этот человек полностью сознавал, что происходит, — Мейси на секунду поднимала взгляд от работы и улыбалась ему. Саймон рассек кожу и свел вместе разорванные плоть, мышцы и кости, и солдат успокоился. Хотя он не мог видеть улыбки Мейси, потому что белая льняная маска закрывала ей пол-лица, теплые синие глаза сказали ему то, что он хотел услышать. Что все будет хорошо.

— Порядок. Тебе предстоит путь на родину, молодой человек. Я сделал для тебя все, что мог, и, Бог свидетель, ты сделал все, что мог, для родины. Чем скорее вернешься домой, тем скорее поставят тебя на ноги. Не волнуйся, капрал, нога осталась.

— Спасибо, капитан, сэр. Спасибо, сестра. Никогда, никогда вас не забуду.

Солдат, борясь с действием морфия, пристально посмотрел на Саймона и Мейси, чтобы запомнить их лица. Ранение, обеспечивающее отправку на родину, — и у него не отняли ногу. Ему повезло.

— Этот готов для перевозки. Мы готовы для следующего.

Саймон позвал санитаров, и капрала Уильяма Била понесли к санитарной машине для перевозки в базовый госпиталь, находившийся ближе к порту. Уильям Бил будет дома через два дня.

— Жаль мне тех, кого отправили, — сказала Мейси.

Они с Саймоном гуляли между палатками, готовые быстро разойтись, если их увидят вместе. Издали доносились одиночные орудийные выстрелы.

— Мне тоже. Хотя душа у меня болит за тех, у кого жуткие, бросающиеся в глаза раны лица или конечностей. И за тех, чьи раны невозможно увидеть.

— В Лондонском госпитале женщины не раз плакали от облегчения при смерти мужа или сына. У них были такие раны, смириться с которыми родные не могли, — раны, от которых люди на улице в ужасе отворачивались.

Она придвинулась поближе к Саймону, и тот взял ее за руку.

— Война скоро окончится. Должна окончиться, Мейси. Она не может продолжаться без конца. Иногда мне кажется, что я работаю на бойне. Одно окровавленное тело за другим.

Саймон остановился, привлек Мейси к себе и поцеловал.

— Моя Мейси в синем шелковом платье. Я все еще жду ответа.

Мейси отодвинулась и посмотрела ему в глаза.

— Саймон, я сказала — спроси меня снова, когда окончится война. Когда я смогу видеть будущее.

— В том-то и беда, — сказал Саймон, поддразнивая ее. — Иногда мне кажется, что ты можешь видеть будущее, и от этого у меня мороз по коже!

Он снова привлек ее к себе.

— Я вот что скажу, Мейси. Обещаю, что больше не буду тебя спрашивать, пока не кончится война. Мы будем гулять по южному Даунсу, и тогда ты сможешь дать мне ответ. Что на это скажешь?

Мейси улыбнулась и посмотрела ему в глаза, ясные в лунном свете. «Саймон, Саймон, любовь моя, — подумала она, — как я боюсь этого вопроса».

— Да. Да, Саймон. Спроси меня снова в южном Даунсе. Когда окончится война.

Саймон запрокинул голову и засмеялся, не заботясь о том, что его могут услышать.

— Господи…

Губы Саймона дрогнули при взгляде на рану в груди солдата, и он произнес молитву небесам. Мейси тут же принялась очищать пробитое шрапнелью отверстие, а Саймон стал останавливать кровотечение. Повсюду были медсестры, врачи, анестезиологи, санитары, носильщики — все метались, бегали, трудились для спасения жизней.

Мейси утерла пот со лба Саймона и продолжила обрабатывать раны. Саймон осматривал размер повреждения. Огонь в лампах затрепетал, палатка задрожала.

— Господи, я здесь еле вижу.

Внезапно показалось, что поле боя придвинулось к госпиталю. Когда они продолжили спасать жизни солдат, которых привозили десятками, палатка снова содрогнулась от разрыва снаряда поблизости.

— Что это, черт возьми…

— Сэр, сэр, кажется, мы попали под огонь, — крикнул санитар Саймону.

Операционная палатка становилась частью поля боя. Мейси сглотнула кислую жидкость, поднявшуюся из желудка в рот, взглянула на Саймона и, чтобы подавить страх, улыбнулась ему. Он в ответ широко улыбнулся ей и снова повернулся к пациенту. Останавливаться было нельзя.

— Ну что ж! Давай двигаться дальше!

«Давай двигаться дальше!»

Это были последние слова, которые она услышала от Саймона.

«Давай двигаться дальше…»

Глава тридцатая

Теплым днем в конце сентября Мейси вылезла из «эм-джи» и взглянула на фасад впечатляющего георгианского здания в Ричмонде. Две греческие колонны высились по бокам ступеней, ведущих к массивным дубовым дверям главного входа. Когда-то это был величественный особняк с садом, спускавшимся к Темзе в том месте, где река расширялась на своем пути от деревни Тем в Оксфордшире, родившись там из земли маленьким ручейком. От Ричмонда Темза неслась к Лондону, пересекала город и потом впадала в море, где пресная и соленая воды встречались в кружащемся водовороте. Мейси любила смотреть на эту реку. Глядя на воду, можно обрести спокойствие. А Мейси хотела оставаться спокойной. Чтобы овладеть собой, она дошла до реки и вернулась обратно.

Дело «Укрытия» пришло к завершению. Дженкинс находился в Брод муре, под замком, вместе с теми, кто считался психически больным и опасным. Арчи и остальных соучастников преступлений Дженкинса в «Укрытии» тоже поместили в лечебные учреждения, где они находили какую-то меру сочувствия и утешения. Со временем их должны были выпустить. Другие обитатели «Укрытия» вернулись к семьям или к одинокой жизни, кое-кто обрел новое понимание.

Билли Бил нашел, что слава его не радует, что ему достаточно ежедневно заниматься своим делом, хотя если человек нуждался в помощи, обращаться ему следовало к Билли Билу.

— Само собой, жена не против получить немного побольше, когда ходит к этому скряге-мяснику за хорошим куском баранины, и внимание вызывает у нее улыбку. А мне это ни к чему. Я не такой важный человек, чтобы меня узнавали на улице.

Мейси смеялась, выслушивая ежедневные рассказы Билли о последних неожиданных встречах, происходивших в результате того, что он был героем событий в «Укрытий». Он руководил расстановкой мебели в ее новой конторе, переместившейся в просторную комнату на втором этаже большого здания на Фицрой-сквер. Уступив наконец настойчивым требованиям леди Роуэн, Мейси теперь собиралась жить в своих комнатах в доме Комптонов в Белгравии.

— Послушай, дорогая моя, мы с Джулианом решили проводить большую часть времени в Челстоне. Разумеется, будем приезжать на светский сезон, в театр и так далее. Но в Кенте гораздо спокойнее, ты не находишь?

— Видите ли, леди Роуэн…

— О да, думаю, тебе было там не так уж спокойно. — Леди Роуэн засмеялась и продолжила: — В общем, раз Джеймс отправляется в Канаду, чтобы снова заботиться о своих деловых интересах — слава Богу! — дом останется почти пустым. Естественно, здесь будет минимальный штат прислуги. Мейси, я настаиваю, чтобы ты заняла жилые комнаты на третьем этаже. Собственно говоря, мне это нужно.

В конце концов Мейси согласилась. Несмотря на то что ее сыскная контора входила в разряд респектабельных, Билли теперь работал у нее, и деньги, сэкономленные на оплате за квартиру, пойдут ему в качестве зарплаты.

По рекомендации Мориса Мейси посетила все значимые в деле «Укрытия» места. Во время ученичества она поняла важность этого ритуала. Он требовался не только чтобы обеспечить точность записей, которые будут храниться в архиве для справок, но и для того, что Морис называл «отчетом перед собой». Это позволяло с новой энергией начать работу над очередным делом.

Мейси еще раз прошлась по Мекленбург-сквер, хотя встречи с Селией Дейвенхем не искала. После событий в «Укрытии» она получила от Селии письмо, так как эта новость стала сенсационной. Селия не упоминала о том, что Мейси представилась под вымышленной фамилией, но благодарила за то, что помогла успокоить память о Винсенте.

Она выпила чаю в универмаге «Фортнум энд Мейсон», на кладбище Нетер-Грин положила свежие маргаритки на могилы Винсента и его соседа Дональда, остановилась поговорить с кладбищенским рабочим, сын которого лежал в том месте, откуда видны проходящие поезда.

Мейси съездила на машине в Кент в начале сентября, когда острый аромат сухого хмеля еще держится в теплом воздухе бабьего лета. Ей навстречу двигались грузовики и открытые автобусы, везущие обратно в лондонский Ист-Энд семьи после ежегодной вылазки на сбор хмеля, и Мейси улыбалась, слыша разносимые ветерком звуки старых песен. Нет ничего лучше совместного пения, чтобы скоротать долгую дорогу.

Мейси поставила машину у зловещих железных ворот и посмотрела теперь уже не на цветы у обочины, а на кроваво-красные плоды шиповника на стене. «Укрытие» было заперто. На воротах висели толстые цепи, и табличка со значком кентской полиции гласила, что вход воспрещен.

Поскольку расследование дало ее воспоминаниям новую жизнь, они стали частью ее отчета перед собой. Мейси написала Присцилле, живущей теперь с мужем и тремя сыновьями на юге Франции, причем каждый мальчик носил среднее имя одного из дядей, которых никогда не увидит; знаменитому американскому хирургу Чарлзу Хейдену и его семье; Айрис, живущей в Девоне вместе с матерью. Подобно многим молодым женщинам, ставшим совершеннолетними в 1914–1918 годах, Айрис оставалась незамужней — ее возлюбленный погиб на войне. В письмах Мейси не рассказывала историю «Укрытия», только сообщала адресатам, что здорова и часто думает о них.

Теперь, стоя в саду перед величественным домом и глядя на реку, она вспомнила, как много событий произошло за столь короткое время, и поняла, что ради будущего должна встретиться лицом к лицу с прошлым.

Она была готова.

Тот разговор, на котором настоял Билли, развязал в ее прошлом какой-то узел, много лет связывавший с войной во Франции.

Да, было пора. Давно пора.

— Мисс Доббс, так ведь?

Женщина за конторкой улыбнулась Мейси, ее ярко накрашенные губы подчеркивали ширину улыбки, облегчавшей посетителям вход в этот дом, вычеркнула фамилию Мейси из списка ожидаемых посетителей и, подавшись вперед, указала ручкой:

— Идите по коридору, вон там сверните влево, потом идите в кабинет медсестер. Он справа. Его нельзя не заметить. Там вас ждут. Оттуда вас проводит старшая медсестра.

— Спасибо.

Мейси медленно шла, следуя указаниям. Обширные композиции цветов по обе стороны мраморного коридора испускали аромат, который ее успокаивал, как успокоил вид воды до того, как она вошла. Да, она была довольна, что приняла это решение. Почему-то теперь это было не так тяжело. Она стала сильнее. Окончательная стадия исцеления была близко.

Она постучала в приоткрытую дверь кабинета медсестер и заглянула внутрь.

— Я Мейси Доббс, приехала к…

К ней подошла старшая медсестра.

— Да. Доброе утро. Приятно встретить посетительницу. Мы редко видим их.

— Вот как?

— Да. Для родных это нелегко. Но это очень благотворно действует.

— Да. Я была медсестрой.

Старшая медсестра улыбнулась.

— Я знаю. Его мать сказала нам, что вы будете приезжать. Она была очень этим довольна. Рассказала нам все… ладно, оставим. Пойдемте со мной. День сегодня замечательный, правда?

— Где он?

— В оранжерее. Там красиво, тепло. Солнце светит внутрь. Они любят оранжерею.

Старшая медсестра повела Мейси по коридору, свернула влево и открыла дверь в большую стеклянную пристройку, заполненную экзотическими растениями и деревьями. С тех пор как они вышли из кабинета, старшая медсестра не умолкала. Они ведут себя так, чтобы успокоить посетителей, подумала Мейси.

— Сперва это называлось зимним садом — владелец построил его, чтобы родственницы могли прогуляться зимой, не выходя на холод. Здесь можно свободно гулять. Пожалуй, пристройка слишком велика, чтобы называться оранжереей, но мы называем ее так.

Она снова подошла к Мейси.

— Туда, к фонтану. Он любит воду.

Старшая медсестра указала на открытое окно.

— И хотя помещение теплое, оно не должно перегреваться, если вы понимаете, что я имею в виду. Мы открываем окна, чтобы летом здесь был ветерок, и до сих пор кажется, что сейчас лето, правда? Ага, вот он.

Мейси посмотрела в ту сторону, куда указывала рука, на мужчину в кресле-каталке. Он сидел спиной к ним, лицом к фонтану, чуть склонив набок голову. Старшая медсестра подошла к нему, наклонилась и заговорила. При этом легонько похлопывала мужчину по руке. Мейси стояла неподвижно.

— Капитан Линч. К вам посетительница. Пришла вас проведать. Очень красивая дама.

Мужчина не пошевелился. Не отвернулся от фонтана. Старшая медсестра улыбнулась ему, подоткнула одеяло, закрывавшее колени, и подошла к Мейси.

— Хотите, я побуду здесь?

— Нет-нет. Со мной все будет в порядке.

Мейси закусила губу.

— Конечно. Минут двадцать? Потом я за вами приду. Одна вы не найдете выхода из этих джунглей.

— Спасибо, старшая сестра.

Женщина кивнула, посмотрела на приколотые к фартуку часики и пошла к выходу по кирпичной дорожке, над которой нависали ветви. Мейси подошла к Саймону и села перед ним на низкий бортик фонтана, подняла взгляд на человека, которого очень любила, со всей пылкостью первого чувства, выкованного в горячем огне военного времени. Мейси смотрела в лицо, которого не видела с семнадцатого года, в лицо, которое теперь очень изменилось.

— Здравствуй, любовь моя, — сказала Мейси.

Никакой реакции не последовало. Мужчина смотрел куда-то далеко позади Мейси, на место, которое мог видеть только он. Лицо Саймона было покрыто шрамами, седые волосы росли вдоль лиловых шрамов на темени.

Мейси протянула руку к его лицу и провела пальцами по этим негладким линиям, поражаясь тому, что результаты ранений оказались такими разными. Шрамы, так схожие внешне с ее шрамами, скрывали иное, гораздо более глубокое повреждение. По сравнению с ним ее раны от разрыва того же снаряда были поверхностными. Однако повреждение Саймона позволяло ему совершенно не ощущать еще более сильной травмы — разбитого сердца.

Саймон по-прежнему не шевелился. Мейси взяла его руки в свои и заговорила:

— Прости меня, моя любовь. Прости, что не приезжала к тебе. Я очень боялась. Очень боялась не вспомнить тебя таким, как ты был со мной…

Она потерла его руки. Они были теплыми, такими теплыми, что она ощущала холод своих.

— Поначалу люди спрашивали, почему я не приезжаю, и я отвечала, что мне не под силу тебя видеть. Потом с каждым месяцем, с каждым годом казалось, что память о тебе — о нас… о том взрыве — покрывается очень тонкой папиросной бумагой.

Мейси закусила губу, непрерывно поглаживая неподвижные руки Саймона и продолжая свою исповедь:

— Казалось, я смотрела в окно на свое прошлое, и оно не было ясным. Наоборот, становилось все более тусклым, и в конечном счете стало слишком поздно. Слишком поздно для того, чтобы приехать и увидеть тебя.

Глубоко вздохнув, Мейси закрыла глаза, собралась с мыслями и заговорила снова. Напряжение в ее голосе ослабло, когда облегчилось бремя не сказанных ранее слов.

— Отец, леди Роуэн, Присцилла — все они вскоре перестали спрашивать о тебе. Я держала их на расстоянии. Всех, кроме Мориса. Морис все видит насквозь. Он сказал, что если люди и не видят мою броню из папиросной бумаги, то ощущают ее и спрашивать больше не будут. Но он знал, Морис знал, что когда-нибудь я приеду. Сказал, что правда становится еще сильнее, если подавляется, и достаточно лишь крохотной щели в стене, чтобы она вышла наружу. Саймон, так оно и случилось. Стена, которую я возвела, рухнула. И я очень стыдилась того, что не могла взглянуть в лицо правде того, что с тобой случилось.

Саймон неподвижно сидел в кресле-каталке, руки его не шевелились, хотя кровь окрасила кожу.

— Саймон, любовь моя. Я так и не дала тебе ответа. Видишь ли, я знала, что должно случиться что-то ужасное. Я не могла обещать тебе совместную жизнь, будущее, когда никакого будущего не видела. Прости меня, дорогой Саймон, прости.

Мейси обернулась, чтобы взглянуть, на чем сосредоточен его взгляд, и с удивлением увидела, что на окне, где они отражались вдвоем. На ней был синий костюм, синяя шляпка, волосы собраны в узел на затылке. Несколько черных прядей, всегда одни и те же, выбивались из-под шляпки и спадали на лоб и щеки. В отражении она едва могла разглядеть его шрамы. Стекло подшучивало над ней, показывая прежнего Саймона, молодого врача, в которого она так давно влюбилась.

Мейси снова повернулась к мужчине. Из уголка рта у него появилась тонкая струйка слюны и потекла вниз по подбородку. Мейси достала из сумочки свежий носовой платок, вытерла слюну и держала его руку в молчании, пока не вернулась старшая медсестра.

— Ну и как мы тут? — Она наклонилась, взглянула на Саймона, потом с улыбкой повернулась к Мейси. — А как вы?

— Отлично. Да, отлично.

Она сглотнула и улыбнулась в ответ.

— Прекрасно. Вы наверняка доставили ему много радости! — Старшая медсестра снова взглянула на Саймона и похлопала по руке. — Правда, капитан Линч? Много радости!

Саймон никак не отреагировал.

— Мисс Доббс, давайте я выведу вас из этого лабиринта!

Уходя, Мейси остановилась, взглянула на Саймона, потом на его отражение в окне. Он был там. Вечно молодой, привлекательный Саймон Линч, похитивший ее сердце.

— Вы приедете снова?

Они подошли к главному входу. Величественный дом теперь представлял собой приют для людей, для которых время остановила война, людей, безвозвратно замурованных в пещерах помраченного сознания.

— Да. Да, я непременно приеду. Спасибо.

— Правильно. Только предупредите нас. Капитан Линч любит посетителей.

Мейси приехала обратно в Лондон, помахала рукой Джеку Баркеру, когда «эм-джи» сворачивал с визгом колес на Уоррен-стрит, и остановилась перед своей новой конторой на Фицрой-сквер. Сидя в машине, она смотрела, как Билли прикрепляет к двери гвоздиками новую бронзовую табличку, потом отходит назад, чтобы определить ее местоположение, перед тем как закрепить шурупами. Он потер подбородок и переместил табличку Дважды. Наконец кивнул, убедившись, что нашел самое подходящее место для ее фамилии, место, которое будет говорить клиентам, что контора М. Доббс, психолога и детектива, открыта для работы.

Мейси продолжала наблюдать за Билли, начищавшим табличку до блеска. Потом Билли поднял взгляд и увидел Мейси в «эм-джи». Помахал ей рукой и, вытирая руки тряпкой, спустился по ступеням и распахнул дверцу машины.

— Надо приниматься за дело, мисс.

— Что случилось?

— Этот детектив-инспектор Стрэттон из Скотленд-Ярда, из отдела расследования убийств. Уже четыре раза звонил по «собаке и кости». Настойчиво. Ему нужно «посовещаться» с вами о каком-то деле.

— Черт возьми! — сказала Мейси, беря с пассажирского сиденья старую черную папку.

— Понимаю. Ну, что скажете? Надо браться за работу, мисс.

Мейси пошла вместе с Билли к двери, провела пальцами по надписи на бронзовой табличке и повернулась к своему новому помощнику.

Пора было приниматься за работу.

— Ну что ж, Билли, давай двигаться дальше!

Выражение признательности

Предыдущая Стр. 3 из 56 Следующая