Между тем в обозе герцогини царила страшная суета. Приближенным Катарины Шведской пришлось быстро оставлять только что занятые места в экипажах, с тем, дабы иметь возможность представиться своему государю. Возможности переодеться из дорожного платья в парадное, к сожалению, ни у кого не было, но все же ударить в грязь лицом никому не хотелось, а потому между соискателями щедро оплачиваемой службы, выгодных подрядов и удачных браков заполошно бегали слуги, тщетно пытаясь придать своим господам хоть малую толику необходимого великолепия.
Для коронованных супругов установили два больших кресла, вокруг которых стояла стража, пускавшая по очереди всех соискателей счастья. Представлял их присутствующий тут же барон фон Гершов, а герцогиня при необходимости давала своему царственному мужу необходимые пояснения. Тот, впрочем, казалось, почти не обращал внимания на новоприбывших, будучи занят своими детьми. Принц стоял рядом и с жаром что-то рассказывал, а маленькая Евгения сидела на коленях и заливисто смеялась, когда отец щекотал ее.
– Иероним Фридрих фон Радлов! – представил Кароль очередного молодого человека.
– Часом, не камергера ли герцогини Софии сынок? – осведомился ничего не упускавший царь и снова принялся тормошить смеющуюся принцессу.
– Племянник, – пояснила герцогиня, покровительственно кивнув тушующемуся молодому человеку. – Кстати, весьма многообещающий юноша. Весьма успешно окончил Ростокский университет, а теперь ищет вашего покровительства, для того, чтобы про-явить себя на службе.
– Была бы шея, – усмехнулся муж, – а хомут найдется. Будет ему служба!
– Кроме того, его младшая сестра служит у меня фрейлиной. Как и несколько других девиц знатных мекленбургских родов.
– Что, замуж без приданого не берут? Ладно, за этим дело не станет, пристроим. Да хоть на моих рындах, вы только полюбуйтесь на них – жеребцы стоялые!
– Фу, Иоганн Альбрехт, как вам не совестно говорить такие вещи при детях!
– Ты посмотри, какая у тебя кукла знатная, – продолжал играть с дочерью отец, не обращая внимания на упреки жены. – У нас таких не делают.
– Это мне сестрица подарила, – важно ответила принцесса.
– Какая еще сестрица?
– Как какая? – удивленно воскликнул Карл Густав. – Конечно же, Мария Агнесса!
– Ах да, – припомнил царь, и на лицо его набежала легкая тень.
– Да, отец, она такая замечательная, умная, смелая и красивая! Она убежала от разбойников, сражалась с пиратами…
– Чего делала? – прервал излияния сына донельзя удивленный отец.
– Не удивляйтесь, ваше величество, – скупо улыбнулась герцогиня, – ваша старшая дочь, несмотря на юный возраст, весьма одаренная девочка. К тому же обладающая феноменальной способностью всегда находиться в самой гуще событий!
– А как там…
– Вы, вероятно, хотели спросить, как там фройляйн Рашке? – голос Катарины можно было мазать на хлеб вместо меда. – Впрочем, теперь ее правильнее называть – фрау фон Гершов и, кажется, она счастлива!
– Очень рад за нее, – буркнул в ответ Иван Федорович и выразительно посмотрел на Кароля, дескать, чего я еще не знаю?
– Ну, вы ведь простили моего брата, – немного смущенно пожал плечами тот.
– Ё… жики курносые! – только и смог сказать царь, перейдя на русский.
По лицу его было видно, что возникло множество вопросов, требовавших немедленного ответа, но сразу же поговорить с приближенными не получилось. К нему уже шел Филарет. Сняв с колен дочку, государь поднялся и сделал несколько шагов митрополиту навстречу. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, как будто примеряясь, куда ловчее ударить.
– Благослови, владыко! – нарушил молчание Иван Федорович.
– Бог благословит, – кротко ответил Романов, широко перекрестив всех присутствующих.
– Я полагал, ты с прочими пленными вернешься.
– Слышал я о том, что ты – царь православный, на всех переговорах требовал освобождения полоненных, – прогудел в ответ Филарет. – Зачтется сие добросердечие тебе на суде Божьем!
– На все Его воля, – отвечал ему государь, не переставая пристально смотреть на митрополита.
Тот понял невысказанный вопрос и, улыбнувшись в бороду, продолжил:
– Но также дошли до меня слухи, что ты много лет жил в разлуке с семьей своей. Грех это! Вот и навестил я твои вотчины в Неметчине.
– Вот как! Может, ты и супругу мою в православие перейти уговорил?
– Всякому овощу – свое время, государь. Жена твоя в вере тверда, а что инославная, так то – невелик грех. А вот царевича надо будет окрестить в греческой вере. Без того на Руси никак!
– Вот будем в Москве и займемся.
– Как повелишь.
– Что же, на том и порешим. Кстати, как тебе княжество-то мое?
– Мекленбург? Да ничего так, не хуже Ростова. Москва, правда, лучше!
– Ну-ну, – уловил намек царь. – Ладно, после еще побеседуем, а теперь прости, владыко, мне тут кое с кем потолковать надобно.
Рюмин, всегда отличавшийся тонким чутьем, был рядом, и едва царь отошел от митрополита, был тут как тут.
– Государь, – как бы невзначай спросил он, – а отчего ты с такой большой свитой на богомолье-то отправился?
– Да так, Климушка, – скупо улыбнулся в ответ Иван Федорович. – Тут один король совсем берега попутал. Корабли мои топить вздумал, послов захватывать… ну и, вообще, озорничает, сукин кот!
– Так ты на Копенгаген собрался?
– Да Господь с тобой, где я и где тот Копенгаген! Нет, дружище. Я ведь человек умеренный и, можно даже сказать – скромный. Так, решил тут один островок навестить.
– Эзель, что ли?
– Ага. Какой-то он бесхозный, что ли…
– Это дело богоугодное, – не стал перечить думный дьяк. – Вот только король Кристиан к моему похищению не причастен!
– А кто причастен, папа римский?
– Ну, зачем папа. И поближе у тебя, государь, «друзья» есть.
– Клим, ну что ты жилы тянешь, прямо скажи, чьих рук дело?
– Графа Юленшерны.
– Карла Юхана?
– Его! И дочку твою тоже он хотел похитить.
– И где же он прятался все это время?
– Ну, прятался-то он в Дании, это было. И король Кристиан его принял, но вот про дела его вряд ли знал!
– Знал, не знал… какая разница?! Датчане вообще в последнее время охамели паче всякой меры. На Белом море до того дошли, что рыбачьи карбасы топят да деревни по берегам разоряют.
– Так то – норвеги[30].
– А мне без разницы! Его подданные, его и ответ. К тому же у моих солдат на рожах не написано, кому они служат. Должок вернут и назад, а датчане пусть чухаются.
– Ну, так-то оно так…
– Кстати, что ты там про дочку мою толковал?
– Про Марию-то? Гром, а не девка, даром что мала еще!
– Что, правда?
– Не то слово! Неудивительно, что Катарина ее в Мекленбурге оставила. Побоялась, небось, что ее детей еще и не таким песням научит.
– Каким песням?
– А ты послушай, вон Карлушка с Женей напевают.
Иван Федорович с удивлением обернулся и увидел, что Карл Густав, Евгения и еще какой-то мальчик, только что к ним присоединившийся, дружно поют:
Moskau – fremd und geheimnisvoll,
Tuerme aus rotem Gold.
Kalt wie das Eis.
Moskau – doch wer dich wirklich kennt
Der weiss ein Feuer brennt,
In dir so heiss[31].
– Отец, тебе нравится эта песня? – с улыбкой спросил принц после окончания куплета.
– Очень! – хмыкнул тот в ответ и развернулся к Рюмину: – Кто, ты говоришь, научил?