- Мария, Мария, невероятная новость!
- Что случилось, Антонио?
- У меня есть четверо родных братьев!
- Антонио, но ты никогда мне об этом не рассказывал…
- Потому что я сам не знал, а вот теперь все открылось. Странно, что мои негодяи родители никогда не говорили мне об этом.
- Да, и сами эти негодяи – твои братья могли бы дать о себе знать.
- Действительно, вдруг один из них – Роман Абрамович? Сидит где-то на Чукотке и не знает, как потратить деньги. И даже не подозревает, что у него есть брат, который может помочь ему в этой беде.
- Все-таки вряд ли Абрамович – твой брат. Ты на него не похож.
- Ну и что? Знаешь, Мария, братьев любят не за это. И вообще, не надо плохо говорить о моих братьях.
- Но как ты все это узнал?
- Вот, смотри, я нашел в нашем семейном архиве…
- Где?
- Ну, в тумбочке… нашел вот эту фотографию. Видишь этих пятерых младенцев? Один из них я.
- Ты уверен?
- Конечно. Иначе откуда бы эта фотография оказалась у меня в тумбочке… в архиве.
- Подожди, подожди. Это же я вырезала из газеты «Мексика в картинках». Видишь, тут даже подпись есть: «Женщина родила пятерых, не сходя с велосипеда».
- И что, ты хочешь сказать, что вот на этой фотографии – не я с моим племянником?
- Нет, это самый высокий человек в мире с самым маленьким.
- Но вот это же я после вечеринки у Касильясов!
- Нет, это самка орангутанга после падения с высоковольтных проводов.
- Черт! Ну, что, пойду, напишу этому негодяю Абрамовичу, что у него больше нет брата в Мексике. Бедный, как он расстроится!
154.
- Мария.
- Да, Антонио.
- Мария, я вписал свое имя золотой строкой в мировую философию.
- А как ты это сделал?
- Я дал ответ на гамлетовский вопрос «Быть или не быть»?
- И что ты ответил?
- Конечно, быть. Быть сегодня в семь вечера в ресторанчике «У глухого Мигеля», там соберутся все – Рауль, Фернандо, Маноло. И почему же мне там не быть?
- Потому что ты напьешься, придешь в два часа ночи и будешь орать и требовать еще текилы.
- Вот и прекрасно. Тем самым я отвечу еще на один извечный вопрос – «что делать?». Ответ – идти к глухому Мигелю, пить, орать и требовать еще текилы.
- Антонио, но ведь ты всегда так делаешь.
- Правильно. Это значит, что я всю жизнь отвечал на эти вопросы, но не знал об этом, только сейчас узнал об их существовании!
- Хорошо, а как тогда ты ответишь на еще один больной вопрос: «Кто виноват»?
- Ну, это вообще просто, Мария. Виновата, по любому, будешь ты. Все-таки странно, что этих писателей интересовали такие элементарные вопросы. А между тем вопрос «Кто больше выпьет» до сих пор остается без ответа, потому что наши с Раулем возможности еще не до конца изучены.
155.
(Звонок в дверь).
- Кто там?
- Антонио, это я, Мария, открой мне.
- А почему ты звонишь, у тебя же есть ключи?
- Представляешь, Антонио, я их потеряла!
- Да? И что ты хочешь?
- Пусти меня домой
- Хм. А как я могу быть уверен, что ты Мария?
- Ну, посмотри в глазок.
- Действительно. Ой! Какая странная женщина – отдаленно похожая на Марию, но сплюснутая по краям и сильно выпуклая в середине. А Мария не такая.
- Антонио, это просто глазок искажает. Ну, пусти меня уже.
- Глазок… А чем ты докажешь, что ты потеряла ключи?
- Тем, что их нет в сумочке. Вот, слышишь, если бы в ней были ключи, они бы звенели, а так ничего не звенит.
- Логично. А Мария, кстати, никогда не отличалась логикой. Так что, женщина, если вы так любите меня, что убили Марию, потеряли ее ключи и теперь хотите со мной жить, то я согласен, потому что я сам собирался все это сделать. Только давайте начнем нашу совместную жизнь с правды. Вы кто?
- Ну, хорошо, если тебе так хочется, я – Хуана.
- Ага, вот я тебя и разоблачил, негодяйка! Пошла прочь, обманщица Хуана!... То есть, нет, не обманщица Хуана, а обманщица Антонио, то есть меня. Пошла прочь, обманщица Антонио по имени Хуана… то есть, нет, не Антонио по имени Хуана, а Антонио по имени Антонио, а обмащица Хуана… в смысле… о, господи… о чем я говорил? Про «кто там». Кто там?
- Это я, Антонио.
- Антонио – это я! Пошла прочь, обманщица Хуана, обманувшая не только Хуана, но еще и Антонио и убившая Марию, но это уже ладно… Ну, что ж, Мария ушла, Хуана тоже… свободный вечерочек.
156.
- Антонио!
- Что, Мария?
- Что ты делаешь?
- Я пишу статью в газету «Библия тудей». Я вношу дополнения в библейское выражение «И последние станут первыми».
- А что ты там меняешь?
- Все. Вдумайся в смысл этой фразы: люди стоят в очереди, и последние вдруг оказываются первыми. Это возможно лишь в двух случаях – когда в очереди всего двое, первый все купил, и тут второй, он же последний, становится первым.
- Ну, какая же это очередь – из двух человек!
- Вот, Мария. И второй вариант – когда с другой стороны очереди тоже стали что-то давать, и они неожиданно оказались первыми. Или открылась вторая касса, но это так редко бывает…
- И как же ты хочешь, чтобы звучала эта фраза?
- «И последние станут предпоследними», потом «и предпоследние станут предпредпоследними», потом «предпредпоследние…»… ну, и так далее, в зависимости от того, сколько людей перед и после того, кто был последним, пока он не станет, наконец, первым, и ему продадут бутылку текилы.
- Господи, Антонио, какой ты умный! Надо же срочно звонить, чтобы они там изменяли библию!
- Да, я уже звоню. А ты пока неси бутылку текилы. Она будет первой, но не последней.
157.
- Антонио, Антонио!
- Что, Мария?
- Я написала стихотворение. Хочешь послушать?
- Нет.
- Ха-ха-ха, как ты всегда смешно шутишь. Ну, слушай. Называется «Осеннее»: «Вот и осень наступила, вот и солнце отступило». Ну, как?
- Гм. Очень хорошо.
- Не слишком коротко?
- Нет-нет-нет, длиннее точно не надо. Я бы даже пару строчек сократил.
- Но тогда останется только название.
- И хорошо. Оно прекрасно выражает тему – «Осеннее». Сразу так… красиво, печально, но вместе с тем… глубоко.
- А почему тогда эти негодяи в журнале сказали, что не будут это печатать?
- Ну, во-первых, потому что они негодяи, а во-вторых, в нашей стране недавно появилась страшная цензура, и ты, очевидно, стала ее жертвой.
- Но ведь я еще весной носила им свое стихотворение, и они его тоже не приняли.
- Ну-ка, напомни.
- «Весеннее». «Вот весна и наступила, вот и солнце проступило».
- О. Так у тебя получается целый цикл.
- Ой, правда! Вообще то до цикла там не хватает еще «Летнего» и особенно «Зимнего»…
- Да-да-да, «Зимнего» особенно не хватает.
- …но я думаю, недели за две я восполню этот пробел.
- Знаешь что, Мария, поэзия – это такое дело, в нем не надо спешить. Поезжай-ка ты лучше куда-нибудь в творческую командировку, месяца на три – в Болдино, в Михайловское, там, говорят, хорошо пишется. А я буду публиковать твои письма ко мне и водить экскурсии по нашему музею-квартире, у меня на примете уже есть три-четыре симпатичных поклонницы твоего творчества.
158.
- (Звук падения). Ой!
- Антонио!
- Да, Мария, это я…
- Ты что, опять напился и упал?
- Ты что, Мария, я… я пал жертвой действия закона всемирного тяготения. Какой негодяй его придумал?
- Ньютон. Но он тоже от этого пострадал – получил яблоком по голове.
- Умер?
- Да. Но не от этого.
- Тем лучше для него. А то бы я ему… И вообще, он ничего не понимал. Что это – большое тело притягивает малое?
- Это закон, он неоднократно подтверждался.
- А вот смотри – у тебя большое тело? А оно меня совершенно не притягивает.
- Нет, Антонио, здесь имеются в виду космические размеры…
- Знаешь, при твоем росте эти размеры вполне можно считать космическими. Ой! (Звук падения).
- Ну вот, ты опять упал!
- Это все Ньютон! Я добьюсь законодательного отменения этого закона.
- Ты неправильно говоришь, Антонио.
- Почему?
- Нельзя говорить «отменения», надо говорить «отмены».
- Да? А я тогда добьюсь еще и законодательного отменения правила, по которому нельзя говорить «отменения». Ой! (Звук падения).
- Антонио, иди, ложись.
- Да, Мария, пойду притяну это тело к постели. Ой! (Звук падения). Какой светильник разума упал… угас… ну, ничего, к утру проснется… загорится опять. Спокойной тебе ночи, Антонио.
- Меня зовут Мария!
- Очень приятно. Антонио. Разрешите присесть за ваш столик… (Захрапел).
159.
(Скрип входной двери).
- Антонио, это ты?
- Тихо, Мария, тсс. Если ты сейчас не проснешься, то все будет нормально, ты ничего не заметишь.
- Я уже все заметила! Опять напился?
- Ну что ты начинаешь, Мария?… тем более, что на этот раз все по-другому.
- А где тебя носило, уже два часа ночи?
- Мария, я был на суде. Судили моего дедушку, он сбил пешехода.
- Боже, какой кошмар! Бедный твой дедушка, негодяй Дон Альварес!… Но, погоди, Антонио, как он мог кого-то сбить, он же инвалид?
- Правильно, он ехал в своем инвалидном кресле. И теперь ему придется возмещать ущерб – помятый бампер, дверь, фара.
- Ты же сказал, что он сбил пешехода!
- Пешехода?... А, да, конечно пешехода. Просто пешеход был за рулем. Главное, дедушка отделался небольшими вмятинами – на голове, а тот – вдребезги.
- Как же такое может быть?
- Ты просто плохо знаешь моего дедушку. Он в молодости мог ездить со скоростью 200 километров в час. Если бы тогда еще были машины, способные развивать такую скорость, он бы вообще… А так, умер – и все.
- Как, умер? Ты же сказал, его судили?
- А, да! Умер другой дедушка, а этого судили за изнасилование и дали пятнадцать лет.