– И как же прикажете вас называть? – усмехнулся поравнявшийся с ними фон Гершов.
– Ну не знаю, зовите меня Александром, что ли!
– Отчего именно Александром? – удивилась мать.
– А почему тебя называют Мартином? – вопросом на вопрос ответила девочка.
– Но это имя похоже, да и мне проще на него откликаться.
– А псевдонимы, если скрываешься, надо подбирать так, чтобы они совсем не напоминали прежнее имя!
– Это еще почему?
– Ну, вот смотрите, наши враги ищут молодую женщину по имени Марта с девочкой Марией, и если они узнают, что проезжал молодой человек, которого зовут Мартин, это может навести их на подозрение. А Александр на Марию Агнессу – совсем не похоже, так что никто не догадается!
– Можно подумать, вашей светлости приходилось скрываться большую часть своей жизни, – усмехнулся фон Гершов.
– Что ее, той жизни, осталось, – печально вздохнула Шурка, вызвав смех у своих спутников.
Берлин был уже совсем близко, когда разбойники их все-таки отыскали. Теперь трудно сказать, как им это удалось, но то ли Бопре оказался хорошим следопытом, то ли им просто повезло, но преследователи ухитрились понять, что трое мужчин, путешествующих с мальчиком – это и есть цель их поисков. Правда, двигаться большим отрядом было опасно, поэтому главарь бандитов отослал большую часть своих людей, продолжив погоню вместе с французом и всего лишь четырьмя подручными на лучших конях.
Похоже, у фон Гершова за годы странствий развились инстинкты, поэтому он первый почуял опасность, когда их маленький отряд стали нагонять шестеро конных путешественников.
– Хотел бы я знать, кто это? – встревоженно спросил он, всматриваясь в незнакомых всадников.
– Господи Боже, это Бопре! – воскликнула побледневшая Марта, узнав гугенота.
– Сударыня, берите дочь и бегите, а мы постараемся их задержать! – воскликнул Болеслав и решительно повернул коня навстречу преследователям.
Иржик, будучи парнем не робкого десятка, недолго думая, пересадил девочку к матери и последовал за своим хозяином. Бандиты, поняв, что их опознали, перестали изображать из себя мирных путешественников и, схватившись за оружие, вихрем налетели на померанца и его слугу.
Их было шестеро против двоих, но первым счет открыл все-таки Болек. Он недаром столько времени прослужил в рейтарах и знал толк в конных сшибках. Выхватив из ольстров[13] пистолеты, он один за другим разрядил их в противников, сразу же убив одного и ссадив с лошади другого. Те пытались стрелять в ответ, но то ли у них было меньше опыта, то ли им просто не повезло, но все что им удалось – это сбить шляпу с головы фон Гершова. Затем дело дошло до шпаг, и еще один разбойник вылетел из седла с распоротым боком.
Иржик был куда менее искушен в подобного рода делах и не сумел достать до своего противника тесаком, но будучи довольно ловким молодым человеком, ухитрился уклониться от вражеского удара и, развернув коня, снова бросился в бой.
– Кажется, мы уже встречались, – прохрипел главарь разбойников, выбравшись из-под павшей лошади, и бросился на Болека с обнаженной шпагой.
– Как я погляжу, граф, пиратство перестало приносить вам прибыль, и вы переключились с морского разбоя на сухопутный? – криво усмехнулся померанец и вонзил шпоры в бока своего коня.
К сожалению, увлекшись атакой, фон Гершов упустил из внимания других бандитов, один из которых выстрелил в него из пистолета. Правда, стрелком тот был неважным, и выпущенная им пуля угодила в лошадь. Несчастное животное взвилось на дыбы от боли и, едва не скинув своего седока, принялось валиться на бок. Однако Болеслав успел высвободить из стремян ноги и, кубарем слетев на землю, через секунду уже стоял, крепко сжимая клинок.
– Есть только один человек, убить которого мне было бы приятнее, чем вас! – оскалился его противник.
– Я с удовольствием доделаю то, что так и не удалось моему герцогу! – отозвался померанец, вставая в позицию.
Умнее всех из нападавших поступил Бопре. Здраво рассудив, что пятерых его сообщников должно хватить на двух их противников, он, не обращая внимания на развернувшуюся схватку, погнал своего коня вслед за Мартой. Как та ни спешила, но уйти от француза у нее не получилось, и через несколько минут негодяй стал медленно, но верно догонять беглянок. Поняв, что уйти не удастся, мать остановила свою лошадь и, ссадив дочь на землю, крикнула ей: «Беги!» – после чего развернулась навстречу гугеноту.
– Добрый день, мадемуазель! – поприветствовал тот свою бывшую ученицу, мерзко при этом улыбаясь.
Бывшая камеристка не удостоила его ответом, а, спешившись, взялась за шпагу и приготовилась защищаться. Француз в ответ лишь высоко поднял брови, но искушение скрестить оружие с бывшей ученицей оказалось слишком велико, и он тоже соскочил с коня. Блестящее лезвие валлонской шпаги легко покинуло ножны и описало полукруг, приветствуя соперника.
Шурка, не решившись оставить мать, со страхом наблюдала за ними из кустов, не зная, что делать дальше – то ли действительно бежать, то ли звать на помощь. Все решил случай. Навстречу им по дороге ехала престранная процессия – из нескольких всадников, окруженных пешими слугами. Длиннополые одежды верховых явно были когда-то роскошными, но теперь выцвели и потрепались, а слуги выглядели и вовсе как оборванцы. Их можно было принять за поляков, если бы не холеные окладистые бороды да непрезентабельный вид. Все-таки шляхтичи из Речи Посполитой если и выезжали за границу, то старались разодеться в пух и прах. К тому же один из незнакомцев явно был православным священником – в рясе и с белым клобуком на голове.
– Глянь-ка, владыко, – с поклоном показал ему один из спутников на развернувшуюся перед ними схватку. – Опять басурмане озоруют, нет на них креста, окаянных!
Девочка неожиданно поняла, что понимает их речь, и, еще не сообразив толком, что делает, закричала тоненьким голосом:
– Помогите!
– Что?! – встрепенулся представительный господин в опашне[14] и меховой, несмотря на летнее время, шапке. – Никак по-нашему кричат…
– Да помогите же! – выбежала с криком им навстречу Шурка. – На нас разбойники напали!
– Кажись, православных забижают, – хмуро буркнул худой мужик в подряснике и, поухватистее перехватив посох, вопросительно посмотрел на священника:
– Благослови, владыко?
– Унять татей! – коротко велел тот.
– А кто из них тать-то? – запоздало поинтересовался один из слуг, но остальные, не дожидаясь ответа, уже кинулись вперед.
Вооружены они были откровенно плохо, лишь у одного был бердыш, да еще у двоих сабли, а чернецы и вовсе имели лишь посохи. Но пошли в бой дружно и, похоже, были рады возможности подраться.
– Обоих и вяжите, там разберемся, – крикнул им вслед предводитель и ухмыльнулся в густую бороду.
Хотя вмешательство в схватку непонятно откуда взявшихся оборванцев с решительными рожами оказалось для Бопре полной неожиданностью, ушлый француз не растерялся и, вскочив на коня, бросился наутек, не дожидаясь, пока его начнут охаживать со всех сторон дрекольем. Марте же, не сразу сообразившей, что у них появились союзники, едва не досталось, и лишь истошные крики Шурки: «Своих бьете!» – уберегли ее от увечий.
– Кто такие? – внушительно спросил господин в опашне, когда к ним подвели обезоруженную камеристку.
– А вы русские? – прищурилась Шурка.
– Мы-то русские, а вот вы кто таковы?
– Верные слуги герцога Мекленбургского! – неожиданно для себя отчеканила девочка и только что не стала по стойке смирно.
– Ишь ты! Верные слуги, – пробурчал священник. – А напали на вас кто?
– Разбойники! Ой, их там много еще, они Болеслава с Иржиком убьют!
– Точно ли разбойники?
– Да вот тебе крест! – не задумываясь, перекрестилась Саша, во время прежней своей жизни носа не казавшая в церковь.
– Фрол Иудыч, ну-ка, поглядите, на кого еще там тати напали, – велел поп своим спутникам. – А я тут с отроком потолкую!
– Слушаю, владыко, – не чинясь, отозвался господин в опашне и вместе с прочими конными и пешими слугами поспешил на выручку попавшим в беду.
Оставшийся с двумя чернецами священник тем временем слез с коня и внимательно посмотрел на Шурку.
– Скажи мне, чадо, – вкрадчиво спросил он, – откуда тебе речь наша ведома?
– Так я из Мекленбурга, – наивно похлопала глазами та.
– Ишь ты, а я вот из Москвы, а речи немецкой не разумею!
– Повезло тебе, батюшка, меня же вот всяким наукам с детства обучают: и письму, и счету, и языкам всяким. Вот и знаю…
– Какой он тебе «батюшка», дурень! – сердито оборвал ее монах с дубиной. – Чай, с митрополитом говоришь, а не с простым кутейником![15] Еще и крестишься щепотью, по-еретически!
– Тихо, брат Пахомий, – унял его рвение священник. – Напугаешь мальца. Сам рассуди, откуда ему в Неметчине чин знать. Языку нашему разумен – и то за благо!
– Простите, господа, если по малолетству что не так сказала, – повинилась Шурка и тут же прикусила язык.
К счастью, на ее оговорку никто не обратил внимания. Возможно, из-за того, что у нее давно не было практики в родном языке, речь девочки звучала немного ломано, как будто русский не был для нее привычным. К тому же нежданно-негаданно появившиеся земляки тоже говорили иначе, чем она, хотя и понятно.
– Ничто, чадо, я не гневаюсь, – поспешил успокоить ее митрополит и тут же спросил: – А ты православный?
– Ой, наши возвращаются! – радостно закричала девочка, игнорируя вопрос о конфессиональной принадлежности.
Фон Гершов был ранен в руку, и Марта тут же кинулась к нему, забыв от волнения, что ее пол может оказаться раскрытым. Иржик вроде бы сильно не пострадал, разве что бровь его была рассечена, а скулу украшал небольшой кровоподтек, да и тот был поставлен расходившимися спасителями.