– Но мы милостивы и прежним вас не попрекаем! Однако и оставить все как есть нельзя. Давайте определяться, как дальше жить будем?
– Мы в вашей власти, – вздохнул Серафим, очевидно несколько иначе предполагавший ход нашей встречи. – Как повелите, так и будет.
– Что же, в таком случае полагаю, у вашей паствы есть три пути. Первый – вернуться в истинную православную веру и пойти на службу нашему величеству. Второй – перейти в наше подданство и переселиться в наши земли. Кто пожелает, может отправиться в Россию, остальные могут основать поселения по берегам Азовского моря. Во внутренние дела ваши вмешиваться не стану и первые десять лет ни дани, ни иной службы, кроме как оборонять свои городки, не потребую. Тем же, кто поселится в иных городах нашего царства, налоговая льгота будет всего три года.
– А какой же третий путь? – мрачно осведомился секбанский ага.
– Служить хану, – пожал я плечами.
– Разве Джанибек останется властителем Крыма?
– Ну, зачем же Джанибек-Гирей, – ухмыльнулся я. – Мало ли достойных в роду потомков Чингисхана?
– Но кто же в таком случае будет ханом? – воскликнул митрополит, но тут же едва не подавился своими словами, ибо увидел выходящего из шатра Шахин-Герая.
Но если уверенный в моей защите Серафим просто удивился, то начальные люди секбанов просто застыли от ужаса. Поскольку многие из них, если не все, в свое время предали старшего брата Шахина – Мехмет-Герая.
– Склонитесь перед своим ханом, – прошипел царевич, сверля глазами собравшихся.
– Ты еще не хан, – твердо ответил ему ага.
– Верно! Беи еще не поднимали тебя на белом войлоке, – поддержал его кто-то из толпы.
– А где же твой брат Мехмет? – добавили с другой стороны. – Прежде он звался ханом!
– Вот вы как заговорили, шакалы, – криво усмехнулся Шахин и, сделав вид, будто отворачивается, резко выдернув из ножен саблю, полоснул клинком главу секбанов по горлу.
Удар был столь быстр и точен, что голова несчастного аги не удержалась на плечах и покатилась по земле, орошая ее кровью, а следом за ней опустилось и тело.
– Ничего себе! – изумился я. – А царевич-то, оказывается, резкий как понос!
– Не то слово, государь, – вздохнул Рожков, которому подобные зрелища, судя по всему, были не в диковинку.
– Смотрите и запоминайте! – продолжал Шахин. – Всякому, кто предаст меня, уготована такая же участь! Искандер-ага не знал, что такое честь, верность и преданность, а потому и закончил свои дни как собака!
Потрясенные гибелью своего лидера готские стрельцы угрюмо молчали. В другое время царевич за такой финт ушами рисковал мгновенно получить ответку, но теперь они были без оружия, да к тому же окружены со всех сторон моими ратниками.
– Великий царь московитов Иван Мекленбургский признал мои права на трон и всячески поддерживает их, – не унимался Шахин. – Уже завтра мы пойдем на Бахчисарай, и всякий, кто осмелится противиться нашему оружию, будет стерт с лица земли!
Судя по всему, хвастливая речь татарского царевича не слишком убедила его потенциальных сторонников, но и возражать, глядя на обезглавленного предводителя, никто из них не осмелился.
– Уберите тело Искандер-аги и предайте земле, как подобает человеку его ранга и положения, – решил вмешаться я и встал рядом с самопровозглашенным ханом.
Шахин-Герай дернулся в ответ, как будто был против, но, наткнувшись на мой взгляд, осекся.
– Ты саблю-то убери, – посоветовал я ему, после чего продолжил речь перед секбанами: – Вы все слышали мои условия. Теперь думайте, сроку вам до завтра…
– Что тут думать, государь, – с горечью отозвался седоусый плечистый секбан, – позвольте мне прямо сейчас принести присягу?
– Изволь, братец.
– Я, Зисис Сидоропулос, на сем месте и перед лицом Божьим, – начал он, перекрестившись в сторону бледного как смерть митрополита, – целую крест на верность вашему царскому величеству и клянусь верно и нелицемерно служить царю Ивану и его наследникам до самой моей смерти!
– Ах ты… – дернулся явно не ожидавший такого исхода царевич.
– Тише, Шахин! – цыкнул я. – Это теперь мой человек!
Примеру Зисиса последовали более половины присутствующих, а на следующий день их число увеличилось до тысячи человек. Не захотели люди присягать новому хану, уж больно своеобразная у него была репутация. Вот так и появился у меня на службе Таврический стрелецкий полк. Впрочем, Шахин без войска не остался, ведь помимо «готских и греческих джигитов» в плену у меня хватало татар и ногаев. Вот они-то с большой охотой стали под его знамена.
Дело в том, что пока Шахин служил персидскому шаху, он неоднократно сталкивался в бою со своими земляками из Крыма. Но если знатных беев, как правило, ожидала жестокая казнь, то к рядовым нукерам царевич проявлял совсем несвойственное ему милосердие. И теперь эта тактика принесла свои плоды.
Другим пополнением стали воины из рода Мангыт. В армию Джанибека пришла лишь малая часть их нукеров, да и те при первой же возможности постарались сбежать с поля боя. Но как только прошел слух, что вернулся сын Саадет-Гирая, они поспешили присягнуть ему на верность.
Что он им пообещал, и как уж они там договаривались, я не в курсе, но мы заключили настоящий договор. Случилось это в один из вечеров, когда мы с ним после ужина пили кофе и неспешно беседовали.
– Великий царь, – с нарочитой подобострастностью спросил Шахин, – а правда ли, что вы ни разу не потерпели поражения?
– Почему ты так решил, друг мой? – усмехнулся я.
– Люди говорят, что вам всегда сопутствует удача, – неопределенно отозвался Герай.
– Увы, – грустно усмехнулся я. – Капризная девка по имени Фортуна не раз поворачивалась ко мне спиной. Мне, как и тебе, приходилось быть изгнанником, скрываться от врагов, служить сильным мира сего как простому нукеру. Приходилось мне пережить и предательство друзей, и плен, и несчастную любовь.
– Вы, верно, шутите, – засмеялся царевич. – Даже до Персии дошли слухи о том, что ни одна женщина не может устоять перед Иваном Мекленбургским!
– Да ладно!
– Более того, – с видом заговорщика подвинулся ко мне Шахин, – говорят, что счастливицы, познавшие вашу любовь, познают так же и радость материнства!
– Враки! Далеко не все, – ухмыльнулся я, и мы весело расхохотались.
– И все же в глазах ваших поселилась печаль, – заключил знатный татарин.
– Знаешь, друг мой, есть такая поговорка: «Кто счастлив в сражениях – несчастлив в любви!»
– Много бы я отдал, чтобы быть таким «несчастным», – горестно вздохнул Шахин, после чего с надеждой посмотрел на меня. – Ваше величество, научите?
– Не прибедняйся, царевич, опыта у тебя на десятерых хватит. И если уж ты до сих пор жив, значит, и счастья для тебя немало отмерено на небесах. Что же касается предстоящих сражений, то я думаю так. Твои враги – местные беи и турки. И для того, чтобы совладать и с теми, и с другими, тебе понадобится стойкая пехота и пушки.
– Где же их взять? Даже те немногие, что были в Крыму, теперь хотят уйти прочь с моих земель.
– Ничего страшного. Пока ты будешь верен нашему союзу, мои полки по первому твоему зову будут приходить из Керчи и Азова на подмогу.
– Вы оставите Керчь за собой?
– Да. И Тамань. А еще степь от Дона на запад до реки Молочной и дальше до Днепра.
– Но это наша земля!
– Взамен я отдам тебе Кафу и все турецкие города в Крыму, кроме Керчи, Балаклавы и всей долины до речки Бельбек.
– Османы не потерпят этого!
– Вам в любом случае придется воевать. Но если берег будет подвластен тебе, у них не получится высадить большой десант, а с малым ты и сам справишься.
– Без пехоты и пушек?
– Позови на службу запорожцев. Я тоже пришлю помощь. Вместе одолеем.
– Моим беям нужна добыча, – закинул удочку будущий хан. – Нужно будет ходить в походы.
– А кто тебе не дает? Вон ляхи зажиточно живут, черкесы, тоже говорят, не бедствуют. Да хоть бы и турок режь. Ходи, куда хочешь, только не в мои земли. Иначе пожалеешь!
– В степи много джигитов, за всеми не уследишь!
– А ты постарайся! – жестко посмотрел я на Шахина.
– Я понял тебя, великий царь.
В итоге возникла некоторая неясность. Отправлять Шахина с тремя тысячами его всадников вслед за калмыками и ертаулом Михальского – рискованно. Как бы ойраты сгоряча татар не покрошили. А самому с ними идти тем более непонятно. Для пехоты это долгий и ненужный марш, да и я сам не до конца залечил рану. На коня пока садиться не стоит. Да и просто оставлять буйного чингизида без присмотра представлялось мне неразумным.
Решение нашлось само, когда утром в мои покои ворвался Бурцов и тут же застыл на пороге, увидев нас с Юлькой.
– Не вели казнить, надежа-государь, – пробормотал он, стараясь не смотреть в сторону натянувшей на себя простыню девушки.
– Чего еще? – рявкнул я. – Не видишь, я тут важными государственными делами занят!
– Вижу, батюшка, – с готовностью кивнул спальник. – Только к гавани нашей флот подходит.
– Какой еще флот? – удивился я.
– Большой, ладей в двести!
– Ни хрена себе, – подскочил я с кровати. – Неси умыться и одежду!
– Слушаюсь, – кивнул он, после чего перевел все-таки глаза на Юлдуз и нерешительно добавил: – Сейчас нести или через пять минут?
– Сколько?!! – возмутился я. – Казню за поношение государевой чести, сволочь!
Потом выяснилось, что ничего страшного не произошло. Как оказалось, это был караван купцов, вернувшийся из Азова после очередного рейса. Вот на эти самые корабли мы и загнали татар вместе с лошадьми, после чего вместе с конвоем из галер и «Святой Елены» взяли курс на запад.
Спустя два дня мы с рассветом вышли к цели нашего плавания. Утренний бриз ласково наполнял паруса кораблей эскадры, а мы, стоя на полуюте, могли лицезреть и море, и скалы южного берега во всей их фиолентской красе. Справа – узкое горло Балаклавской бухты и полуразваленная генуэзская крепость Чембало на горе, слева, пока теряясь вдали, Ахтиарская бухта, называемая так по мелкой рыбацкой деревеньке, расположившейся в ее глубине. И только я один во всем свете знал, что со временем здесь возникнет город, порт и крепость – Севастополь.