Чего я не учел, так это того, что меня ранят. Ноге теперь нужен покой и регулярные перевязки, а вокруг смесь детского сада с пионерлагерем, причем для неблагополучных подростков. И выгнать рука не поднимается, дети и так натерпелись.
Надо отдать должное моим порученцам. Подопечные их напоены, накормлены и обихожены. Ну и одеты, конечно. О последнем следует рассказать особо. Попали к нам подростки, что называется, кто в чем был. Кто в более или менее русских рубахах и портах, кто в татарских обносках, а иные в таком рубище, что нищие постыдились бы надеть.
Сын боярский Рожков, разумеется, постарался раздобыть для них хоть какой-то одежонки, благо в захваченном городе это было нетрудно. Другое дело – мой дьяк. Являясь от природы человеком методичным, Первушка решил обмундировать всех единообразно, для чего с помощью приданных ему стрельцов конфисковал необходимое количество тканей и загрузил работой местных портных.
И все бы ничего, но для него эталоном ученической формы была та, которую носили в Славяно-греко-латинской академии. То есть подрясник из небеленой хлопковой бумажной ткани. А для холодов расстарался им справить длиннополые зипуны из грубого темного сукна местной выделки. В качестве головных уборов валянные из козьей шерсти колпаки, а на ногах – чувяки из мягкой кожи, или как их еще называют, ноговицы. В общем, когда я появился в своей резиденции, меня встретили две шеренги маленьких и не очень монахов. Ну или точнее, послушников. Слава богу, хоть в ноги не упали, ограничившись общим поясным поклоном.
– Это что? – искренне удивился я.
– Где, батюшка? – широко распахнул глаза Анциферов.
– Я спрашиваю, почему дети так одеты?
– А как иначе, если твоя царская милость их учить велели? – изумился Первак и процитировал строку из общежительного устава академии, регламентирующего одежду студентов: – «Всякому учащемуся надлежит иметь вид скромный, а платье носить одинаковое, никоторому не выделяясь, свято памятуя, что перед светом просвещения все равны, яко и перед Создателем!»
Крыть было нечем, особенно с учетом того, что автором значительной части этого чудного документа был не кто иной, как венценосный основатель учебного заведения. То есть я!
– И царевича так же одел?
– Государь наследник, – тяжко вздохнул незадачливый предтеча Макаренко и Песталоцци, – сказал, что сие убожество даже под страхом дыбы не наденет.
– И Петька тоже?
– Что сей вьюнош сказал, – еще сильнее поджал губы дьяк, – мне своему государю и повторить зазорно.
– Кстати, где они?
– Ждут ваше величество.
– А почему не вместе со всеми?
– Разве прилично царственному отроку вместе с вчерашними полоняниками?
– Твою ж мать! – только и смог вымолвить я в ответ.
– Али не так что сделали? – искренне огорчился помалкивавший до сих пор Рожков.
– Да не то чтобы, – замялся я, не зная, как сформулировать претензию. – Скажи лучше, как твой сын?
– Николка-то? – заулыбался счастливый отец. – Слава богу, здоров. Да вон он в числе прочих стоит.
– А остальные? Доктора их осматривали?
– А как же. Особенно господин Попел старается. Не единожды к нам заглядывал и недужных пользовал.
– Помню, у вас еще девочки были.
– Отчего же были. И сейчас есть. Прикажете привести?
– Нет, пожалуй, потом посмотрю. А они тоже тут?
– Нет, государь. Девок в соседнем доме разместили да караул покрепче приставили.
– Что так?
– Так ведь немало таких, что уже в возраст входят. Казачки грозили покрасть себе в жены.
– Что, уже такие взрослые?
– Ага. Более половины старше двенадцати, а есть и четырнадцать.
– Охренеть! – едва не поперхнулся я от услышанного. – Так, до моего отдельного распоряжения никакого «в жены»! Уяснил?
– На все твоя царская воля, – по-своему понял мой запрет Рожков. – Оно и впрямь, солдатам или стрельцам тоже женки нужны, а донцы себе еще сыщут.
– Места хватает? – вернулся я к более насущным делам.
– Да покуда хватало, – задумался сын боярский. – А вот теперь даже не знаю. Была у меня мыслишка, да только опасаюсь, не прогневаешься ли ты?
– Говори, там разберемся.
– Тут неподалеку мечеть есть большая. Можно сказать, соборная, а при ней медресе – школа по-ихнему. Мыслю так, что хотя бы часть наших сирот можно было там разместить.
– И в чем проблема?
– Так ведь по твоему указу нельзя мусульман притеснять!
– Да, точно, – вспомнил я очередное свое мудрое предначертание и тут же попытался напрячь в поисках выхода извилины. – А что, занятия в этом медресе идут?
– Да какое там. Как город взяли, так и учителя тамошние и школяры в бега подались.
– Тогда и разговаривать не о чем. Занимайте. А я к детям пойду. Соскучился.
Митька с Петькой и впрямь ждали меня внутри дворца, чинно восседая на низких диванах под охраной телохранителей, но стоило мне переступить порог, как все их напускное благочестие сразу же улетучилось, и пацаны кинулись ко мне.
– Здорово, разбойники! – засмеялся я, обнимая своих оболтусов и заодно помахав рукой охранникам, чтобы удалились.
– Ваше величество ранены? – первым обратил внимание на мою хромоту Петька.
– Ничего, – усмехнулся я. – До свадьбы заживет.
– Это турки? – спросил Дмитрий, проигнорировав намек на возможную смену моего семейного статуса.
– Саблей? – поспешил уточнить его товарищ. – Или ятаганом? А может, пулей?
– Да нет, – засмеялся я. – Это так, по трапу поднимался да об комингс запнулся, будь он неладен.
– Батюшка, зачем вы меня обманываете? – насупился царевич. – Я знаю, что вы ранены.
– Лучше расскажи, как вы тут без меня? – поспешно сменил я тему.
– Хорошо… то есть плохо!
– Это еще почему?
– Скучно. Полоняников бывших хоть грамоте учат, даже девочек, а для нас тут учителей нет, чтобы латынь зубрить.
– Ну, эту проблему мы решим, – усмехнулся я. – Не знаете, многие ли из детей говорят по-татарски или по-турецки?
– Да почитай что все, – ответил Петька.
– Вот и вам не худо бы научиться.
– К нам владыко Серафим приходил. О древностях Таврики рассказывал. Ох и интересно! Эллины древних времен, скифы, римляне и ромеи цареградские, сарматы и аланы, готы, половцы, монголы, венецианцы и генуэзцы. О княжестве русском Тьмутараканском поведал. Вот! Мы смотрели книги в митрополичьей библиотеке, а еще он всех детей на службу привел в православный собор и всех исповедал, причастил Святых Таин. Евхаристия слово греческое. А еще мы генуэзских львов видели каменных, вот же зверюги! И боспорских грифонов!
– Ну вот, а говорите, скучно, – посмеялся я над разошедшейся малышней.
– Так сколько тех интересных дел? Ты вот в море был, в битвах сражался. В бурю на море выстоял! А мы? Правду сказать, митрополит Серафим приходил через день и бывал с нами по часу. А прочее время чем заниматься?
– Не знаю даже, – улыбнулся я. – Озоровать и по садам окрестным лазить?
– Поклеп, государь! – сразу пошел в отказ Петька. – Не было такого!
– Корнилий небось доложил? – насупился царевич, хорошо знавший, что отпираться бесполезно.
– Это все Юлдуз на нас наговаривает, – никак не желал успокаиваться его приятель. – Так и зыркает, зараза…
– Она же по-русски не говорит, – улыбнулся я, не обращая внимания на неприкрытый скепсис в глазах мальчишки.
Отпустив ребят, я отстегнул шпагу и положил ее вместе с пистолетами на низенький столик, а сам стал прикидывать, как бы половчее устроиться на диване, чтобы не слишком потревожить при этом ногу. Можно было, конечно, кликнуть слуг, но отчего-то не хотелось никого из них видеть. За этим занятием меня и застала Юлдуз.
Увидев меня, девушка непритворно, ну или, по крайней мере, мне так показалось, обрадовалась и, быстро подбежав, что-то пролепетала своим звонким, точно серебряный колокольчик, голоском.
– Ну да, ранен, – развел я руками, как будто понял, что она говорила.
Ответом мне была очередная порция лопотания, после чего девушка встала на колени и жестами показала, что хочет снять с меня сапоги.
– Ну, это лишнее, – немного смутился я, но Юлдуз и не подумала уступать и, ловко ухватив ботфорт одной рукой за каблук, а другой за носок, не без труда стащила его с ноги.
Затем последовала очередь второго, и мы вместе дружно наморщили носы от запаха портянок.
– Я же говорил, не надо…
Однако ничуть не смутившаяся девушка мухой метнулась из комнаты, чтобы через минуту вернуться с оловянным тазиком и кувшином воды, после чего совершенно спокойно принялась мыть мне ноги, как будто делала это каждый день. Насколько я знаю, на востоке это обычная практика, но мне, говоря по совести, было неудобно, но вместе с тем неожиданно приятно. Почувствовал себя эдаким восточным властителем.
– Ну, как ты тут без меня? – спросил я, когда она закончила.
Та, разумеется, ничего не поняла, быстро сполоснула руки водой из кувшина и, отодвинув в сторону тазик, присела рядом.
– Значит, хорошо, – решил я, проведя рукой по ее волосам.
Она в ответ тут же подалась всем телом вперед и обвила руками мою шею. От девушки приятно пахло каким-то восточным ароматом, а губы были такими мягкими, что…
– Не вели казнить, великий государь! – раздался за дверью взволнованный голос Бурцова.
– Какого дьявола? – без особой теплоты в голосе отозвался я.
– Войти дозволишь ли?
– Ну входи, раз приперся!
Появившийся на пороге спальник быстрым взглядом окинул убранство комнаты и, с облегчением заметив, что одежда царя и особенно штаны находятся на своем месте, продолжил более уверено:
– Великий государь, хан татарский переговорщика прислал!
– И что?! – не предвещающим ничего доброго голосом поинтересовался я.
– Так господин генерал фон Гершов спрашивают, принимать ли?
– Тьфу, пропасть! Ну что за люди, ничего без меня не могут, – выругался я в сердцах, после чего, немного остыв, махнул рукой и велел: – Ну, ведите тогда.