И вот теперь, добравшись до гостиницы, Сатико с новой силой ощутила благодарность к мужу за то, что они оказались здесь. У неё остался неприятный осадок после смотрин, и если бы ей пришлось расстаться с Юкико на вокзале в Огаки, её, несомненно, долго ещё преследовали бы обидные воспоминания. К тому же ей было бы мучительно думать, что после такого тяжкого испытания Юкико осталась одна. В самом деле, какое счастье, что Тэйноскэ пришла в голову эта мысль!
Сатико старалась не вспоминать о пребывании в доме вдовы Сугано, и это удавалось ей тем лучше, чем больше она смотрела на Юкико, счастливую от возможности провести вечер в этой тихой, уютной гостинице. За ночь дождь кончился, и воскресное утро встретило их ясной, хорошей погодой. Как и предвидел Тэйноскэ, Эцуко была в совершенном восторге от гостиницы, с её современным оборудованием, многочисленными игровыми залами, чудесным видом на море. Но ещё больше Сатико радовало ожившее, повеселевшее лицо Юкико, которая, казалось, начисто забыла о вчерашних смотринах. Одного этого было достаточно, чтобы считать путешествие полностью оправданным. В начале третьего все четверо выехали на вокзал, где их пути должны были разойтись.
Поезд в Осаку отправлялся первым. Юкико проводила сестёр и племянницу, а спустя минут пятнадцать подошёл её поезд. Конечно, было бы лучше ехать в Токио экспрессом, а не тащиться весь этот долгий путь в нудном пассажирском, но в Гамагори Юкико не хотелось тратить время на заказывание билета, и, кроме того, ей пришлось бы сделать пересадку в Тоёхаси. Она вынула из чемоданчика томик рассказов Анатоля Франса, но охватившая её странная апатия мешала сосредоточиться на чтении. Юкико закрыла книгу и стала смотреть в окно.
Она понимала, что её теперешнее состояние отчасти вызвано усталостью, а отчасти служит неизбежной реакцией на радостное возбуждение, владевшее ею всё нынешнее утро. К тому же её, как всегда, тяготила необходимость возвращаться в Токио. На сей раз она так долго пробыла в Асии, что ей уже стало казаться, будто она может вообще оттуда не уезжать. Как ни странно, эта иллюзия жила в ней вплоть до того самого момента, когда она осталась совершенно одна на незнакомой станции в ожидании своего поезда. Прощаясь с нею на платформе, Эцуко сказала: «Зачем тебе ехать в Токио, сестричка? Поезжай лучше с нами в Асию». Юкико, разумеется, постаралась обратить слова племянницы в шутку, но при этом у неё всё-таки мелькнула шальная мысль: а что, если ей и вправду отложить возвращение в Токио и поехать вместе со всеми в Асию?
В вагоне было ещё меньше пассажиров, чем вчера, когда они ехали в Гамагори, и Юкико одна занимала сиденье, рассчитанное на четверых. Поджав под себя ноги, она откинулась на спинку сиденья и попыталась вздремнуть, но сегодня ей это плохо удавалось. У неё так затекло левое плечо, что, едва закрыв глаза, она сразу же просыпалась от боли. Так прошло минут сорок, а когда поезд проехал Бэнтэндзиму, ей уже совсем не хотелось спать. В какой-то степени в этом был виноват сидевший в противоположном ряду, мест через пять от неё, немолодой мужчина, на которого она обратила внимание ещё некоторое время назад. Собственно говоря, и проснулась-то она в последний раз оттого, что почувствовала на себе его пристальный взгляд.
Юкико поспешно спустила ноги с сиденья. Мужчина тотчас же отвернулся к окну, но вскоре его пытливый взгляд снова метнулся в её сторону. Поначалу бесцеремонность незнакомца лишь раздражала Юкико, но потом ей пришло в голову, что он смотрит на неё неспроста. Ей стало казаться, что она где-то встречала его прежде. С виду ему можно было дать лет сорок. На нём был серый костюм в полоску и спортивная рубашка с отложным воротом. Лицо его было смугло, волосы тщательно расчёсаны на пробор и прилизаны на висках. От всей его кургузой, сухощавой фигуры веяло чем-то неискоренимо провинциальным.
До сих пор незнакомец сидел, уткнувшись подбородком в ладони, сложенные на ручке зонта, который он держал между колен, теперь же он откинулся на спинку сиденья. На багажной сетке у него над головой лежала белоснежная панама. «Гм, кто же этот человек? И где я могла его видеть?» — спрашивала себя Юкико. Судя по всему, такой же вопрос задавал себе и мужчина.
Стараясь не встречаться взглядами, оба украдкой изучали друг друга. Юкико хорошо помнила, что он вошёл в вагон на станции «Тоёхаси». «Тоёхаси… Тоёхаси…» — повторила про себя Юкико, и тут её вдруг осенило, что этот господин — не кто иной, как тот самый Саигуса, за которого её прочил Тацуо десять с лишним лет назад. Ну конечно, это, без сомнения, он! Тацуо, помнится, горячо ратовал за этот брак, но Юкико пошла наперекор его воле и наотрез отказалась выходить за этого, как ей казалось, закоренелого провинциала. С тех пор он мало изменился. Нельзя сказать, чтобы он был очень дурён собой или заметно постарел (уже в то время он выглядел старше своих лет), но налёт провинциальности стал, пожалуй, ещё более ощутим, чем прежде. Именно поэтому, собственно, Юкико и удалось вспомнить его лицо. А ведь с тех пор было столько других смотрин, столько новых лиц! Но они — и эти лица, и эти смотрины — совершенно стёрлись в её памяти.
Судя по всему, Саигуса тоже её узнал и, почувствовав неловкость, отвернулся к окну, но время от времени, как бы желая окончательно удостовериться в правильности своей догадки, искоса поглядывал в её сторону. Если это действительно Саигуса, то он должен был хорошо помнить Юкико, ведь, добиваясь её руки, он без конца твердил, что его поразила её красота; кроме того, помимо смотрин он дважды видел её в осакском доме. Возможно, его сбила с толку моложавость Юкико, которая мало изменилась за эти годы и могла позволить себе одеться по-девически ярко. Но, так или иначе, ей были неприятны эти упорные, пронизывающие взгляды. А вдруг ему каким-то образом известно, что с тех пор она так и не вышла замуж и теперь возвращается с очередных смотрин?
При этой мысли у Юкико всё внутри сжалось. К тому же, как назло, сегодня она была одета и накрашена не так тщательно, как позавчера. Зная, что малейшая усталость незамедлительно отражается на её лице, она чувствовала настойчивое желание сию же минуту пойти к зеркалу или, на худой конец, достать из сумочки пудреницу и привести себя в порядок. Но это могло быть воспринято Саигусой как свидетельство её неуверенности в себе. Из того, что Саигуса предпочёл сесть в этот поезд, а не в экспресс, Юкико заключила, что он едет не в Токио, и с нетерпением ждала, когда он сойдёт. Перед станцией «Фудзиэда» Саигуса наконец поднялся, взял с полки панаму и, смерив Юкико напоследок долгим, немигающим взглядом, зашагал к двери.
А в усталом сознании Юкико нескончаемой вереницей проносились воспоминания…
Когда же это было?.. Должно быть, году в двадцать седьмом… Или нет, скорее в двадцать восьмом… Ей только что исполнился двадцать один год, и это были её первые смотрины… Но почему ей так не понравился тогда Саигуса?.. Тацуо вложил в это сватовство всю душу. Как он её уговаривал, каких только доводов ни приводил! Он внушал Юкико, что семья Саигуса — одна из самых богатых в Тоёхаси, что сам Саигуса по праву старшего сына унаследует огромное состояние, что, выйдя за него замуж, Юкико ни в чём не будет нуждаться, что для девушки из обедневшей семьи Макиока такое предложение — большая честь, что, наконец, своим отказом она поставит Тацуо в трудное, безвыходное положение…
Но Юкико упорно стояла на своём, и главным её аргументом было то, что Саигуса необразован и неинтеллигентен. Сват представлял дело так, будто Саигуса не окончил гимназию из-за болезни, но на самом деле выяснилось, что он попросту не выдержал испытаний… И, кроме того, говорила Юкико, ей было бы невыносимо всю жизнь томиться в маленьком провинциальном городке. Сатико полностью разделяла эту точку зрения и ещё более решительно, чем она, возражала зятю: «Как можно ссылать бедную Юкико в такую глушь?! Неужели вам ни капельки её не жаль?»
Помимо всего прочего, сёстрам хотелось ещё и позлить зятя, хотя они никогда не осмелились бы признаться в этом. Незадолго до этого сватовства умер их отец, и Тацуо, который при нём держался тише воды ниже травы, теперь начал выпускать коготки. Став главою семьи, он, как видно, вообразил, что стоит ему чуточку поднажать или повысить голос, и Юкико тотчас подчинится его требованиям. Это, естественно, не могло понравиться ни самой Юкико, ни двум её незамужним сёстрам, и они решили его проучить.
Тацуо был очень сердит на Юкико. Почему же она молчала до последней минуты? Ведь он не раз спрашивал её, согласна ли она выйти замуж за Саигусу! Почему она решила проявить характер только сейчас, когда отказывать жениху уже неприлично?
В ответ на эти упрёки Юкико заявила, что в её возрасте и положении не так-то просто в открытую возражать зятю. Она, дескать, была уверена, что он сам поймёт, расположена она выходить замуж за Саигусу или нет…
В действительности же всё было не совсем так. Зная, что за Саигусу хлопочет начальник Тацуо, она нарочно тянула с ответом отчасти для того, чтобы покрепче насолить зятю… Женою Саигусы Юкико не стала, зато Саигуса, сам того не подозревая, дал повод для раздора между свояченицами и зятем…
С тех пор Юкико ни разу не вспомнила про Саигусу и ничего не слышала о нём. Наверное, он давно женат, обзавёлся детишками и теперь уже, надо думать, полновластно распоряжается состоянием, которое должно было перейти к нему от отца… Правильный ли выбор сделала она тогда, отказавшись стать женою этого богатого провинциала? — подумала Юкико и сразу же ответила себе: «Да». С ним она не смогла бы быть счастлива. Какая же это невыносимая тоска быть женою человека, чья жизнь проходит в бесконечном курсировании от одной захолустной станции к другой в поездах, ползущих со скоростью черепахи! Да, она поступила правильно, и ей не в чем себя упрекнуть…
В одиннадцатом часу вечера Юкико наконец добралась до дома. Ни сестре, ни зятю она ничего не сказала о неожиданной встрече в поезде.