ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Те же и Вестник, угрюмый старик, жаркий, запыленный (слева).
Время послеполуденное, ближе к закату.
Царь, да хранит тебя с небес бессмертный
Твой дед и бог… Что вижу я? Хитон
Растерзан твой, и волосы обриты…
Иль ранее кто был здесь, не пойму.
О, вестник зол… Ты более, чем думал,
Сказал, гонец… Постой… Ее сожгли?
Покончили с детьми?.. Скорей, не медли…
Не знаю, как сказать тебе: явленных
На луг снесли: пускай, мол, ищет их
Кто их рождал… А мать их ослепили.
Восклицания среди окружающих.
И, кажется, от непосильных мук
В ней помутился разум…
Ужас, ужас!
Ты все сказал?
Чего ж еще, Эол?
Иль, может быть, ты ждал конца другого
Я ни при чем. Меж судий не сидел
И ваших дел позорных я не ведал.
Вот погоди: еще накажет бог
Обидчиков девицы, и престол
От божьего суда им не защита.
Награды дать тебе я не могу
За эту весть — отраднее бывают…
В чертог иди к своим занятьям, раб,
И царские оставь царям печали.
Вестник уходит налево в дверь.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Без Вестника.
О, горе! О, сын
Кронида блаженный, в сребристых
Сединах почил ты… О, лучше б,
Владыка, вослед за твоими
Мои молодые, о Геллен,
Закрылись и светлые вежды,
Не так, как царевны кровавой
Печатью сожженные веки,
А сном благодатным и тихим,
Как лебедя песня, как утра
Осеннего бледное солнце,
Так тихо закрылись, о Геллен…
Чтоб этой семьи разоренной
Чертога пустого и муки,
Снедающей сердце, и жизни
В Магнесии, пышной когда-то
Эоловой славой, не видеть.
Но вот они… О, вот они… владыка,
Собрать теперь все силы должен ты.
То, что сейчас увидишь ты, ужасно.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ
С той же стороны, откуда приходил последний вестник, среди нескольких вооруженных и толпы фессалийцев идет Меланиппа, ослепленная, в узах. За ней, плача и робко причитая, идет Старая кормилица.
Я слышу дым жаровен… Это наш
Старинный дом… Или к жилью другому
Вы привели меня? Как затаились,
Однако, вы, о судьи… Иль со мной
Вас больше нет? А мой отец, тот муж,
Который так когда-то назывался?..
Иль голоса и царь уже не смеет
Возвысить около слепой, чтобы она
. . . . . . . . .
Проклятьями его не осыпала?
О, если есть живые люди здесь,
Скажите мне, слыхали ль вы, чтоб ноги
Иль руки у кого, когда отпилят
От тела их, болели? Отчего ж
Мои глаза так чешутся? Ведь их
Уж нет… Кровавый этот студень, верно,
Растоптан уж давно… Мои глаза!
О, солнце… О, цветы… О, сны… О, дети.
Несчастная царевна… Голос мой
Ты, может быть, узнаешь… Я подруга,
Я сверстница твоя… О, горький вид!
Я узнаю!.. Вас с Пелия послала
За мной сюда Хирона дочь… Ведь так?
Страдания ей разум помутили.
Я, кажется, напутала. Мои,
Действительно, ко тьме еще не могут
Привыкнуть ни шаги, ни мысли, девы…
Я, может быть, могла бы чем-нибудь
Страдания смягчить твои, царевна…
Смягчить мои страдания? Иль труп
Ты вылечить возьмешься? Или глаз
Ты лишнею владеешь парой, дева?
Могу я сесть, о судьи, или нет?..
Истома мне колени подломила.
Вы, может быть, ослабить этот узел
Позволите мне, судьи? О рабыни,
Эола розе тесно… Тесно розе…
О, мой отец заплатит вам. Жалеть
Он ничего своей не будет Арне
И тем, кто верно, девы, ей служил.
Освободить ее, и пусть садится.
Меланиппу развязывают. Кормилица, плача, обнимает и поддерживает ее.
Державный мой отец… Осмелюсь я…
«Ни слова, дочь моя, ни слова больше».
О, господи… А сыновья мои?..
Скажи, Эол… Куда ж ты дел малюток?
За этими несчастными глазами
О детях я забыла… Что за мать
Презренная!
О, боги!.. Точно, разум
Ее померк, как свет ее очей…
Скажите ей, что Геллен умер, девы!
Как? Умер мой отец? Но он сейчас
Со мною здесь беседовал… Иль демон
То был, завистник славы Эолидов?
А тот старик, который все грозил
И жечь детей хотел, он тоже умер?
Царевна Меланиппа, твой отец
Не умирал… На славу нам живет он,
А это дед твой, Геллен, старец белый,
В блаженное жилище перешел.
Пред смертию его уста шептали
«Прости ее» царю… Но суд тебя
Приговорил уж раньше и глаза
Кровавою тебе прижег печатью…
Печатью, да… О, боги… Как мне больно…
Два глаза у меня, и было два
У Меланиппы сына… Где они?
Где? где они? О, сжальтесь… Принесите
Ко мне детей… В груди моей волною
Горячею теснится молоко…
Последняя волчица… крыса… в яме
Детенышей выводит, и кормить
Отцы и боги ей не запрещают…
Отдай детей, старик, мне… Иль скажи,
Что их убил… Да и меня прирезать
Вели зараз… чтоб не порочить род.
О, боги… Луч сознания верните
Ее душе… Мне кажется, что ум
И у меня мутиться начинает.
О женщина… Я дочерью тебя
И девою назвать уже не смею…
Твоих детей не резали, не жгли,
А в стадо их на то же место судий
Решением вернули… Если их,
Как говоришь ты, бог родил, чего ж ты
Волнуешься?.. Он должен их спасти,
А смертному и рабскому, быть может,
Отродью нет спасенья, и не надо…
Осуждена в темницу ты, но здесь
Ты кончишь дни, не в узах, на свободе,
Благословлять ты Геллена должна.
О царь, прости безумный ропот сердца;
Рассудок мой немного просветлел,
И если бы не эти боли… О!..
Как будто гвоздь тот раскаленный… мира
Последний луч для Арны… там в мозгу
Осколок свой оставил… Сжалься, вышний,
Ты разума мне мукой не гаси…
Державный царь, я лгала… Я не знаю,
То Посейдон ли был… Коль ты бесов
С детьми смешал, или возможно деве
Обманщика от бога отличить?
О, если б был то бог, ужели ж эти
Он выносить заставил бы меня,
Свою жену, не муки — поношенья…
Я покорюсь судьбе моей… Но тенью
Я Геллена, касаяся колен
Твоих, о царь, смиренно умоляю:
Вели своим ты пастырям, Эол,
Не отдавать детей моих зубастым
Зверям, отец… Ах, виновата, царь…
И трупы их, когда умрут, позволь мне
Самой убрать, и вымыть, и одеть,
Холодные их лобызая лица.
ИСХОД
Близок закат солнца. Одно из розовых облаков спускается с неба. В нем на довольно далеком расстоянии от сцены вырисовывается в апофеосе закутанная в розовую дымку Гиппа (мать Меланиппы); на темных волосах у ней мерцает бледная золотая звезда.
О, дивное благоуханье… Где?..
Где я, отец? Со мною дети?.. Нет!
Иль я сама — дитя?.. О, что со мною?
Сирийских смол я слышу аромат:
Мать, это ты!.. Твоих волос, родная,
Я запах узнаю!.. Там солнце… горы…
О, дочь моя… О, Арна… Как обнять
Хотела бы тебя я…
Обними же.