– Что? – навострил уши чиновник, почуявший, что разговор идет о нем.
– Молчать! – прикрикнул на него толмач, правильно оценивший мой взгляд. – Разве наш повелитель разрешил тебе открыть свой поганый рот?
Как ни странно, но ругань весьма плодотворно подействовала на вороватого агу, ибо он тут же уткнулся глазами в землю и больше не мешал нам.
– Я так понимаю, это лучшие люди города?
– Из мусульман точно. Еще греки есть и армяне. Некоторые ничуть не беднее турок будут.
– Отлично. Значит, переводи им. Пусть все мусульмане сложат оружие и заплатят выкуп за себя и свое имущество. А до той поры, как соберут деньги, пусть каждая семья даст мне аманата, сиречь заложника. Лучше сына, но кому Бог не дал, сойдет и дочь. И сразу же предупреди: кто попробует выдать за своего ребенка слугу или еще кого, пусть сам всю свою семью перережет, ибо я не помилую! А тому, кто об этом прознает и донесет, отдам половину имущества казненного.
– Хитро, – уважительно заметил Рожков и начал переводить.
Пока он говорил, лица отцов города постепенно начали разглаживаться. В принципе, ничего необычного в моем требовании нет. Почти все завоеватели поступают именно так. Почти, потому что казаки, случись им захватить город, просто режут всех без разбора и тащат на струги, что под руку попадет. А тут все же какая-то система. Порядок!
– Позволено ли ничтожным рабам великого царя спросить, велик ли будет выкуп? – почтительно осведомился Селим.
– Думаю, миллион дукатов или сто миллионов акче будет справедливой ценой, – после недолгого раздумья заявил я, и тут же, будто спохватившись, добавил: – Это не считая прочих товаров, которые будут реквизированы.
– Государь, в Кафе много пороховых заводов, а селитру делают в Карасубазаре и везут сюда, – напомнил неугомонный Рожков.
– Да, все запасы пороха, оружие и пушки, конечно, наша добыча! Знаю, что вы изрядно промышляете работорговлей. Так вот. Всех рабов в городе освободить и за ваш счет одеть, обуть, помыть, накормить и снабдить сотней акче на дорогу. Так что в ваших же интересах, чтобы их нашлось поменьше, иначе вовсе разоритесь…
– Помилуй, величайший, – разинули от удивления рты хозяева города и тут же загомонили все разом. – Даже если ты заберешь все наше имущество, а жен и детей продашь в рабство, нам не собрать такую гору золота!
То есть говорили они, конечно же, по-турецки, но смысл был понятен и без перевода.
В этот момент мне почему-то вспомнились мои бояре с дворянами, постоянно жалующиеся на скудность средств и невозможность нести службу. Ей-богу, замени чалмы на высокие горлатки и колпаки с собольей опушкой, а расшитые золотом халаты на шубы, картинка получится один в один!
– И сколько же вы можете мне заплатить? – поинтересовался я с невинным видом.
– Э… – начали шептаться между собой толстосумы и после недолгих препирательств выдвинули свое предложение. – Из уважения к столь великому воителю мы могли бы предложить ему два миллиона акче!
– Вы за кого меня принимаете?! – картинно удивился я. – Вы – порождения ехидны от кровосмесительной связи с дикобразом! Посмотрите на свой город, полный богатств и невообразимых чудес. Да мне совестно было бы просить более скромную сумму. К тому же я меньше никогда и не брал.
– Будь милосерден к нам, воитель, достойный сравнения с Искендером Двурогим!
– А вы были хоть немного милосердны к попавшим вам в плен христианам?
– Помилуйте, повелитель, – снова подал голос Селим-ага. – Вы верно гневаетесь на нас за работорговлю, но видит Аллах всемогущий и всемилостивейший, во всей Османской империи нет более отъявленных работорговцев, нежели здешние христиане, будь то армяне или греки!
– Что ты такое говоришь? – заинтересовался я.
– Чистую правду, да поразит меня гнев всевышнего, если я лгу!
– Вы, господа, не так меня поняли. Разумеется, контрибуция касается всех жителей вашего прекрасного города. И очень рекомендую не задерживать ее, если, конечно, желаете, чтобы он и дальше оставался таким же прекрасным, а вы сами хотите сохранить жизнь и свободу! А то ведь и в самом деле можно вас всех гуртом в рабство запродать. Деньги мне предоставите завтра же. И без торга! За то обещаю, что большую часть товаров ваших не трону, людей в ясырь не заберу и город не сровняю с землей. А если не выполните, пеняйте на себя, на вас – людоловов у меня давно нож вострый заточен за многие обиды и беды, причиненные вами моему народу!
Пока мы вели такие беседы, к нам подоспел фон Гершов со своими мекленбуржцами, идущими, словно на параде, стройными рядами под барабанный бой и с развернутыми знаменами, едва не чеканя шаг. Грозно блестели на утреннем солнышке штыки и длинные дула мушкетов «моих немцев». Одетые в одинаковые кафтаны, сапоги и шапки, смотрелись они очень браво.
– Кароль, ты, как всегда, вовремя. Занимай цитадель, разоружи янычар и всех прочих да сгони в казематы. Потом решим, что с ними делать будем. Поставь караулы у арсенала, порохового склада и дворца с казной вот этого гражданина.
– Ваше величество, теперь я могу вас поздравить с взятием Кафы? – улыбаясь до ушей, мягко заметил Лелик.
– Можешь, – и мы расхохотались, глядя друг на друга и просто радуясь солнцу, новому дню и жизни.
Федор увидев, что его воины заняли широкий участок стены, вспомнил о своих задачах командира и принялся раздавать приказы вместо того, чтобы махать шпагой. Васька – его денщик и вестовой в одном лице подбежал и с коротким поклоном передал брошенный в горячке боя пистоль.
– Вот, ваша милость, царев подарок сыскал. – В голосе слуги чувствовался намек на осуждение, как же можно такими вещами разбрасываться?
– А, Вася, спасибо, друг сердешный, нашлась потеря. Заряди его. – И полковник сунул оружие обратно в руки вестового.
А сам еще раз оглядел поле боя. В этот самый момент слева грянуло дружное «ура», и Панин с высоты стен увидел, как из ворот выметнулась на улицы города конница, над которой реяло боевое знамя самого царя Ивана.
Произошедшее заметили и турки, которые, разом позабыв о ставшей уже бесполезной борьбе, принялись разбегаться или сдаваться на милость победителей, бросая оружие. К Федору подошли его сотники.
– Не дождался государь нашей подмоги, сам желает город взять! Однако нам за ним не поспеть. Он наверняка теперь цитадель пойдет брать, – махнул он рукой в сторону небольшой внутренней крепости на холме неподалеку.
– Федор Семенович, гляди, за царем и немцы, и наши стрельцы идут. Вроде и припоздали с лестницами стены брать, а на бой поспели! Ишь ловки! – буркнул командир первой сотни Митрофан Позднеев.
– Ништо. И нам славы достанется, – задумчиво проговорил Панин, продолжая озирать панораму города. Отсюда отлично просматривалось широкое полукружье бухты, синева моря в отблесках поднимающегося солнца. Верхушки мачт стоящих у причалов кораблей. Красота! «А ведь это мысль», – подумал Федор.
Обернувшись к своим сподвижникам, он махнул рукой в сторону порта и сказал:
– Вот куда пойдем. Пока государь с мекленбуржцами крепость берет, мы все турецкие посудины захватим. Созывайте бойцов! Спускаемся со стены и вот по той улице, она прямиком к морским воротам идет, видите? Спешно пойдем! Бегом! Чтобы ни один из них не успел уйти в море! Слышите у меня! Горнист, труби сбор!
И сам, не теряя времени, под звонкий оклик трубы едва не вприпрыжку бросился вниз по ступеням. Неотступно следуя за ним, шел и прапорщик.
– Знамя полка развернуть! В колонну стройся! Мушкеты у кого отстреляны, зарядить! За мной! – И не дожидаясь, пока все сотни займут свои места в общем построении, нетерпеливо двинулся вперед.
Непонятно откуда, но рядом с ним тут же возник и Попел. Доктор был во всеоружии. В штурме он толком участия принять не успел, солдаты, зная его боевой нрав, просто не дали ему протолкнуться к лестницам, оберегая своего чудо-лекаря. Но в конце концов он вместе с неразлучной и по-прежнему облаченной в мужской наряд Нахат едва не последним взобрался на стену. Зато теперь оставаться в стороне Вацек больше не собирался ни при каких обстоятельствах.
Сопротивления на улицах они не встречали, нескольких случайно появившихся горожан на ходу быстро отучили от любопытства, не замедляя широкой поступи полка. И вот перед ними во всей красе и величии предстала могучая пятиярусная воротная башня порта. Десяток ее защитников, трезво оценив силу противника, попросту разбежались, не приняв боя. Распахнув широкие ворота, охотники выбежали к причалам, где уже вовсю суетились матросы, стараясь успеть увести свои корабли в море.
– Бей! – во всю глотку заорал Панин.
Его «разбойный приказ» с могучим медвежьим ревом и лихим посвистом бросился в едином порыве по сходням, атакуя и рубя направо и налево. Заскочив на причальную тумбу, Федор еще раз оглядел порт и увидел, что два больших «купца» успели развернуть паруса и, порубив причальные концы, отчаливают.
– К лодкам! За мной, не отпускать никого!
Его команду услышали. Десятки рук ухватили несколько вытащенных на берег рыбацких суденышек и столкнули их на воду. Охотники быстро разобрали весла и расселись по скамьям. Сам Панин оказался на носу первой, Попел взял на себя командование второй.
– Наддай! И раз, и раз! Шибче, шибче! – надсаживаясь, в азарте погони орал чех едва не на всю бухту.
Панин, не теряя времени, приказал верному вестовому:
– Васька, лук и стрелу мне! – Тщательно прицелившись и поблагодарив небеса за то, что на море почти нет волны, выстрелил в рулевого. Не попал, но заставил сгорбиться и присесть.
– Еще стрелу! – зло прокричал Федя, сердясь на себя.
Новый выстрел, и кормщик с пробитой головой рухнул на палубу, заставив «купца» вильнуть в сторону, теряя ветер в парусах.
– Поднажмите, братцы! Настигаем!
Борт корабля стремительно приближался. Одного из матросов, что попытался начать пальбу по преследователям, Федор с ходу выбил, послав еще одну меткую стрелу. Подойдя к почти замершему кораблю, Панин, сунув в руки Васьки лук, быстро поднялся на палубу и вытащил пистолет. На него, замерев, смотрели полтора десятка моряков. Следом полезли остальные бойцы абордажной партии.