– Не так я представлял нашу встречу, Иван Федорович, – печально отозвался властитель Крыма, после чего добавил со вздохом: – Кысмет.
– Кысмет – это судьба по-нашему, – пояснил служивший нам переводчиком Рожков.
– На все воля Всевышнего, – пожал я плечами. – Сегодня я на коне, а завтра кто знает?
– Что-то не слышал я о неудачах Мекленбургского шайтана. Не обижайся, царь, но именно так тебя зовут по обоим берегам Черного моря.
– Громкое имя всем хорошо. Подобно знамени, оно внушает страх врагам и воодушевляет друзей. К первым я безжалостен, ко вторым щедр и милостив. Скажи мне, брат Джанибек, как дальше жить будем, хочешь стать моим другом?
– Сокол не может быть другом своей добычи, – туманно отозвался хан, так что было непонятно, кого он называет добычей.
– Все в твоих руках, хан. Сегодня ты и народ твой – злейшие враги царства моего. И потому, если не договоримся, твердо намерен я за обиды прежние вам сторицей воздать! Изведу людоловов под корень! Веришь, что могу?
– С тебя станется.
– Хочешь того или будем договариваться?
– Что ты предлагаешь, русский царь?
– Тут или война, или мир. Ты ведь муж просвещенный, Джанибек. Поди, прикинул уже чего и как. Вот давай сам озвучь. Да только не мелочись, смотри, я этого не люблю.
– Думаю, желаешь ты себе ханство мое забрать.
– Хм, да, желаю. Тебе это не по сердцу? Что готов взамен предложить? Говори, ты же хан – правитель, а не кукла султанская.
– Я сам, мои калга и нуреддин, все беи и мирзы можем поклясться тебе, царь, что отныне и довеку не будем ратиться с тобой и с царством твоим.
– Звучит хорошо, да только велит тебе султан, и побежишь. А коли откажешься, разом заменят другим, кто будет посговорчивей.
– Я готов платить тебе выкуп.
– Нет у тебя столько денег, Джанибек, – сразу отмахнулся я от такого наивного проброса, – ну, раз других вариантов у тебя нет, послушай теперь, что я скажу.
Подчинять своей власти не стану, вассальной присяги не требую. Крымское ханство признаю независимым. А вот договор о вечном мире и союзе против турок и прочих врагов – это обязательно. И еще поклянетесь за себя и потомков не искать вреда России и народу моему и отречетесь от служения Османской Порте. Все земли, какими в Крыму владели турки, останутся за мной. Глядишь, часть их, вот хотя бы и Кафа – могут под твою руку перейти. Еще обеспечишь полную свободу беспошлинной торговли русским и мекленбургским купцам и нашим кораблям, я же дам право татарским подданным торговать в Азове. А коли случится война с турками, приведешь войско нам на подмогу по первому зову. И наши войска из Керчи, случись у вас с Портой война, придут тебя выручать. Силами не меньше трех тысяч стрельцов или солдат и двумя десятками орудий полевых. А также и флот российский всемерно примется помогать в обороне от османов.
За нами остается Керчь, Тамань и весь Таманский остров[38], а на западе Крыма – Балаклава, Инкерман, Ахтиарская бухта и вся долина до речки Бельбек по старой границе турецкого санджака. Земли вокруг Азова, не только те, что допрежь за турками были, но и на шестьдесят верст на восток и юг – до реки Ея, и на запад триста с гаком верст до самой реки Молочной, и от нее дальше на север до Днепра.
О подарках и поминках из Москвы забудьте навеки. Всех полоняников – освободить. Всем христианам невозбранно разрешить выехать в Россию.
Понятное дело, на русские пределы впредь не нападать, а коли кто из твоих сунется – сам же и казнишь лютой смертью. Я могу освободить тебя и твоих людей от османского ига. Крым станет свободным и независимым государством и перестанет жертвовать своими детьми во славу завоеваний заморских султанов, как в недавнем персидском походе[39]. Вы будете жить мирно и богато…
– Что ты такое говоришь! – широко распахнул глаза Джанибек. – Вместо свободы и дружбы с великим домом Османов ты предлагаешь нам московитское рабство?
– А говорили, что ты философ, – криво усмехнулся я.
– Да ну его, государь, – успокаивающе шепнул мне Рожков, – мало ли что про людей болтают!
– Была бы честь предложена. Не хочешь, как хочешь. Время разговоров закончилось, настал час пушек. В скором времени навестим твой град стольный Бахчисарай с визитом. Пора довести начатое до конца! И ты, хан, поедешь со мной.
Глава 18
С каждым днем во дворце кафинского паши становится теснее. Сначала там квартировал только я со своей свитой и царевичем, потом добавились освобожденные из плена дети. А теперь вот еще и хан. В принципе, я вполне мог бы содержать его в яме, обложенной со всех сторон кирпичом, с решеткой сверху, но пока не стал. Все-таки я правитель просвещенный и милостивый, а не какой-нибудь восточный деспот.
Так что пришлось для Джанибека выделить комнату, где хана содержат согласно его статусу. У дверей и окон помещения постоянно дежурит стража, а вечером его выпускают погулять в саду. Иногда мы с ним беседуем и даже играем в шахматы. Неожиданно оказалось, что Гирей человек по-своему интересный и далеко не глупый. Отпускать я его, конечно, не стану. Заберу с собой в Москву в почетный плен. Ну а что? Есть у меня царевичи Сибирские, будут и Крымские. Или нет, Таврические. А что, хан Джанибек Таврический разве плохо звучит?
Правда, золотого запасу у него примерно как и у персонажа из «Свадьбы в Малиновке». Остатки казны в Бахчисарае, там же и семья. Ну, ничего, вывезем!
– Государь, – осторожно просунул в дверь голову Бурцов. – Там к тебе Мишка Шемякин просится пред светлы очи!
– Это кто еще такой? – задумался я, пытаясь вспомнить ратника или начального человека с таким именем.
– Так жилец московский, что с посланием прибыл!
– Погоди, а я его еще не принимал?
– Нет, батюшка! Все недосуг было.
– И вы, сукины дети, не напомнили?
– Не вели казнить! – бухнулся на колени спальник.
– Ладно, зови, – сплюнул я от досады.
Через минуту ко мне вошел немного смущенный молодой человек с объемистой кожаной сумой через плечо и поклонился большим обычаем. Стоило ему переступить порог, как я вспомнил давнюю историю, произошедшую с его отцом во время нашего похода на Смоленск.
– Ну, здравствуй, Миша, – улыбнулся я. – Экий ты здоровяк вымахал!
Молодец и впрямь удался и ростом, и статью, и белым лицом. Явно не одна девка в Замоскворечье по нему сохнет!
– Здравствуй, великий государь, – еще больше смутился посланец. – Прости раба своего нерадивого, что так задержался…
– Пустое, – прервал я гонца. – Лучше расскажи, как там, в Москве дела?
– Слава богу, все благополучно, – облегченно вздохнув, начал свой рассказ Шемякин-младший. – По всем церквам в колокола звонят о здравии вашего величества да молебны служат об одолении супостата!
– Славно.
– Царевны в добром здравии пребывают, а также и боярин Вельяминов с княгиней Щербатовой. Ждут вас домой с победой.
– А Матвей Иванович здоров ли?
– Ага, здоров, – обрадовался парень, что я назвал его отца по имени-отчеству. – Только летом прихворнул немного, да слег, а так здоров.
– Будешь дома, – улыбнулся я, – скажи, чтобы выздоравливал. Мне верные слуги нужны!
– Непременно передам.
– Ну, давай свои послания, разбираться будем, что да как.
Мишка с готовностью снял с плеча свою «почтальонскую» сумку и поставил ее передо мной.
– Гляди, государь, все печати целы! Спал вполглаза, ел с оглядкой, скакал днями и ночами, а послание из рук не выпускал!
– Молодец, – кивнул я. – За верную службу жалую тебя конем, кубком и десятью рублями к окладу. А теперь ступай и передай, чтобы кликнули ко мне дьяка Анциферова, а то я с этими бумагами до вечера не разберусь.
– Слушаюсь! – еще раз поклонился обрадованный Мишка и ринулся исполнять повеление.
Сломав сургучные печати, которые, к слову, сам я несколько лет назад и ввел в оборот на Руси, разрезал ножом многочисленные завязки и принялся разбирать корреспонденцию. Вот это свернутая в трубку грамота с патриаршей печатью от Филарета. Следом еще одна от Вельяминова, потом деревянная шкатулка с гербом Мекленбурга – наверняка из Ростока от Болика. И большой тубус с печатью Посольского приказа. Похоже, Клим вернулся из своего вояжа, а может, просто донесение прислал. И, наконец, в самом низу не сверток и не тубус, а конверт из плотной бумаги. Так могла запечатать письмо только Алена. Я сам ее научил…
– Ну, где там Анциферова черти носят? – прикрикнул я.
– Послали уж, государь! – просунул в дверь голову Бурцов.
– Что-то долго, – пробурчал я. – Ты сам-то грамотный?
– Разумею премудрость сию, – важно кивнул спальник.
– Тогда поди сюда. Ну-ка возьми этот свиток и прочитай, что там…
Лучше бы я этого не делал. Нет, придворный действительно оказался грамотным, что для русских дворян не такая уж редкость. Но вот читал он до сих пор в лучшем случае Часослов или еще что-то в том же духе. Во всяком случае, именно так он и начал читать послание от Никиты. Нараспев и с выражением!
– Все, свободен! – велел я, отбирая документ у незадачливого чтеца.
Пока не пришел мой секретарь, пришлось вникать самому. Если коротко, в Москве все обстояло благополучно. Науки, ремесла и торговля процветали, а население благоденствовало. Правда, отдельные и в целом нетипичные для народа-богоносца элементы по-прежнему замышляли измену, но Вельяминов регулярно вскрывал их коварные замыслы. Причем настолько успешно, что темницы немножечко переполнены, а потому, цитирую: «надежа-государь, надо что-то решать».
По поводу моих воинских успехов была кратенько выражена бурная радость, а затем шло перечисление, где и какие заложены крепости на новой засечной черте. Какие гарнизоны и пушки в них поставлены, а также количество поселенцев с упоминанием вероисповедания. Ну да, сейчас именно религия определяет национальную принадлежность. Православный – значит, русский. Лютеранин – немец, даже если чех. А католик, хоть ты тресни – лях!