– Споили, что ли?
– Зачем споили? – изумился спальник. – Помочь хотели!
– И теперь спит?
– Ага. Но за сумку с бумагами крепко держится.
– Значит, службу помнит, – решил я. – Тогда так. Первым делом выслушаю, что мои воеводы о делах наших скорбных расскажут. Азов с Москвой далеко. Не к спеху. Хоть, конечно, и любопытно, чего там творится. Думаю, часа через два гонец очухается, вот тогда и пускай явится пред мои светлы очи. А сейчас зови Михальского, Панина, Гершова и Фролова. Ближе к вечеру пусть местные турки приходят с жалобами и деньгами, должны были почти за две недели подсобрать.
Судя по всему, мои ближники толпились где-то рядом, так что долго их ждать не пришлось. Вошли все вместе, хари друг от друга не воротят, что уже добрый знак. Значит, не собачатся за моей спиной.
– Ну что, господин барон, – спросил я. – Ты у нас комендант крепости и градоначальник, докладывай, как дела обстоят с населением и вверенным тебе личным составом?
– Войска гарнизона находятся в полной исправности, – твердо проговаривая каждое слово, начал Лелик. – Стрельцы и снятые с галер абордажные команды заняли позиции на стенах Кафы. Солдаты построены перед воротами и готовы в любой момент подкрепить угрожаемый участок или выйти на вылазку. Пороха и пуль довольно, больные и увечные находятся в лазаретах.
– Изрядно. А что с кавалерией?
– Конница тоже готова, но о подробностях лучше доложить ротмистру Михальскому, – подпустил шпильку генерал.
Померанец с литвином не то чтобы не ладят между собой, но определенная ревность между ними присутствует с давних пор. К тому же под началом бывшего лисовчика все это время была только хоругвь моих телохранителей. Так что тут фон Гершов прав, Корнилий всего лишь ротмистр. С другой стороны, Михальский ни много ни мало, а целый стольник. Такой чин не все стрелецкие головы имеют. В общем, надо что-то с этим всем делать.
– Лучше так лучше, – не стал спорить я и повернулся к своему телохранителю. – Рассказывай, чем вы так отличились, что генерал куксится?
– Так в городе-то конных не обучишь, – скупо усмехнулся Корнилий. – Вот и вывел давеча дворян, прибывших с воеводой Бобрищевым-Пушкиным, в поле.
– А на них налетел отряд татар! – выпалил, сверкнув глазами, не разрешавший подобного самоуправства фон Гершов.
– Верно, – не стал отпираться бывший лисовчик. – Только когда они налетели, им по флангам конные черкесы ударили.
– И чем дело кончилось? – заинтересовался я.
– Да ничем, – поморщился Михальский. – Думал, если пришлют подмогу, заманить их под крепостные пушки, так не прислали! Пся крев!
– Ну, хоть пощипал крымчаков?
– Разве это пощипал, – огорченно вздохнул Корнилий. – Сотню порубили да постреляли, а остальные разбежались! Так, гарцуют под стенами, но на приступ не идут.
– Ничего, птицы божьи по зернышку клюют да сыты бывают, – решил я. – Еще есть что важного? Если нет, пусть подают носилки.
Паланкин для меня отыскали довольно быстро, хотя, возможно, воспользовались тем, что осталось от прежних хозяев. Передвигаться в нем на людях не очень-то привычно, но куда деваться? В седло мне сейчас нельзя, а пешком не дойду. Со всех сторон за ручки взялись четверо дюжих кучерявых молодцов, нарочито подобранных Михальским из настоящих черных арапов, как нынче принято именовать афроамериканцев, впереди и сзади стрельцы с бердышами, да еще следом дюжина верховых. В общем, еду, что твой индийский набоб, или как их там называют?
И тут, откуда ни возьмись, догоняем целую процессию монахов во главе со здешним митрополитом. Пришлось притормозить.
– Благослови, владыко, – попросил я с высоты своего положения, скомандовав носильщикам остановиться.
– Бог благословит, сын мой, – с легкой усмешкой отозвался Серафим.
– Куда поспешаешь?
– На стены, государь. Или не пустишь?
– Отчего же не пущу? Ты, верно, со своими орлами в супостатов из пушек палить собрался, а нам любая подмога сейчас пригодится.
– Стрелять не стану, сын мой, – не поддержал моей шутливости глава местной церкви, – но кое-чем помогу.
– Это чем же?
– Помнишь, ты спрашивал про секбанов, что хану служат?
– Стрельцов греческих? Было дело.
– Греческих, готских, не важно сие. Главное, что они христиане.
– Слушаю тебя, владыка, – сразу посерьезнел я.
– Так вот, – продолжил митрополит. – Послал я к ним человека, сказать, чтобы не геройствовали паче меры, а коли удача от хана Джанибека отвернется, сдавались на твою царскую милость. А я за них пред тобой ходатаем стану.
– Вот за это спасибо, владыка. Уважил так уважил!
– Не торопись благодарить, великий царь. Еще ничего не произошло. У каждого из воинов своя голова на плечах, а еще семья, дети.
– Думаешь, не пойдут?
– То мне не ведомо. Но все равно поднимусь на стену и покажусь им.
– Это может быть опасно.
– Стар я уже бояться. Главное, не забудь все, что ты нам обещал. Выведешь народ мой из рабства агарянского, будет имя твое почитаться не меньше, чем пророка Моисея.
– Если у тебя сыщется еще какой случай весточку послать своим чадам в войске ханском, передай, коли будут умны и в бой с воинством моим вступать не станут, то всех, кто пожелает, к себе в армию заберу. Зваться будут Готским полком в твою и твоей епархии честь.
– Да пребудет с тобой Господь и мое пастырское благословение, царь православный.
Глава 16
Вот уж двенадцать лет, как я почти непрерывно воюю. То с датчанами, то с поляками, а теперь вот и до татар с турками дело дошло. Правда, нынешнее сражение будет первым, когда я стану держаться в стороне и не полезу в гущу схватки. Не то чтобы поумнел, но с больной ногой несподручно.
Несмотря на все старания О’Конора, моя рана продолжает болеть, и это вызывает нешуточное беспокойство у всех, включая меня. Хитромудрый, чтобы не сказать грубее, полуирландец даже собрал врачебный консилиум, чего раньше за ним не водилось. Медикусы, конечно, собрались. Посмотрели, поохали, но так ничего путного и не предложили.
Разве что никогда не унывающий Попел высказался в том смысле, что, видимо, после удаления щепки, глубоко засевшей в царском бедре, в ране могли остаться мелкие занозы, и теперь они постепенно выходят наружу, отторгаемые моим в целом молодым, крепким и здоровым организмом. Главное, на чем все медики сошлись, – хорошо, что рана не гноится, что у пациента нет высокой температуры, слабости и прочих нехороших признаков.
– Государь, но, если в ближайшее время не начнется окончательное выздоровление, вероятно, нам придется провести операцию. Раскрыть рану, тщательно удалить из нее даже ничтожные кусочки чужеродных материалов, щупая буквально пальцами, промыть ее, а потом сшивать фасции слой за слоем, оставляя место для дренажа. Но будем надеяться на лучшее.
Я, со своей стороны, им ничего толкового подсказать не смог. Разве что воспоминание из прошлой-будущей жизни, когда у моего приятеля вот так же никак не заживала стопа, и ничего не помогало, пока тот не съездил в отпуск. Дома затянулось, как на собаке. Видимо, климат неподходящий.
Так что пора и мне переезжать на север. Птицы скоро на юг, а я наоборот. Так ведь и не птица. Не гусь какой. Да и взрослеть пора. Хватит везде самому лезть. Подросли соколята, стали соколами. Справятся сами. Страшновато, спору нет, без пригляда оставлять, а вдруг напортачат и все наши достижения уйдут псу под хвост? Но иначе никак. Такой огромной страной, как Россия, мне в одиночку ну никак не управить. Тем более что кроме болячки есть вопросы на севере и поважнее.
Но это все потом. А сегодня мои генералы должны сдать еще один экзамен. Самостоятельно. Без меня. На поле боя. План сражения они тоже почти полностью сами составили, я больше слушал. В итоге все вроде бы логично вышло, если не вспоминать, что все планы – они только до первого выстрела.
Поскольку главный наш противник – легкая конница, первым делом мы озаботились изготовлением рогаток и плетением габионов – больших цилиндрических корзин без дна. При случае в них можно накидать камней и земли, и получится уже полноценная защита, но и без того от стрел могут прикрыть. Все это хозяйство погружено на собранные по всему городу арбы. Если их завалить на бок и связать друг с другом, получится заграждение не хуже вагенбурга.
Главной интригой для Джанибека и его беков оставался вопрос, через какие ворота будет выдвигаться мое войско. Потому они лишь держали дозоры напротив всех дорог, ведущих в город, а основная орда встала лагерем на изрядном отдалении.
Раззадорив татар и будучи твердо уверен, что они не отступят, а, напротив, пойдут в бой, горя мщением, я занял место на одной из башен и стал наблюдать, как фон Гершов выводит нашу армию.
Первыми выдвинулись казаки Татаринова. Три сотни посаженных на коней донцов с гиканьем и посвистом выскочили из ворот и тут же рассыпались по полю, обходя со всех сторон татарский разъезд. После недолгой перестрелки из луков и ружей крымчаки отступили, не принимая боя. Что, собственно, нам и требовалось. Следом в поле вышли две роты немцев, большая часть из которых были мекленбуржцами, при четырех единорогах. В этом полку немало ветеранов, вставших под мои знамена, когда я еще был простым принцем. Отойдя на сотню саженей от ворот, они остановились, выставив перед собой рогатки и развернув орудия, прикрывая выход остальной армии.
А уже за ними потянулись основные полки. Ертаул Михальского, развернув знамена под призывные клики труб и гулкий перестук тысяч копыт о выжженную солнцем сухую до звона крымскую землю, двумя потоками через соседние ворота выметнулся в поле, разворачиваясь на ходу и образуя сплошную, непроницаемую для врага завесу.
– Как вы себя чувствуете, сир? – почтительно поинтересовался топтавшийся рядом О’Конор.
– Надо бы лучше, но уже некуда, – скривился я, не отрываясь от разворачивающегося предо мной зрелища.
Оно и впрямь того стоило. Марширующая правильными колоннами пехота, гарцующая кавалерия, грозная и при этом мобильная артиллерия. Перед боем мне предлагали снять ча