– Ваши желания – закон для меня, – почтительно поклонился Болландт. – Вы, ваша светлость, вероятно, хотели бы заказать свой портрет?
– Верно, но не свой.
– Тогда чей?
– Посмотрите, мастер, вон туда.
– На детей?
– Да.
– А кто это?
– У нас гостит герцогиня Мекленбургская Катарина…
– Это дети Странника?
– Именно.
– Я слышал, при их дворе часто работали многие знаменитые голландцы.
– Это верно, мой друг, я даже слышала, что Катарина Шведская приглашала самого Абрахама Блумарта, чтобы тот написал портреты принца Карла Густава и принцессы Евгении. Но посмотрите внимательнее на старшую девочку. Да-да, на ту, которая играет со щенком.
– И кто же она?
– Это старшая дочь Иоганна Альбрехта – Мария Агнесса, родившаяся еще до того, как он женился на дочери шведского короля.
– Подождите, это та самая принцесса, о чудесном спасении которой от разбойников нынче толкуют на всех углах Берлина?
– Да, мастер, и я хотела бы, чтобы вы написали ее портрет. Разве вас не прельщает возможность бросить вызов знаменитому голландцу?
– Вы искушаете меня, ваша светлость!
– Так мы договорились?
– Вы еще спрашиваете!
Живописец с энтузиазмом принялся за дело, и для Шурки наступили тяжкие времена. Теперь каждый день ей приходилось по нескольку часов позировать мастеру Болландту. Ситуация усугублялась тем, что герцогиня Катарина собиралась как можно скорее покинуть Берлин, с тем, чтобы начать подготовку к переезду в Москву. Однако, не желая обижать гостеприимную хозяйку, она все же согласилась задержаться на несколько дней, необходимых для работы придворного художника.
– Ваша светлость! – старался урезонить принцессу Марию мастер. – Не могли бы вы не шевелиться? Иначе ваше изображение будет далеко от идеала.
– Могу себе представить, – хмыкнула Шурка.
– Вот и стойте смирно.
– Слушаюсь и повинуюсь!
– Нет, это решительно невозможно! – всплеснул руками портретист, когда его модель в очередной раз дрогнула. – Вы ни секунду не желаете находиться на месте…
– Простите, мастер, – повинилась девочка, – но мне ужасно трудно стоять подобно истукану. Кстати, можно мне посмотреть на вашу работу?
– Смотрите, – пожал плечами художник – довольно почтенного вида дяденька примерно сорока лет от роду.
– Это что же, – изумилась непоседа, – вы только-только начали мое лицо?
– Разумеется! Мне от вас больше ничего не нужно. Для того чтобы написать платье, я найду более спокойную натурщицу. Пока же я напишу эскиз с вашим лицом, а позже перенесу его на основное полотно.
– Неужели у меня такой глупый и напыщенный вид? – снова нашла к чему придраться непоседа.
– Это парадный портрет, моя госпожа. Вам полагается быть на нем важной и величавой, как это подобает принцессе!
– Скука смертная!
– О майн готт! – застонал Болландт и счел за лучшее выйти, чтобы дать себе время немного успокоиться.
Оставшись одна, Мария стала с любопытством разглядывать рисовальные принадлежности, разложенные вокруг. Кисти, краски, палитру. Особое ее внимание привлекли лежащие отдельно листы твердой бумаги – почти картона, и несколько заостренных углей, заменявших мастеру карандаши.
В своей прежней жизни Шурка очень хотела научиться рисовать, но в селе, где они жили с мамой, не было не то что студии, но даже самого захудалого кружка. Собственно, как и учителя рисования в школе, ставку которого подменял обычно кто-то из других учителей, а потому большинство ее выпускников могли нарисовать разве что дом с трубой. Но юную художницу это не остановило, и бумаги, с помощью карандашей, краски и фломастеров, она перепортила столько, что мать только за голову хваталась.
Так что, когда она поступила в техникум (дать обеим дочерям высшее образование – было для их семьи неподъемной задачей), одним из наиболее трудных предметов для нее было черчение. Но, как говорится, терпение и труд все перетрут, и она, хоть и с немалыми усилиями, но освоила эту нелегкую науку.
А дальше на помощь пришел случай. Как и многие студенты, она старалась летом хоть немного заработать, а потому не чуралась никакого дела. Однажды ей предложили заняться ремонтом, и она, недолго думая, согласилась. Вместе с компанией из таких же студентов она ходила по квартирам и частным домам, в которых красили стены, клеили обои и вообще делали все, что потребуется. И вот в один прекрасный день, когда заказ на ремонт уже был, а материалы еще не привезли, она шутки ради расписала одну из стен остатками имевшейся у нее краски. Компаньоны не обратили на эти художества особого внимания, поскольку стены все равно предстояло предварительно подшпаклевать, а затем грунтовать.
Но стройматериалы на сей раз привез не бригадир, а сам хозяин, и ему неожиданно понравились Шуркины художества. Недолго думая, он сговорился с юным дарованием, чтобы та раскрасила по окончании черновой отделки его студию. Та согласилась и, неожиданно для себя, заработала довольно солидные для нее деньги. Потом был еще заказ, потом еще, и приработок едва не стал основной профессией. В какой-то момент она даже собиралась бросить учебу, и, если бы не старшая сестра, непременно сделала бы это. Но Алена всегда умела трезво смотреть на вещи и смогла убедить ее в необходимости завершения образования.
Все эти сцены из прошлой-будущей жизни так ярко промелькнули перед глазами девочки, что она не смогла удержаться и взялась за уголек. Глаза ее затуманились, рука неожиданно обрела силу, и она начал размашистыми движениями покрывать бумажный лист легкими штрихами.
– Что это вы делаете, сударыня? – вернул ее к реальности голос мачехи.
Оказывается, потерявший всякое терпение живописец, выйдя из залы, встретился с герцогиней и, недолго думая, выложил ей все, что у него накопилось по отношению к юной принцессе. Та немедленно отправилась вслед за ним, а за ней увязались и Карл Густав с Петером, изрядно заскучавшие после того, как остались без компании Марии Агнессы.
– Простите, ваше королевское высочество, – испуганно воскликнула девочка. – Я просто немного…
– Не проявили усидчивости, не так ли, ваша светлость? – саркастически продолжила ее фразу Катарина Шведская. – Да будет вам известно, что только желание закончить портрет удерживает меня в Берлине и заставляет злоупотреблять гостеприимством курфюрста и его семьи! И потому я нахожу недопустимым…
– Матушка, но это же прекрасно! – неожиданно прервал ее сын, увидевший рисунок.
– Что?!
– Ну, посмотрите, ваше высочество, разве это не прелесть?
Герцогиня с недоумением уставилась на листок картона, и черты лица ее смягчились. На рисунке был изображен мальчик, в схематичных чертах которого было легко узнать принца, игравшего со щенком. Несмотря на незаконченность жанровой сценки, в ней чувствовалась экспрессия и какая-то необычайная легкость. Вроде бы всего несколько скупых штрихов сумели показать улыбку мальчика, игривость щенка, так что даже суровая шведская принцесса не смогла остаться равнодушной.
– Как давно вы, ваша светлость, получаете уроки рисования? – сдержанно спросил Болландт, мигом оценив работу.
– Я?! Простите, я больше не буду… – совсем смутилась Шурка и, густо покраснев, готова была сквозь землю провалиться. – Да я вообще первый раз…
– Ну, конечно, – хмыкнула Катарина. – И на языке московитов вы, судя по рассказам вашей матушки, тоже заговорили совершенно неожиданно!
– Но я действительно…
– Если мне будет позволено? – почтительно вмешался художник.
– Да, мастер! – кивнула герцогиня.
– Очень может быть, что с принцессой и впрямь не занимался хороший художник. Посмотрите – движение упирается в край листа, кисть руки непропорциональна голове, а собака и вовсе парит в воздухе. У ее светлости зоркий глаз и твердая рука, но перспективе и композиции ее не учили. Весьма вероятно, она имела возможность наблюдать за работой какого-нибудь графика при дворе ее благородной бабушки и, сколько могла, подражала ему. Однако у нее, несомненно, есть талант! И было бы неплохо, чтобы она его развивала, разумеется, под руководством умелого мастера!
– Вы полагаете это занятие приличным для принцессы? – высоко подняла брови Катарина.
– Разумеется! – оскорбился мастер. – Я ведь не предлагаю ей красить стены… А писать картины – весьма почтенное искусство, и многие высокородные господа не чураются его!
– Ну, хорошо, – смягчилась мачеха. – Мы подумаем над этим предложением! Но теперь я хочу знать, как скоро вы завершите свою работу?
– Ваше королевское высочество, – низко поклонился живописец. – Еще один-два сеанса и, если ее светлость проявит хоть немного усидчивости, и я закончу работу вчерне. Остальные детали я смогу дописать и в ваше отсутствие, после чего сочту за честь предоставить свой труд на ваш суд.
– Что же, это добрые новости! В таком случае заканчивайте вашу работу и не теряйте времени. Весьма скоро я отправлюсь в Московию, и если вы, мастер, хотите получить причитающуюся вам плату – поторапливайтесь!
– Конечно-конечно! – рассыпался тот в поклонах и с удвоенной энергией принялся за дело.
Оставшееся до конца сеанса время Мария Агнесса провела под зорким присмотром герцогини и ее свиты, а потому стояла не шелохнувшись, как статуя. Когда же мастер закончил с работой и принялся собирать принадлежности, Катарина Шведская, сделав принцессе знак следовать за ней, величаво вышла из залы, снисходительно заявив:
– Как это ни странно, но из вас может получиться толк!
– Государыня, – набралась нахальства Шурка. – А отчего с моим портретом такая спешка? Герр Болландт спешит так, будто за ним волки гонятся!
– Да он-то тут при чем? – усмехнулась мачеха. – И дикие звери его тоже не подгоняют. Просто мастер на службе у Гогенцоллернов, и Анна Прусская хочет извлечь немного выгоды из вашего неожиданного визита.
– Простите, ваше королевское высочество, но я вас не совсем понимаю.
– Все просто. Пока я буду собираться в Москву, она перешлет эту мазню Иоганну Альбрехту, и, будьте покойны, он отблагодарит ее совершенно по-царски! Хорошие меха всегда в цене, а тут дело пахнет не одним sorok