признал дона Борда. Напудренный парик, богатый камзол с кружевами, серебряные чулки…
— Угощаю, милейший! Четверть тысячелетия вина не пригублял!
«И мне такое предстоит!» — с ужасом от цифры подумал Васька.
В баре по-прежнему было уютно, пусто, и алкогольный янтарный монстр предвкушал скорую, легкую победу. Но Васька получил подкрепление — второй призрачный фронт.
Усевшись в кожаное кресло, как в дот, дон Борда обрушил шквальный скорострельный огонь. Не утратил за два с половиной века сноровку — она, видать, навсегда в крови. Да и какая у призрака кровь? Чистая энергия, которую не сбить с катушек. Видел ли кто-нибудь энергию на бровях? Дон Борда расслабился, повеселел, но не более.
— В какие сферы не войду я, — подмигивал он. — Везде мне видятся друзья.
— А сколько нас, друзей-то?
— Вас, милейший, не более одного!
— И не менее двух, — соглашался Васька, стремясь обнять дона.
Поддав, как следует, монстру по морде, почти опустошив, они хитро сманеврировали — якобы отступили. А сами пошли кататься на вагонетке по забоям, отвалам, шурфам и канавкам. Дон Борда очень раскрепостился, говорил милые глупости, вроде — «неправильна моя призрачная жизнь!» — пускался вприсядку, сбросив камзол, и кувыркался гимнастически на рельсах. С воплями и прибаутками, каких не слыхали мексиканские недра, они бегали вперегонки, играли в салочки и жмурки. Дон Борда не жульничал. Напротив, уступал дорогу, не подглядывал и по мере сил сгущался под осаливание. Словом, на редкость приличный призрак старого доброго воспитания, с легкой французской чудинкой и суеверностью.
— Показал бы тебе, Васенька, пару кладов по дружбе, да сомневаюсь.
— Покажи один, добрый призрак! Наследство есть. Еще бы клад и выигрыш в лотерею!
— Один не могу, — вздыхал дон Борда. — Сперли! Могу пару, но, поверь, опасно. Плохая примета.
— Как знаешь! Пошли добивать!
Но монстра прикончила Шурочка, поджидая Ваську. Призрак, сказав «адьос», умело растворился. Пытался и Васька, но не успел. Шурочка ухватила под руки и потащила прочь по крутой лестнице, удивляясь, какой он легкий, даже на бровях. Кажется, чей-то дух, не мало их тут собралось, помогал ей направленным полем.
Васька бормотал, сильно заплетаясь и коверкая слова:
— Видел Приску, Борду. Выпили немножко…
— Тришка с бородой? Не знаю такого! В любом подземелье собутыльника отыщешь, — ворчала Шурочка. — С того света достанешь. Все, дитятко, спета твоя песенка до дна. Завтра конец такой жизни!
И оторопь брала, какими вещими были ее слова. Только любящая женщина способна прорицать, не сознавая.
Призраки и духи
Есть путаница в отношении призраков и духов. Мол, призрак одного поля ягода, а дух — совсем другого. Так ли? В общем-то, никакой разницы! Призрак — это дух, видимый невооруженным глазом. И наоборот, дух — это призрак, которого без помощи специальных приборов не разглядеть. Как правило, призраки являются ночью или в затемненных местах — на чердаках, в погребах, на дискотеках и в кинотеатрах. Духу легче стать видимым в потемках, что зависит от целого букета лучей — ультрафиолетовых, инфракрасных, гамма, бета, альфа, райос-икс и прочих покуда безымянных. Короче, если определенный дух имеет цель кому-либо явиться, уверенно превращается в призрака. Но бывают случаи, когда дух настолько засветился, что обратного хода нет. Невидимость утрачена! Ужасающа неприкаянность таких призраков. С тоски они устраиваются на службу, фиктивно бракосочетаются, выдвигают куда-нибудь кандидатуру. Это невольные призраки. Более специальное название — перманентные. В народе известны как вечные жиды, или Агасферы. Для любого духа невольное призрачничество — страшный позор!
Дух Илий не пробовал до сих пор превращаться. При живом-то Ваське было бы странно. Летал по асьенде, нюхал цветы, пил горный воздух, заглядывая во все углы и закоулки. Любознательный дух, ему нравилась старина. Спустившись в шахту, он запечалился — столько пота, крови и слез пролито здесь. Увы-увы! Природа мира такова, что слишком часто дух гоним в угоду плоти. И редко вспомнит кто о том, что плоть смертна, а дух бессмертен. Все молят Господа о плоти — здоровье, сытости, достатке, успехе в обществе, чинах, пустых заслугах и богатстве. Повсюду грех. Грех лицемерия, грех насилия, грех рабства, грех коварства, грех тысячи грехов. Все божий мир, и все страдает, не понимая, для чего…
Духовные стенания привлекли дона Борда. Хоть он и был навеселе, а почуял пришлого.
Призрак обесцветился, поблек и растаял, как папиросный дымок. Легче беседовать без трепа языком.
— Милости просим! — мысленно поклонился он. — Дух дона Хосе де ла Борда!
— А я Васьки Пруна, — скромно ответил Илий.
— Как же сразу не признал? — обрадовался дух Борда. — Мы с твоим Васькой дружки неразлучные! Гуляли вместе!
— Высокая честь быть вашим другом, дон Борда! — расшаркался Илий.
— Ты церемонии брось! Давай, любезный, опризрачнимся по-свойски.
— Сумею ли? — засомневался Илий. — В первый раз.
— Пустяки! Представь Ваську во всей полноте и жми по полю из края в край, — объяснил дон Борда.
Действительно, получилось просто, как чихнуть с маленькой заминкой. На рельсах теперь сидели два призрака — дон в камзоле и Васька, в чем мама родила.
— Оплошность новичка, — успокоил дон Борда. — Всегда спешат, да одеться забывают. Не смущайся, милок, — на Ваську похож! Только невесел. Чего невесел-то?
— Обстоятельства, — пожал плечами Илий.
Дон Борда насторожился:
— Какие такие? Не помер ли наш друг с перепою?
— Почивает, слава богу!
— А чего, дражайший, витаешь соло? Не по правилам!
— Каюсь, — вздохнул Илий. — Так заведено было, что Васька отпускал проветриться. И представьте, сеньор, — доигрались. Вселился кролик Точтли!
Дон Борда подпрыгнул на рельсе, прихлопнув по коленям:
— Вот и гляжу — Васька, не Васька! У тебя взор голубиный, со слезою. А у того — шальной, с косым огоньком. Знаю прощелыгу Точтли, — в любую дыру скаканет. Невелика беда — надерем уши!
Илий повеселел, но закис дон Борда.
— Кролик — дрянь. Кролику — по шее… У меня печаль профундей.[34] Обокрали! Был тайник, где берег на судный день золотые уши да изумрудный…
— Франциско! — воскликнул Илий. — Человек из Тулы!
Призрак дона Борда раскалился, как утюг.
— Он, собака! На моих глазах! Уж я грозил костлявым пальцем, кандалами звенел, филином ухал, черепами швырялся и тазобедренными костьми…
— А серой, сеньор, воняли? — поинтересовался Илий.
— Уж как вонял, прости Господи! Чем только — зарином, заманом, табуном! Не берет, собаку. Сунул в карман глаз с ушами — и был таков! Грабитель!
От профундного огорчения дон Борда замельтешил в воздухе, как густое облако мошки, еле удерживаясь в более-менее призрачном виде.
— Лучше Ваське подарил бы на свадьбу!
— Какая свадьба? — удивился Илий.
— Хорош дух! Слухов не знает, сплетен не ведает. Есть у твоего милая. Шурочкой звать! — подмигивал дон Борда то левым, то правым. — На святую Приску похожа!
— Простите, сомневаюсь! — твердо сказал Илий. — С девицей знаком и святости не заметил.
— Святость дело наживное, поверь старику. Не было ни на грош и — хоп! — полны закрома!
— Сложный вопрос! — уперся Илий. — Что есть святость? Оставим! Не то запутаемся греховно в тонких материях.
Дона Борда задел этот тон и скептицизм касательно Шурочки.
— Ты, дорогуша, не забывай, что голым задом на рельсе сидишь. Смешно, право, умничать!
— Умничать дурно, — покорно кивнул Илий. — Одно скажу — свет святости это, как свят светости.
Вряд ли у призраков чего-либо отваливается, но у дона отвалилась Борда. Он шарил в темноте по шпалам. И тогда все воссияло серебристо, и сеньорита прилучилась, как свет немыслимой звезды.
Дон живо отыскал Борда и поклонился в пояс:
— Святая великомученица Приска! Какими судьбами в наши рудники?
Сеньорита молчала, посверкивая святостью.
— Вырвали язык на заре христианства, — пояснил дон Борда. — Но слышно мысли.
— Могу послушать? — застенчиво спросил Илий.
— Голые призраки не ловят святых мыслей, — покачал пальцем дон Борда. — Кстати, неприлично светиться… Не в бане все же.
— Пердон, гран пердон, — зарделся Илий, поспешно укрываясь в шахтерской вагонетке. — Не обращайте внимания!
— С радостью бы. Но дело в том, что святая Приска явилась забрать Ваську.
— То есть?! — выскочил Илий, будто чертик из коробочки. — Куда?
— Сожалею, — в чистилище!
— Уже взвешен? — спросил Илий, бледнея всем телом, как это могут только призраки.
— Увы! И найден слишком легким.
— Это не по закону! Взвешивали без меня! Буду жаловаться!
— Напрасно, — поморщился дон Борда. — Скройся, дружок, а я поговорю со святою тет-а-тет.
Илий скорчился на дне вагонетки, как измочаленный забойщик. Он не понимал, что происходит. Как могли взвешивать Ваську без духа? Но если взвесили-таки и нашли слишком легким, — какие разговоры!? Дело решенное! Узнать, когда исполнятся сроки, да готовить беднягу в путь. Жалко до слез! Только о наследстве узнал, жениться надумал и — нате вам! — чистилище. Все суета сует, вечная суета!
— Эй, каторжник, вылезай — святая отбывает!
Приска едва заметно улыбнулась, приложила руки к сердцу и растворилась в небесном серебряном свете, сполохи которого долго озаряли шахту.
Призраки, как две зимние вороны, тоскливо сидели на рельсах.
— Сказала — когда? — спохватился Илий.
Дон Борда потянулся с кастаньетным щелканьем призрачных суставов:
— Вылет откладывается. Погодно-технические причусловины. О точном времени не осведомлен. Справляйтесь у Всевышнего.
— Уже? — не понял замороченный Илий. — Какие причусловины? Причастие? Сколько часов?
— О часах, милейший, речи нету. Твоему Ваське большая отсрочка. С одной причусловиной…