ы Бруту пятиться назад по дорогам жизни к самому месту рождения.
Лишившись контакта с землей, эта нить оборвалась.
Ома в коробе принялось швырять из стороны в сторону и подбрасывать – это Брута неверными шагами двинулся к лееру.
Всем, за исключением юного послушника, казалось, что судно резво несется по волнам, а погода для морского путешествия стоит самая благоприятная. В кильватере – где бы это ни было – кружили морские птицы. Справа от судна из воды выскочила стайка летучих рыб, спасаясь от назойливого внимания дельфинов. Брута смотрел на серые силуэты, проскакивающие под килем, – это был мир, где никогда ничего не нужно считать, ничего не нужно делать…
– А, Брута, – привел его в чувство голос Ворбиса. – Кормишь рыб, как я посмотрю.
– Нет, господин, – ответил Брута. – Мне очень плохо, господин.
Он обернулся.
Сержант Симони – мускулистый молодой человек с непроницаемым лицом настоящего профессионального солдата – стоял рядом с каким-то человеком, в котором Брута с трудом узнал «главного морского волка» – хотя, возможно, эта должность называлась как-то по-другому. Тут же стоял улыбающийся эксквизитор.
– Это он! Это он! – раздался в голове Бруты панический вопль черепашки.
– Кажется, наш молодой друг не очень хороший моряк, – заметил Ворбис.
– Это он! Я его сразу узнал!
– Господин, я бы предпочел вообще никогда не становиться моряком, – сказал Брута.
Короб весь затрясся от яростных прыжков Ома.
– Убей его! Срочно найди что-нибудь острое! Сбрось его за борт!
– Пойдем с нами на нос, Брута, – пригласил Ворбис. – Судя по словам капитана, нам предстоит увидеть много интересного.
На лице капитана застыла глупая улыбка человека, попавшего между молотом и наковальней. И тем, и другим Ворбис владел в совершенстве.
Брута потащился за ними.
– В чем дело? – рискнул шепнуть он.
– Это он! Лысый! Сбрось его за борт!
Ворбис полуобернулся, увидел смущенное лицо Бруты и улыбнулся:
– Уверен, это значительно расширит наш кругозор.
Он повернулся к капитану и указал на крупную птицу, скользящую над гребнями волн.
– Альбатрос бесцельный, – с готовностью пояснил капитан. – Летает от самого Пупа до самого Кра…
Он осекся. Но Ворбис с видимым удовольствием наслаждался видом.
– Он меня перевернул на самом солнцепеке! Ты только посмотри на его мысли!
– От одного полюса мира до другого, – неловко закончил слегка вспотевший капитан.
– Правда? – спросил Ворбис. – Но зачем?
– Никто не знает.
– За исключением Господа, конечно, – сказал Ворбис.
Лицо капитана стало болезненно желтым.
– Разумеется. Несомненно.
– Брута! – орала черепашка. – Ты меня слышишь?
– А вон то? – спросил Ворбис.
Моряк проследил за его вытянутой рукой.
– О. Летучие рыбы, – быстро ответил он. – Хотя на самом деле летать они не умеют. Просто набирают скорость, выскакивают из воды и какое-то время планируют в воздухе.
– Одно из чудес Божьих, – кивнул Ворбис. – Бесконечное многообразие, правда?
– О да! – Волна облегчения пробежала по лицу капитана, словно шеренги дружественной армии.
– А там, внизу? – спросил эксквизитор.
– Морские свиньи, они же дельфины, – ответил капитан. – Похожи на рыб.
– Они всегда так плавают вокруг корабля?
– Часто. Особенно в водах Эфеба.
Ворбис склонился над леером и на некоторое время замолк. Симони смотрел на горизонт, лицо его было совершенно неподвижным. Это пробило брешь в разговоре, которую капитан по своей глупости попытался заполнить:
– Они будут плыть за кораблем несколько дней.
– Удивительно.
Еще одна пауза, ловчая яма тишины, готовая поглотить мастодонтов необдуманных слов. Раньше эксквизиторы орали на людей и напыщенными речами пытались выбить из них признание. Ворбис никогда так не поступал. Он просто выкапывал глубокие ямы тишины и ждал.
– Наверное, им это нравится, – сказал капитан и нервно взглянул на Бруту, который тщетно пытался заглушить черепашьи вопли, заполнившие его голову.
Со стороны юноши подмоги ждать не приходилось.
Но тут ему на помощь неожиданно пришел сам Ворбис.
– Должно быть, это очень удобно в дальних путешествиях, – предположил он.
– Гм. Да? – не понял его капитан.
– С точки зрения снабжения продовольствием, – пояснил Ворбис.
– Мой господин, я не совсем…
– Это то же самое, что иметь походную кладовую.
Капитан улыбнулся:
– Нет, господин, мы их не едим.
– Правда? На мой взгляд, они выглядят вполне питательно.
– Да. Но есть старинное предсказание, мой господин…
– Предсказание?
– Говорят, что души моряков после смерти становятся…
Перед капитаном разверзлась бездна, но словесная инерция – ужасная штука, ей невозможно сопротивляться.
Тишину нарушали только волны, далекие всплески дельфинов и сотрясающий небеса стук сердца капитана.
Ворбис прислонился к лееру.
– Впрочем, – улыбнулся он, – все это не более чем предрассудки, не правда ли?
– Конечно, – ухватился за эту спасительную соломинку капитан. – Обычные моряцкие байки. Если услышу еще хоть раз, выпорю виновного как…
Ворбис посмотрел куда-то поверх его уха.
– Эй, ты! Да, я к тебе обращаюсь.
Один из матросов кивнул.
– Принеси-ка мне гарпун.
Матрос посмотрел на своего капитана, после чего поспешно удалился.
– Но, гм… но ваше преосвященство… э… а… вряд ли вам пристало утруждать себя подобным занятием, – попытался вмешаться капитан. – А… э… Гарпун – очень опасное оружие в неумелых руках. Можно серьезно пораниться и…
– Уверяю, я даже пальцем его не коснусь, – успокоил капитана Ворбис.
Капитан повесил голову и протянул руку за гарпуном.
Ворбис похлопал его по плечу.
– А затем, – сказал он, – мы славно пообедаем. Верно, сержант?
Симони отдал честь:
– Как прикажете, господин.
– Вот именно.
Брута лежал на спине среди тросов и парусов где-то под палубой. Было жарко и воняло так, словно здесь сконцентрировался весь воздух, который когда-либо бывал в трюмах кораблей.
Целый день Брута ничего не ел. Сначала он слишком плохо себя чувствовал, а потом… как-то не захотелось.
– Жестокое отношение к животным совсем не означает то, что он… плохой человек, – высказал он свое мнение, хотя по тону было понятно, что он сам не верит в свои слова.
Дельфин был таким маленьким…
– Он перевернул меня на панцирь, – напомнил Ом.
– Да, но люди главнее животных, – возразил Брута.
– Этой точки зрения часто придерживаются именно люди.
– Глава IX, стих 16 Книги… – начал было Брута.
– Да кого волнует, что говорится в этих твоих книжках?! – завопила черепашка.
Брута был потрясен.
– Но ты же сам не исключение! Ты ни разу не говорил ни одному из своих пророков о том, что люди должны быть добры с животными! – воскликнул он. – Во всяком случае, ничего подобного я не припоминаю. Даже когда ты был… больше. Ты хочешь, чтобы люди были добры с животными, вовсе не потому, что это животные. А потому, что одним из них можешь быть ты.
– Неплохая идея!
– Кроме того, ко мне он проявил доброту. Хотя не должен был.
– Ты так думаешь? Именно так ты и думаешь? А ты видел мысли этого человека?
– Конечно, нет! Я не умею видеть мысли!
– Не умеешь?
– Нет! Люди не…
Брута замолчал. Судя по всему, Ворбис это умел. Ему достаточно было одного взгляда на человека, чтобы понять, какие именно нечестивые мысли тот прячет. Такой же была бабушка Бруты.
– Да, люди этого не могут. Мы не умеем читать мысли.
– Я не имею в виду читать, я имею в виду видеть, – сказал Ом. – Видеть их форму. Мысли читать невозможно, с таким же успехом можно пытаться прочесть реку. Но увидеть их форму очень легко. Взять, к примеру, ведьм – именно этим они и снискали себе славу.
– «Путь ведьмы да усеян будет терниями», – важно произнес Брута.
– Урн? – уточнил Ом.
– Именно. Вот видишь, ты помнишь. Ты сам ему это сказал.
– Ничего подобного я не говорил, – с горечью произнесла черепашка. – А угадать было нетрудно. Элементарная логика.
– Как скажешь, – согласился Брута. – Я по-прежнему считаю, что ты не можешь быть Омом. Бог не стал бы отзываться так о Своих Избранных.
– Я никогда никого не избирал, – возразил Ом. – Они сами себя избрали.
– Если ты действительно Ом, тогда перестань быть черепахой.
– Говорю же, я не могу! Думаешь, я не пробовал? Три года! Все это время мне казалось, что я – простая черепаха.
– А может быть, так оно и есть. Может, ты и в самом деле черепаха, которая думает, что она бог.
– Нет. Оставь философию в покое. Начнешь так думать и додумаешься до того, что ты – бабочка, которой кажется, будто она прыщ. Нет. Когда-то все мои мысли были только о том, сколько мне предстоит проползти до ближайшего растения со свежими листочками и чтоб они росли пониже, а затем вдруг… Вдруг в мою голову хлынули все эти воспоминания. О том, что было до того, как меня угораздило застрять в этом панцире. И только посмей сказать, что я – обычная черепаха, которая слишком много о себе возомнила!
Брута замялся. Он понимал, что спрашивать о таком нечестиво, но ему не терпелось узнать, что это были за воспоминания. Кстати, а так ли уж нечестивы подобные расспросы? Если учесть, что рядом сидит сам Господь и разговаривает с тобой, можно ли произнести что-то действительно нечестивое? Почему-то подобные опасения будто бы пропадали – когда Бог находится на облаке или где-то там еще, ты куда больше боишься оскорбить его.
– Насколько я помню, – сказал Ом, – я намеревался стать большим белым быком.
– Топчущим безбожников, – кивнул Брута.
– Такое в мои изначальные планы не входило, хотя, несомненно, кое-кого следовало бы хорошенько потоптать. Или быком, или лебедем. В общем, кем-то величественным. А через три года я очнулся, и оказалось, что все это время я пробыл черепахой. Полагаю, ниже падать некуда.