— Выдайте убийцу нам!!!
Старейшина медленно откинулся на спинку кресла. Опустил седую голову. Сказал:
— Тангар нарушил договор. И теперь умрет мучительной смертью… — и добавил так, чтобы это мог услышать только Архут. — Но умрет он от рук соплеменников.
Кобольд усмехнулся. Поклонился.
— Позволено ли будет нам присутствовать при казни? — Еще раз улыбнувшись сказал он.
Старейшина поднял взгляд.
— Да. Ты и твои войны смогут наблюдать казнь с самого ее начала. Но после… Вам придется уйти.
— С превеликим удовольствием, достопочтенный гном, — ответил Архут. — Ты был хорошим союзником.
Кобольд отступил назад. И, окруженный своими воинами, двинулся прочь от шатра. Гномы расступились, пропуская зеленокожих. Злая обида смутила их разум. Еще немного и мог разгореться новый бой.
Когда строй сомкнулся, старейшина сказал:
— Выйди в круг, нарушивший договор, пока мне не пришлось назвать твоего имени и имени твоего отца.
С огромным трудом давались слова старому гному, ни разу на своем веку не видел он такого позора.
Из первых рядов вышел тангар. Когда-то черная, пышная борода грязными лохмотьями свисала с подбородка. Застарелые шрамы на щеках скрывала наложенная на голову повязка.
Лорин, сын Дорина. Тирди узнал его. Они вместе шли тогда в наступление на эльфийскую твердыню во главе войска. Именно его топор видел Тирди в темноте.
Сердце, судорожно бившееся в груди, вдруг остановилось: «Как он мог!» Пусть то были кобольды — давний и заклятый враг рода тангаров. Но как он мог нарушить договор!?
Ничего не видя вокруг себя Тирди поплелся к костру. Отпугнул кого-то из недавно вернувшихся дозорных, кинувшегося было к нему с расспросами. Сел поближе к тлеющим углям, чувствуя жестокий озноб, и поел горячей похлебки.
Но даже они не сумели растопить осколок льда, затаившийся глубоко в его сердце.
На рассвете Лорин был раздет до нага и растянут на дереве, высоко вознесшем к печальному пасмурному небу свои ветви. За время казни гном не проронил ни звука. Лишь сверкали его глаза, смотревшие на кобольдов.
На этот раз Архут оказался мрачен. Ночь дала ему больше времени на размышления. Он знал, что после этой единственной смерти разразится страшная война меж племенами Рудных гор, но к своему сожалению ничего сделать уже не мог. Гномы не прощают предателей.
Но также они не простят и кобольдов. Обида запомнится на долгие-долгие годы.
Когда казнь закончилась, предсмертный хрип не рвался уже из легких гнома, солнце поднялось высоко в зенит, а небо частью расчистилось.
Взгляды тангаров обратились к старейшине.
— Твоя воля свершилась, Архут, — сказал он. — Теперь — ты должен уйти.
Тот ничего не ответил. Лишь кивнул головой в знак согласия, развернулся и скрылся в зарослях. Примеру немедля последовал весь его отряд.
Старейшина глубоко вздохнул.
— Тангары, — обратился он к собравшимся вокруг него. — Нам нелегко дался бой. И ведомо мне, как вы устали. Но у нас мало времени… Ночью мы простимся с погибшими и залечим раны. А после, должны продолжить путь.
И тут же раздались команды опомнившихся десятников и слова простых воинов, вспомнивших о погибших друзьях.
— …Корин… да как же он там?
— …Неужто Дварин достанется червям на съеденье?
— …небывать тому… не дадим на поживу…
Работали споро. Шли в бывшее эльфийское прибежище, выискивали среди густого тумана тело очередного тангара, осторожно укладывали на импровизированные носилки и сносили в лагерь. Там укладывали в один ряд, закрывали лица платками.
Тела остыли, но все же остались нетронутыми ночными гадами и вороньем все время кружившим над местом битвы. За этим специально следили сменные дозоры. Ни одной твари они не давали прикасаться к священной плоти тангара.
Работали до вечера, не жалея себя. Словно пытаясь извиниться за то, что оставили в лесу кости братьев своих.
Тирди положил в ряд очередное тело, накрыл платком, встал. Его работа закончилась — перенесли практически всех, остались единицы. С ними справятся и без него. Потому что не мог он больше ходить и подбирать то, что осталось от его друзей.
Он ушел. Это не возбранялось, старейшина понимал горе каждого тангара и не препятствовал.
Все остальное время до начала обряда погребения Тирди провел у костра.
— Помянем братьев наших, сложивших головы в бою, — сказал Ларн и первым поднял над головой деревянную чашу. Все последовали его примеру.
— Помянем… помянем… — эхом разошлось по плотным рядам тангаров, окруживших погребальный костер. Отблески рыжего пламени упоенно играли на лицах, расходились кругами в темном как сама ночь вине.
— Прощайте, ставшие-братьями-на-огне, — промолвил Ларн, тот-кто-провожает. Сейчас его слово должно быть первым, он ведет обряд.
Ларн поднес чашу к самым губам, прикрыл глаза и зашептал — неслышно, неспешно, вспоминая и прощаясь с самыми близкими.
— Прощай… — послышалось повсюду и затихло.
— Прощай, Кирт. — Тирди закрыл глаза. — Мы навсегда запомним тебя как самого веселого тангара. Ты никогда не верил в смерть… Ты ушел достойно.
— Прощай, Балин. Хоть ты и не вышел ростом, но был велик в своем мастерстве. Тебя запомнят как лучшего оружейника, которого когда-либо родили горы. Ты ушел достойно.
— Прощай, Вир… Мы никогда не ладили с тобой. Порой ты был слишком груб и непреодолимо упрям, но… Ты ушел достойно.
Прощай…
Прощай.
Слишком много слов. Слишком много «прощай» накопилось у Тирди за эти дни. Много тангаров полегло за столь краткий срок.
Необходимо проститься с теми, кого знал, с кем делил пищу и воду. Нужно вспомнить всех тех, кто был дорог тебе и с кем враждовал ты.
Пока тени их оставались в смертном мире, пока не сделали они первый шаг по черной дороге. Надо проститься как можно быстрее, пока не забылись лица и голоса, что оставят после ухода лишь имена павших.
— Прощай, Гарн. Ты ушел достойно. Прощай, Дорин. Ты ушел достойно.
Слишком много имен. И так мало слов. Так мало, что осталось одно «прощай».
— Прощай, Пир. Прощай, Нирин, — шептал Тирди, а в груди ворочался стальной обруч и бил в него, высекая искры, огненный молот. В горле стал шершавый ком и мешал дышать.
— Прощай… прощай… — Неслось по рядам и тут же затихало, чтобы родиться вновь.
— Прощайте, — сказал Тирди в последний раз. — Вы ушли достойно.
И молот остыл, а обруч распрямился и успокоился, наступила мертвая тишина, лишь наглые сверчки вознамерившиеся сорвать обряд прощания невозможно громко стрекотали в тени высоких лесных трав.
Тирди открыл глаза. Опрокинул чашу и в несколько глотков осушил ее. Бросил на землю и растоптал. Дерево некоторое время сопротивлялось, но все-таки поддалось, пошло трещинами, превратилось в труху.
Гном постоял еще немного, дослушивая речь Ларна, а потом развернулся и молча пошел к костру.
А в груди было пусто и холодно.
На следующий день солнце так и не показало свой лик. Грозовые тучи нависли над миром, подавляя мощью. Вот-вот собирался зарядить дождь.
Тирди выругался. Не хватало вдобавок, ко всем утратам и лишениям, еще и промокнуть насквозь.
На этот раз отряд двигался по относительно широкой лесной тропе, на которой при особом желании могли разместиться два воина в полном вооружении. От прежнего тысячного войска осталось чуть больше сотни тангаров. Но отряд все же растянулся на полет стрелы. Ели, обильно поросшие в низине, темными великанами закрывали дорогу назад, касались плеча Тирди разлапистыми ветвями.
Рядом двигался Ларн. Жалко было смотреть на его измотанное несчастьями лицо. Щит, закрепленный у того за спиной, раскачивался в такт шагам и мерно постукивал по доспеху.
— Зачем он отпустил кобольдов? — спросил Тирди. — Не вернись они в родные места, никто бы никогда и не узнал о том, что здесь произошло…
Ларн грустно усмехнулся:
— Сколько помню тебя… не узнаю. Ты очень изменился с начала похода. Куда делся веселый тангар, которого я знал? — Гном сокрушенно покачал головой.
Тирди очень хотелось ответить, что прежний он остался на братском костре прошлой ночью. И пепел его станет теперь питать корни дуба, на котором казнили Лорина. Много чего хотелось ему сказать, но выдавил лишь:
— Старейшина был не прав. Вряд ли, кто хочет новой войны с кобольдами, — добавил он. — Для сохранения мира между племенами… — какое-то мгновение Тирди помолчал, и закончил. — Зря он их отпустил.
Улыбка вновь появилась на лице Ларна:
— Неужели я слышу звуки подземного молота в твоем голосе? — И пронзительно посмотрел глаза в глаза.
Тирди стало неуютно от этого взгляда. Словно невидимая холодная игла пронзала его плоть. Он отвернулся, не в силах больше выносить пытки.
Весь оставшийся путь до привала он провел в размышлениях. Совсем не по душе гному оказались события, произошедшие в последние дни. Да, как истинный тангар, он привык мириться с неизбежными потерями друзей. Но когда все случается так быстро, и предательство, и развязывание войны…
Немало лиг преодолел гномий отряд за день. Слипались глаза и гудели ноги. Тирди мог отдыхать, в дозор сегодня пойдут другие. Ему же оставалось только сидеть и ждать известий, если таковые появятся.
Он уснул и ночь вновь встретила его у бивачного костра.
Ему снился кошмар. Черная река, кишащая гибкими отблескивающими в свете луны тварями, медленно и лениво несла воды. То тут, то там проплывали истерзанные тела тангаров, но не успевали преодолеть и половины пути, как их подхватывали многозубые пасти, и утаскивали на дно, сопровождая себя утробным ревом.
Несмотря на это, мертвецов становилось все больше. Необоримая сила потянула Тирди вперед, он приблизился к реке. Хотел было опустить руку в воду, но вдруг услышал смех.
На другом берегу стоял кобольд. Тьмой смотрели провалы глаз. Кольчужная рубаха, кое-как подпоясанная ремнем, лохмотьями свисала до самых колен. Кровь черной кляксой расползлась по груди. Из плеча неуклюже торчал сверкающий стальной осколок. Кобольд поднял высохшую руку и рассмеялся. На пальцах его блеснули острейшие когти.