– Что ж, я ценю такую смелость и доверие, но как ты здесь очутился, царевич?
– Ты сам отправил посланцев зазывать вольных горцев к себе на службу. Я услышал и пришел. Со мной три сотни джигитов.
– Так ты собрался служить мне? А как же персидский шах Аббас?
– Он еще прежде отправил меня добывать ханский трон, принадлежащий нам с братом по праву! – гордо вскинулся Шахин. – Вот потому я сегодня стою перед тобой. И отвечая на вопрос, нет, царь, я не хочу наниматься к тебе. Хоть ты и великий воин. Я предлагаю тебе договор, мир и дружбу. Если ты признаешь меня ханом и остановишь своих воинов и калмыков, то я отрекусь от вассальной клятвы турецкому султану и заключу с тобой крепкий мир.
– Интересное предложение! Ну, раз пришел, садись рядом. Выпьешь со мной?
– Отчего же не выпить, – улыбнулся тонкими губами татарин.
Вино он пил, смакуя, маленькими глотками, явно наслаждаясь процессом. Я уж было хотел подначить его, мол, хоть бы раз увидеть непьющего мусульманина, но в этот момент из моря наконец-то выбрались пацаны. Заметив незнакомца, они быстро надели на себя порты и рубахи, после чего заняли место за моей спиной.
– Это твои сыновья? – с улыбкой поинтересовался Шахин. – Пусть их жизнь будет счастливой!
– Благодарю.
– Кто это, ваше величество? – первым не утерпел Петька.
– Это царевич Шахин-Герай, сын Саадет-хана, младший брат претендента на бахчисарайский престол Мехмета, – представил я детям незваного гостя, на что те удостоили его вежливым поклоном, после чего Митька осторожно спросил:
– А кто тогда ваш пленник Джанибек?
– Все зависит от точки зрения. Сам Джанибек и султан Осман думают, что он законный хан. А вот что думает наш новый друг, мы сейчас узнаем.
– Джанибек-Гирей – узурпатор, – охотно пояснил свою позицию по данному вопросу Шахин. – Его отец не был ханом, так что только мы с Мехметом можем претендовать на трон!
– Так ты для себя просишь трон или для старшего брата?
– Я бы отдал жизнь за то, чтобы престол вернулся брату, – сверкнул глазами крымский царевич, после чего растянул губы в непринужденной улыбке. – Но ведь его здесь нет!
– Это верно, – кивнул я, прикидывая открывшиеся возможности, после чего добавил по-немецки, обращаясь к охране: – Мы возвращаемся во дворец! Этот человек – мой гость. Ведите себя с ним соответственно его положению, но…
– Что, мой кайзер? – осведомился начальник охраны.
– Не спускайте с него глаз, этот сукин сын очень опасен!
– Почему же вы назвали его другом? – удивился сын, ради соблюдения конспирации тоже перейдя на немецкий.
– Потому что он будет нам очень полезен, – не смог удержаться я от довольной улыбки. – Ни одна армия завоевателей не сможет так разорить здешние земли, как этот мерзавец!
Ужин или обед для царя это не просто прием пищи, а торжественное действо. А уж если на него приглашено столько высокородных гостей, то и вовсе сакральное. И еще никогда за все время, проведенное на престоле, я не получал от еды такого удовольствия, как в этот вечер.
Увидев родственника, Джанибек-Гирей сначала побледнел, потом покраснел, после чего сделал попытку уйти, сославшись на нездоровье, но я ему не позволил. Шахин, напротив, вел себя совершенно непринужденно, ел понемногу, но с удовольствием, и все хвалил.
Я иногда подкидывал палки в огонь сжигавшей их ненависти, задавая вопросы о красотах Крыма и богатстве его городов. Спрашивал, где находятся лучшие виноградники и много ли в стране иных богатств. Царевич охотно мне отвечал, злорадно поглядывая на поверженного соперника. Тот же мог в ответ лишь хмуриться и молчать, пока, наконец, даже его ангельское терпение стало заканчиваться.
– Зачем ты мучаешь меня, мекленбургский шайтан? – буквально простонал он. – Для чего ты пригласил сюда этого гнусного изменника?
– Это я-то изменник?! – вскочил со своего места Шахин. – Узурпатор, турецкая подстилка…
Дальше разговор перешел на татарский с использованием местных идиоматических выражений, отчего мне пришлось даже приказать охране разнять их.
– Отправляйтесь-ка спать, господа, – велел я, еле сдерживая смех.
Джанибек тут же воспользовался этим предложением и, коротко поклонившись мне, вышел в сопровождении стражи. Шахин же, напротив, попытался остаться и, как только хана увели, обратился ко мне с просьбой.
– Отдай мне его, великий царь! – взмолился он, раздувая ноздри от предчувствия добычи. – До самой смерти буду тебе рабом, но только дай мне добраться до шеи этого негодяя!
– Я подумаю над твоим предложением, – пообещал я в ответ, сразу же решив, что при первой же возможности отправлю Джанибека в Москву.
Что может быть лучше для обуздания такого хищника, как Шахин, чем запасной претендент на престол?
Когда все разошлись, я велел приготовить мне горячей воды для омовения и позвать Юлдуз. Она и раньше помогала мне с гигиеническими процедурами, которые могли плавно перейти в любовные утехи, так что никакого удивления это распоряжение не вызвало.
– Скажи-ка мне, красавица, – спросил я, не сводя глаз с девушки, – как ты ухитрилась узнать бывшего калгу?
В глазах Юльки мелькнуло что-то вроде паники, но она тут же взяла себя в руки и попыталась притвориться, что не поняла вопроса, но было поздно.
– Ну что молчишь? – закинул я удочку. – Или мне профоса кликнуть?
– Не надо, мой господин, – испуганно ответила она и тут же прикусила язык, сообразив, что выдала себя.
– Чудеса-то какие, – ухмыльнулся я. – То немая была, а теперь вон как заговорила!
– Я не хотела вас обманывать! Меня заставили!
– Конечно-конечно, – не стал спорить я. – Но тебя, голубушка, не об этом спросили. Итак, откуда ты знаешь Шахин-Герая?
– Я… я видела его во дворце своего отца.
– Час от часу не легче! А кто у нас отец?
– Я дочь Селямет-Герая, – вскинув голову и распрямив спину, гордо ответила девушка.
– Охренеть! – не смог удержаться я от удивленного возгласа. – Слава богу, хоть не покойного султана Ахмета.
– Я не вру! – покраснела Юлдуз. – Моей матерью была младшая наложница-черкешенка. Она умерла, когда я родилась, но отец приказал взять меня во дворец и растить как госпожу. Мне было всего семь лет, когда я в последний раз видела Шахин-Герая. Они с братом тогда пытались убить моего отца, но их заговор раскрыли, и они были вынуждены бежать.
– Так ты сводная сестра хана Джанибека?[40]
– Да.
– Почему же он тебя не узнал?
– У моего отца было столько детей, что он и сам их всех не помнил. Когда он умер, началась смута. У Селямета было много своих сыновей, но власть захватил Джанибек, бывший тогда калгой. Меня тогда чуть не похитили, но здешний бейлербей отбил и приютил меня в Кафе. С тех пор я жила у него.
– А русскому языку где научилась?
– От бабушки Аксы, ее русское имя – Фаина.
– Ага, вспомнил такую боевую старушку…
– Она больше всех заботилась обо мне и спрятала, когда твои воины ворвались в крепость.
– Как в романе. Или в индийском кино!
– Прости, мой господин, но я тебя не понимаю.
– И не надо.
Глава 19
Прежде чем отправляться в поход на Бахчисарай, нужно было решить проблему секбанов, или как их еще называли – «тюфенгчи». Сразу же после окончания битвы греческие и готские наемники крымского хана поклялись, что не будут злоумышлять против меня и русского воинства, причем, что характерно, на кресте и в присутствии митрополита.
Говоря по совести, глядя на них, с трудом верилось, что это воинство сохранило верность православию, но не топить же их было? И вот теперь сидят кто в городе, кто в ближайших к нему селениях и ждут решения своей судьбы. За ними, разумеется, приглядывают, но больших притеснений не чинят. Кто пожелал, вернулись к семьям, некоторые изъявили желание вступить в мое войско, но большая часть так и пребывала в ожидании.
Однако оставлять такую ораву привычных к военному ремеслу людей с непонятным статусом у себя в тылу было по меньшей мере неразумно. Поэтому я велел им собраться у стен Кафы, куда пригласили и преосвященного Серафима.
Пришли, разумеется, не все, но около тысячи человек народу толпилось. Перед разбитым для меня шатром с навесом шпалерами выстроились мекленбуржцы и стрельцы, а вокруг на всякий случай гарцевали казаки Татаринова.
Митрополит с выборными людьми от секбанов уже ожидал меня вместе с Рожковым, которому в очередной раз пришлось выполнять роль толмача. Подъехав, я первым делом подошел к церковному иерарху под благословление, после чего нам подали кресла. Мне побольше и поудобнее, Серафиму досталось седалище поскромней, но тот неожиданно остался стоять.
– Не пристало мне садиться в присутствии вашего величества, – просто объяснил он свой поступок. – Ведь я пришел как проситель за жизнь своей паствы.
– Как угодно, владыка, – пожал я плечами, устраиваясь поудобнее. – Для начала желаю выразить тебе нашу монаршую благодарность и неизменное благоволение за то, что ты уговорил духовных детей своих не лить кровь понапрасну. Сие мы ценим и безмерно одобряем. Мы же со своей стороны наше обещание также исполнили и всем сдавшимся даровали жизнь и прощение прежних прегрешений.
– Чем же мы виноваты перед вами, государь? – округлили глаза собравшиеся начальные люди «псарей», что в переводе на персидский и звучит как «секбан».
– Запамятовали? – участливо поинтересовался я. – Ничего страшного, напомнить недолго. Вы, сукины дети, – на ходу скаламбурил я, – а также отцы-деды ваши служили верой и правдой ханам, которые много лет терзали нашу землю. Жгли, убивали, грабили, уводили полон. Не жалели ни стариков, ни детей, и даже храмы Господни не могли служить им убежищем.
– Мы люди подневольные, – попробовал возразить кто-то из болюкбаши[41], но на него зашикали, заставив молчать, пока Мекленбургский дьявол не приказал всех убить.