– Нет, Майк, я вела здесь волшебную жизнь.
Маккласки почувствовал легкое изменение в ее настроении, едва заметное, как трещина на ветровом стекле, повернулся к Ханне и увидел только повязку на глазу.
– Извини, Ха. Линди меня предупреждала: бывают случаи, когда мне следует вести себя аккуратнее.
– Все нормально, Майк. Списывай на меня.
Ханна заметила стоявший у дальней стены дома автомобиль – черный «Мерседес». В конце подъездной дорожки Маккласки резко повернул руль и стал бок о бок с другой машиной.
– Помни: говорю я, ты держишься за мной. – Он полез под водительское сиденье и, выудив оттуда плечевую кобуру, надел, прежде чем взять с заднего сиденья пиджак, и при этом внимательно вглядывался в окна в доме.
В воскресенье, через шесть дней после поездки на отцовское шоу на реке Джекобскил, в одиннадцать часов утра я оседлал велосипед и двинулся в Свангамы. Странно было ехать без Хитрюги – мы не соревновались наперегонки, и от этого подъем казался тяжелее.
Я оставил велик за скалой, прогулялся до автостоянки и оттуда выбрался на обозначенную красными метками тропу к Свангамскому озеру.
Когда добрался до места, где мы договорились встретиться, ты находился уже там – устроился на камне и любовался пейзажем. Раньше я видел тебя только в форме защитника природы – коричневых брюках и зеленой рубашке. На сей раз на тебе были красные вельветовые шорты и вязаный кремовый свитер, старые кожаные туристические ботинки и серые носки в синюю полоску. Хорошо помню каждую деталь.
Я хотел поздороваться, но ты приложил палец к губам, которых я не видел из-за бороды, а затем жестом дал понять, чтобы я закрыл глаза. И шепнул:
– Прислушайся.
Чтобы настроиться, потребовалось время, но вскоре я начал слышать мир. Шорох озерной воды, шелест ветерка – звук, напоминающий мое дыхание, – стук дятла вдали. Затем различил нечто странное, будто капал дождь, хотя чувствовал на лице солнце и не сомневался, что перед тем, как закрыть глаза, видел на небе лишь несколько клочков облаков.
– Что слышишь, Мэтью? – спросил ты.
– Словно капли дождя. – Я поднял веки.
Ты улыбнулся и показал вверх:
– Это трехгранный тополь.
Я взглянул на дерево, его листья шлепали, как маленькие весла.
– Тополь – единственное дерево, которое производит этот звук, превращая воздух в воду, но он – дерево, а ведь ты интересовался скалами и ледниками. Правильно?
– Мне все интересно, – ответил я.
– Вот как? В таком случае тебе легко учиться в школе.
– Не очень.
– Мне тоже. Подобный вид образования подходит не всем.
– Мне – точно нет.
– Почему? – оживился ты. – Каждый день сидишь в одной и той же школе, идешь через одни и те же двери в одно и то же помещение. Тебе ежеминутно указывают, где ты должен находиться и, как собаку, дрессируют откликаться на звонок к обеду. Шагаешь постоянно по одной и той же дорожке. Чему это может научить, кроме как бегать между флажков? Какому мозгу это понравится? Мозгу, развившемуся на просторах Африки, где он научился обманывать смерть? Моему – нет, покорнейше благодарю.
Я не знал, что ответить, и ты, заметив мою растерянность, расхохотался. Твои зубы я видел сквозь бороду, когда ты смеялся, и их блеск всегда казался тайной наградой.
Твоя борода была темная, за исключением нескольких седых волосков, не тронутая годами шевелюра на голове – каштановая. Ты был на несколько лет старше отца, но если бы вас поставить рядом, все бы удивились. От тебя исходило ощущение внутреннего тепла, ты был не просто смуглым, проводящим много времени на природе человеком, а существом с дикой энергией. (У меня есть приятель Эндрю, который видел твой снимок, когда ты был старше, и он клянется, что на нем ты напоминаешь актера Ли Марвина. И в подтверждение своих слов даже заставил меня посмотреть «Золото Калифорнии»).
Ты вытащил что-то из рюкзака – коричневый бумажный пакет – и помахал передо мной.
– Это сбор из сухофруктов. Домашний.
– Что такое сбор из сухофруктов? – спросил я.
– Не знаешь? Для поддержания энергии. Орехи, изюм. Еще я люблю добавлять кокос.
– От такого стошнит!
Ты снова расхохотался.
– Хорошо, в следующий раз положу «M&Ms».
– Отлично. А остальное дерьмо уберите.
Ты посмотрел на меня так, будто во мне было нечто необычное, как в этом тополе.
– Но мы здесь ради скал и ледников. Так? Но сначала, Мэтью, у меня к тебе вопрос. И учти: неверных ответов здесь быть не может. Как ты назовешь то, на чем я сижу. – Ты постучал по камню под собой костяшками пальцев.
По-моему, очевидный ответ – камень – не что иное, как ловушка. В ловушки я попадать не собирался.
– Если здесь не может быть неверных ответов, тогда это мотоцикл.
Моя дерзость тебя, очевидно, устроила.
– Прекрасно. Остановимся на этом. А если я скажу тебе, что этот камень, подобно мотоциклу, прикатил сюда с расстояния многих и многих миль? Как еще он мог сюда попасть? Мы находимся почти в самой высшей точке Свангам. Вершин поблизости нет – скатиться ему неоткуда. Так как он тут оказался?
– Наверное, при помощи ледника? – предположил я.
В твоих глазах мелькнуло удивление.
– В точку. Но как его принес сюда ледник?
– Честно говоря, мне вообще неизвестно, что такое ледник. Просто вы упомянули вместе камни и ледники, и поэтому я…
– Сделал заключение? – Ты так широко улыбнулся, будто я решил сложнейшую задачу по алгебре. – Ледник – это просто ледяная река. Двадцать одну тысячу лет назад, во время, которое мы называем Ледниковым периодом, ледник находился прямо над нашими головами. Теперь скажи, на каком мы расстоянии от окраины города?
– Может, в миле, – ответил я.
– Похоже на правду. И такой же толщины был тот ледник. Представь, что на тебя давит ледяная река в милю глубиной.
– Все равно что сидеть на уроке математики.
– Именно. Или как будто заставляют играть в футбол.
– Только я не совсем понял насчет реки, – признался я. – Ледник это, по-моему, нечто такое, что больше похоже на Северный полюс, чем на реку.
– Лед твердый, и тебе кажется, будто он не способен двигаться. Но он тем не менее река, только с иной скоростью течения. Ледник настолько тяжел, что не может не перемещаться. Вес и сила гравитации толкают массы льда, и они ползут, хотя и медленно. Большинство ледников преодолевают три-пять футов в день, но некоторые пробегают до сотни. Представь, что ты живешь в Росборне и на тебя двигается ледяная река толщиной в милю.
– Со скоростью пять футов в день? Я сумею убежать. Ледяная река – это, наверное, нечто очень холодное.
– Хорошо, что ты это сказал. Вернемся к мотоциклу, на котором я сижу. Шестнадцать тысяч лет назад ледник оторвал этот каменный «Харлей-Дэвидсон» от скалы и принес сюда, потом весь лед растаял, и он буквально камнем упал на землю за много миль от дома. Могу предположить, что его принесло оттуда. – Ты показал на возвышающиеся вдали горы Кэтскил. – Как ты считаешь, почему я сделал подобный вывод?
Я быстро обдумал вопрос и, не найдя ответа, попытался пошутить:
– В городе ходят байки о типе, населявшем эти горы. Может, вы слышали, что он женился на сестре. – Если бы я ляпнул нечто такое в школе, это бы назвали пустым трепом, и меня бы наказали. Но ты лишь усмехнулся:
– Кто знает, может, и так. Но по отношению к мотоциклу это странно слышать. Твое сравнение немного путанное. Оглядись по сторонам, вероятно, найдешь еще какой-нибудь ключ к разгадке. Скажи-ка, что у тебя между ног? Только не умничай, – добавил ты. – Между ног, в смысле на земле под ногами.
Я хихикнул:
– Трещина в камне.
– Присмотрись внимательнее. – Ты старался не рассмеяться.
– Царапина.
– Именно. – Ты кивнул и посерьезнел. – Куда она указывает? Только давай на сей раз без шуток.
– Туда, куда указали вы.
– Если я предположу, что эту царапину оставил ледник, как он мог это сделать?
– Ногтями?
– Что ж, это не так уж неправильно. У ледника есть тысячи и тысячи ногтей, острых предметов, которые оставляют царапины, подобные той, что у тебя под ногами. Увидев одну, будешь замечать такие же повсюду. Их называют шрамами, но я предпочитаю называть следами. А правильное название – бороздчатость.
– Бо-розд-чатость.
– Царапины сделаны не ногтями, а булыжниками, что является забавным техническим термином для обозначения размера камней. – Когда ты показал указательными пальцами расстояние в три дюйма, а потом развел их до десяти, я не выдержал и снова рассмеялся.
Ты поглядел на свои пальцы и покачал головой, хотя я видел, что тебе тоже весело.
– Ну и как мне тебя учить, если ты так себя ведешь?
– Я все понял, – отозвался я. – Булыжники – ногти, ледник – рука, а этот камень – стол, который он процарапал.
– Я сам бы не сформулировал лучше. – Ты посмотрел на меня с гордостью. Я пожал плечами, словно в моем ответе не было ничего особенного, однако почувствовал, как внутри разлилось тепло. – Вот какое гладкое скальное основание у тебя под ногами.
Камень был гладким, и от его полированной поверхности отражалось солнце.
– Блестит, – подтвердил я.
– Помнишь, ты мне говорил, что вы называли это место пляжем? Забавно. Ведь именно песок отполировал камень. Вместе с валунами и булыжниками в основании ледника двигался песок и тер этот камень, будто очень мелкой наждачной бумагой. Факт, известный как «ледниковая полировка». Валун, на котором я сижу, кроме названия «Харлей-Дэвидсон», имеет еще одно, странное на слух, – эрратический или изменчивый, потому что ледник перемещал его с места на место. Впечатляет? Но этот валун, можно сказать, мелочь. Хочешь взглянуть на по-настоящему большое детище ледника?
Я кивнул.
– Пойдем по тропе или полезем напрямик?
– Напрямик, – предложил я.
Ты снова помахал передо мной своим бумажным пакетом.
– Боюсь, напрямик у тебя не хватит энергии.