Через два дня к нам явились полицейские и увезли отца, как они выразились, для дружественного опроса, потому что хотели побеседовать со всеми, кто находился в роковой вечер в закусочной О’Салливана. Но через час после их отъезда мать запаниковала, посадила нас в автомобиль, и мы поехали в управление.
Через несколько минут, вся в волнении, она появилась на пороге, схватила меня за руку и потащила в здание, там дала несколько монет и заставила позвонить по телефону-автомату в дом Хитрюги – попросить разрешения поговорить с его отцом. Я сделал, как мать велела. Отец Хитрюги взял трубку и объяснил, что ему нельзя непосредственно вмешиваться в дело, поскольку во время слушаний в суде он должен выступать обвинителем, а пока заедет его приятель и проследит, чтобы все было по правилам.
Когда его приятель в выходных слаксах и рубашке из синей вискозы явился, мать немного успокоилась. И он убедил ее увезти нас с братом домой, заверив, что за всем приглядит.
Самодовольный отец вернулся домой через несколько часов – как раз вовремя, чтобы не пропустить игру детройтских «Пистонсов» с нью-йоркскими «Никерброкерами». Попивая пиво «Гиннесс» и следя за баскетболом, отец хвастался, как все притихли, когда на слушания явился важный прыщ. Но добавил, что в том гадюшнике справился бы и без посторонней помощи. И еще заявил: если бы он прикончил Рэнди Макклауда, орудие убийства сразу нашли бы, потому что он запихнул бы его пидору в толстую задницу.
Когда на следующий день после уроков я собрался к Хитрюге, отец сказал, что едет за печеньем и предложил меня подвезти. Необычное дело, и дэдди по выражению моего лица понял, что я удивлен.
– Разве я не могу покатать своего первенца и поговорить с ним, как мужчина с мужчиной?
Мы поехали за город, опустили стекла, отец, выставив руку наружу, ловил закатное солнце, и мы не произносили ни звука. Перед мостом он свернул направо, постоянно поглядывая в зеркальце заднего вида, милю или две тянул дальше, затем съехал с дороги и остановился у самой реки. Вышел, достал из багажника одеяло и принялся разворачивать. Еще раз обозрев пасторальную картину, извлек на свет монтировку и метнул на манер копья как можно дальше в реку.
Вернувшись в машину и даже не посмотрев на меня, отец повернул ключ зажигания, запустил двигатель и вырулил по гравию на шоссе. Домой мы ехали молча, тем же маршрутом, что на реку.
Нью-Йорк – Нью-Джерси, 2008
Автомобиль остановился с включенными проблесковыми маячками – красный-белый-синий, – Ханна упала на переднее сиденье, и Маккласки обнял ее своими лапищами. Его куртка, несколько ярдов дешевой ткани, пахла жевательной резинкой, дымом и тальком. Когда они тронулись из города уже без проблесковых маячков, Ханна начала рассказывать историю 1982 года, о Мэтью Уивере, второй раз в жизни кому-то постороннему. Впервые – редактору Максу Ригану в клубах дыма в баре в Ньюарке, а теперь – Маккласки в тоннеле Линкольна, где свет задних фонарей отражался от белых плиток и, словно красное марево, разливался по потолку и стенам. А когда дошла до части с веревкой и деревом, они выехали из темноты на свет под просторы неба Нью-Джерси, и история завершилась, и в нее из воздушки летели пульки – впивались снова и снова, затем боль в глазу и дальше чернота.
Правда, призналась не во всем – не говорила, что делала в тот день и раньше. Маккласки вел машину молча, и Ханна заметила, как побелели костяшки его сжатых на черном руле пальцев.
– Черт побери, Ха, почему ты ничего не сказала? – наконец завопил он, треснул кулаком по приборной панели и тут же произнес: – Прости, это я не на тебя, а на поганый мир.
– С какой стати мне было сообщать? Что бы это изменило?
Маккласки промолчал.
Ханна начала говорить о Патрике, двенадцатилетнем Пэтче, приятеле Мэтью. Она думала, что его там не было, считала, будто он вызволил ее, по-настоящему спас. Рассказала о том, что увидела на экране компьютера мужа – прочитала не все, однако вполне достаточно, чтобы сделать вывод: Пэтч там был – едва слышный стон… поворот головы, несмотря на веревку вокруг шеи… Следовательно, он все видел, и, значит, их брак и совместная жизнь основаны на лжи.
В квартире Ханна оставила компьютер открытым на документе «Для доктора Розенстока», выделив строку: Левый глаз выглядел так, словно в него вдавили раздавленную темную сливу… Пусть полюбуется, когда вернется домой.
Теперь она знала, что скажет Пэтч по телефону в свое оправдание, потому что час назад, прочитав больше, чем могла вытерпеть за один раз, и немного поплакав над каждым словом, все скопировала дрожащими пальцами – команда один, команда два – и переслала на адрес своей рабочей электронной почты. После этого убежала из квартиры, перешла на противоположную сторону Седьмой авеню и стала ждать, когда приедет Маккласки со своими бело-красно-синими проблесковыми маячками.
Они добрались до моста Пуласки, и Ханне больше не хотелось ничего рассказывать.
– Извини, Ха, ничего гнуснее в жизни не слышал.
– Майк, ты же коп, никто не умер, все живы. – Ханна поежилась, сообразив, что сказала неправду, и, когда зазвонил телефон, звук сигнала напугал ее.
– Это он? – спросил детектив.
– Нет. – Взглянув на экран, она испытала облегчение. – Снова Джен. – Перевернула телефон и, положив на колени, перевела в режим голосовой почты и шепнула: – Не теперь Джен.
– Господи, даже не знаю, что сказать, Ха. Вообще. А что сталось с тем мерзавцем? С Мэтью?
– Засадили за решетку.
– Сколько лет было твоему мужу, когда это случилось?
– Тринадцать. Нет, тринадцать было мне. Значит, ему двенадцать.
– И он, будь ему пусто, всем делится со своим врачом?
– Похоже на то.
– Подонок! Извини, Ха. Мне не надо так говорить.
Телефон Ханны пискнул – пришло новое сообщение.
Я дома, Хан, Ты где? П.
Взгляни в свой компьютер.
И понимая, что через полминуты, максимум через минуту Парик попытается дозвониться до нее, набрала:
Не хочу больше тебя видеть.
Нажала «Отправить» и выключила питание.
1982 год был богат для меня не только неприятными сюрпризами. На фоне связанных со смертью Рэнди Макклауда ужасов пробились первые ростки того, что превратилось в настоящее чудо – тебя.
Все началось у росборнского полицейского управления. Мать в здании размышляла, как бы связаться с отцом Хитрюги и привлечь его к нашим проблемам, я на улице пинал камни, чтобы убить время, а Билли сидел в машине. Вот тогда на парковку въехал зеленый грузовик. Когда он занял место на парковке, я заметил на бортах эмблемы – золотой кленовый лист в золотом треугольнике, логотип Свангамской организации охраны природы. Из кабины выпрыгнул водитель, я узнал и его.
Это был ты – тот, кто, завидев нас в Свангамских горах, всякий раз подзывал к себе, останавливал и говорил, что рыбачить нельзя, а мы прятали в одном из чехлов для удочек воздушку «Ред райдер» Хитрюги.
Извини за то, что мы тебя обманывали.
Ты направился к зданию управления, но задержался у скамьи – поздороваться со мной.
– Ты ведь один из тех парней, которым нравится рисовать воду в горах?
– Дэ, сэр, – кивнул я. – Только художник Пэтч, а не я.
– Точно. Вспомнил. А ты чем занимаешься, пока он рисует?
– Гляжу на скалы. – Не знаю, почему я так ответил, до знакомства с тобой я скалами почти не интересовался.
– Вот как? И тебе, вероятно, известно, что́ в них замечательного?
– Одна напоминает формой космического захватчика, – пожал плечами я.
– Если ты интересуешься скалами, я могу о них рассказать. Например, тебе известно, что на вершинах Свангам был ледник?
– Что за ледник?
– Да тебе еще многое предстоит узнать. Прости, не в курсе, как тебя зовут.
– Мэтью, – ответил я.
– Рад познакомиться, Мэтью. Только не называй меня сэром. Я – Пит. Просто Пит.
– Хорошо, сэр.
– Хорошо, Пит. – Мы оба рассмеялись.
– Хочешь как-нибудь послушать о скалах и леднике?
– Да, сэр… Пит.
– Сэр Пит? Черт побери, будто один из рыцарей Круглого стола короля Артура. Знаешь сказание о короле Артуре?
Я покачал головой.
– Еще одна история о горах… Но пока ограничимся ледником. Давай встретимся, когда вы с Пэтчем подниметесь в Свангамы?
Снег недавно растаял, и мы пользовались любой возможностью прокатиться туда на велосипедах. Но мне вдруг захотелось выяснить нечто такое, о чем понятия не имеет Хитрюга. А потом огорошить его своими познаниями.
– Как насчет следующего воскресенья? – предложил я. Хитрюга всегда принимал участие в том, что называлось «семейными выходными» – понятие совершенно мне чуждое.
– Следующее воскресенье? – повторил ты. – Прекрасно, просто прекрасно. Когда я увидел вас впервые, сразу сообразил, что вы пара славных мальчишек.
– Правда, Патрик в воскресенье не сможет, – признался я. – Но это ничего. Его увлечение – рисовать воду.
– Ладно, – кивнул ты. – Узнав о леднике, ты сумеешь заинтересовать и его, и ему тоже захочется поговорить о горах. Значит, в воскресенье? Тебе известен бочажок на Свангамском озере?
– Да. Мы с Хитрюгой – извините, я так прозвал Патрика – назвали это место пляжем.
– Пляжем? Мне нравится.
– Угу. Но я думаю, это просто каменная плита.
– Просто каменных плит не существует. Пусть будет пляж. Встречаемся днем в воскресенье.
Я кивнул.
В это мгновение из управления вышла мать и позвала меня внутрь, чтобы я позвонил Джо Макконелу.
Вежливо простившись, ты вернулся к своему грузовику.
Нью-Джерси – Нью-Йорк, 2008
– Как давно мы не виделись, – произнесла Ханна, когда они обнялись на крыльце, и Линди по-матерински притянула ее к себе.
– Да, детка. И что все это время говорил обо мне Майки?
– Что у вас терпение святой. Я и сама пришла к такому выводу.
– Шутишь? Ты детектив лучше, чем он.