– Глотни, – произнес он. – Может, полегчает.
– Спасибо, не хочу, – ответил я.
– Спасибо, не хочу, – передразнил меня отец избалованно-женским тоном. – С каких это пор ты перестал называть меня сэром?
– С тех самых, когда перестал уважать тебя.
– Ты, как я посмотрю, весьма смелый для педика.
Я отвернулся к окну.
– Ничего подобного не было. Она все выдумала.
– Неужели? – Отец скосил пьяные глаза в зеркальце заднего вида. Я обернулся через плечо. В нескольких сотнях ярдах Ханна, стараясь усидеть на велосипеде и чуть не падая, постоянно съезжала с дороги. – Но скажи мне вот что, парень: с какой стати красивой девушке, когда вы с ней вдвоем в комнате, городить подобную чушь? Считаешь меня тупее бревна?
– Не разобралась в ситуации.
– О-о-о! – завопил он. – Значит, ситуация все-таки была! Выкладывай!
Я снова посмотрел в окно. Отец усмехнулся:
– Говоришь, она все наплела? Не слишком ли грязная ложь для милой крошки? Заявить, что мой сын взял стариковский член и запихнул себе в рот? Мы не из тех людей, кто спускает такое. – Он остановился и опять покосился в зеркальце. – Утверждаешь, будто девчонка подлая лгунья, сынок? За это следует наказывать. Слушай меня внимательно. Если девка врет, я немедленно разворачиваюсь, и мы с моим дружком, – он тронул пистолет в кармане, – поговорим с ней. Или скажи правду, и тогда мы с моим дружком пообщаемся с педиком Питом.
Я посмотрел ему в лицо и ничего не ответил.
Отец так сильно ударил по тормозам, что автомобиль встал поперек обоих рядов. И включил заднюю скорость.
– Стой! – закричал я. – Не надо разворачиваться!
– Ладно, – усмехнулся он. – Тогда я задам еще один вопрос: ты… сосал… у… старика?
Я кивнул.
– Скажи словами: «Я педик». Я тебя не трону. В конце концов, я же твой отец.
От выпитого с него градом катился пот.
– Я педик, – пробормотал я.
Он приложил к уху ладонь:
– Громче для папочки!
Ханна, которая по-прежнему вихляла за нами на велосипеде, увидев, что машина перед ней встала, тоже остановилась, и я крикнул ему в лицо:
– Я педик!
– Вот и славно. – Отец похлопал меня по колену. – Хороший мальчик.
Мы припарковались около здания организации охраны природы, где, кроме нашего, было два других автомобиля, и пошли по отмеченной красным дорожке. Отец отстал от меня на пять-шесть шагов, курил, глотал из бутылки. Когда мы приближались к очередной развилке, он спрашивал, куда свернуть, косился на меня, кивал, усмехался и обзывал ничтожным и таким-сяким, размахивал пистолетом, этим катализатором выяснения истины. Все это не имело смысла: я все равно не мог привести его к тебе – ведь ты не сидел в кабинете.
Отец что-то бормотал себе под нос, нескончаемый монолог, как нужно давить гомиков и всяких мерзавцев, задавался вопросом о моем настоящем отце, мол, не может такой человек, как я, быть его чадом, тут явно поработал заезжий бабник.
Примерно через милю, когда мы подходили к очередной развилке, я услышал, как он громко выругался. Я обернулся в надежде, что отец наступил на гремучую змею, но выяснилось, что причиной его раздражения было иное – закончился виски. Папаша поставил бутылку на камень, отошел на десять шагов, повел своим черным пистолетом и прицелился в провинившийся сосуд. Нажал на курок. Грохнуло, однако стекло осталось целым – выстрел потревожил воздух, раздался звук рикошета пули от скал. Отец пожал плечами:
– Как там поется: иногда в тушку, иногда в перья. – Он подковылял к бутылке, взял ее и сунул мне. – Вали к тому дереву. – И пихнул меня в бок.
Я промолчал.
– Встань у чертова ствола и поставь эту чертову бутылку себе на башку. Я должен убедиться, что у меня еще верный глаз и в случае чего не подведет.
Я послушался. Не могу объяснить, почему не испугался. Вероятно, меня настолько переполняла ненависть, что на это не хватило сил. Я закрыл глаза и подумал о тебе, Пит, вспомнил, как ты наткнулся на нас с Хитрюгой и стал объяснять, что в озере нельзя рыбачить.
И другое правило: не следует охотиться на территории организации охраны природы. Представил, как, услышав выстрел, ты настороженно оборачиваешься, пытаясь определить, откуда донесся звук. А если обнаружишь отца, подойдешь к нему с улыбкой, по-дружески.
Раздался второй выстрел и звон стекла. Выждав мгновение, я открыл глаза и увидел на ногах осколки. Отец сидел, упершись ладонями в колени, и смеялся.
– Иногда в тушку, иногда в перья, – прогудел он. – Что, сдрейфил? Забыл, что я был лучшим во взводе стрелком? Поверил, что промазал в бутылку с десяти ярдов? Видел бы ты свою физиономию. Ха-ха. Это тебе урок.
Продолжая хихикать, отец махнул пистолетом в сторону развилки справа от нас. Тропа тянулась от нее к Скале динозавра, о чем свидетельствовал указатель.
– Пошли! – бросил отец. – Охота на педика продолжается.
Я заметил тебя минут через десять. Мы поднимались по тропе, ты находился на равнине внизу, в том месте, которое называл сосновым садом. Солнце сверкнуло на стекле линз твоего бинокля – ты высматривал, откуда прозвучал выстрел. Отец же, залив глаза виски, тебя на таком расстоянии не увидел. Ты был на той же тропе, что и мы. И с той точки, где ты стоял, путь вел к подножию хребта, дальше несколько сотен ярдов вдоль него, крутой подъем, и ты окажешься поблизости от нас. Я не знал, как поступить. Впереди не было ни одного пересечения, где бы отец повернул не в ту сторону или я обманом увел бы его не туда.
Сансет-Ридж представлял собой скопище камней – больших, через которые приходилось перелезать, и размером с футбольный или софтбольный мяч. Мы достигли короткого подъема, где опоры для ног напоминали ступени лестницы в поверхности камня и, когда я поднялся, Скала динозавра была совсем рядом – нависающий над обрывом валун размером со школьный автобус. Челюсти грозно выступали над склоном. Пожалуй, только здесь на сотни ярдов вокруг был шанс спрятаться от твоего бинокля, поэтому я шагнул за «хвост» динозавра и сделал вид, будто оступился, попав пальцем ноги в маленькую трещину в камне.
– Ну и кто из нас пьянее? – расхохотался отец.
Я потянулся к лодыжке:
– Похоже, вывихнул.
– Ничего. Давай вперед, меня тошнит от этого места.
Я потер ногу и поморщился. Отец вынул из нагрудного кармана сигарету.
– Ладно. Даю пять минут, потом оставлю на съедение сарычам.
Он сел, привалившись спиной к скале и, наслаждаясь табачным дымом и солнцем, мирно покуривал.
Я попытался все обдумать. Представил, что отец заметит тебя на тропе. У тебя не будет ни единого шанса справиться с ним – у него же пистолет. Увидев, он заорет что-нибудь вроде: «Пикни хоть слово, я убью тебя на месте!» Только этого я ему не позволю. Крикну: «Беги, Пит, беги!» Пусть отец меня убивает. Потому что иначе будет вот так: он поставит тебя на колени, заставит открыть рот и будет шутить, засунув ствол пистолета между губ.
Отец сидел в золотистых солнечных лучах, на кончике сигареты длинный жгутик пепла. В следующее мгновение жгутик упал ему на грудь. Отец не двинулся и засопел.
В моей голове моментально возник план. Обдумывать ничего не потребовалось. Рядом лежит камень размером с футбольный мяч – свангамская порода, крепче гранита. Схватив его, я подскочил к отцу, и когда бил по голове, не испытывал никаких чувств. Он не издал ни звука, просто завалился на бок. Даже крови было мало.
Не помню, тяжело ли было тащить отца по гладкому камню мимо вырезанных сто лет назад надписей. Когда его обмягшее тело оказалось на краю обрыва, я замер и посмотрел вниз на сосновый сад. Яркая зелень, все спокойно, тебя нет. Ты уже, наверное, карабкался по крутому подъему. Или добрался до места, где отец курил свою последнюю сигарету.
Я постоял несколько мгновений, любуясь видом – голубым отражением неба в озере и плывущими по лику долины тенями облаков. В горах можно ощутить себя богом.
Затем опустился рядом с отцом на колени, размышляя не столько о том, смогу я это сделать или нет, сколько, что́ при этом почувствую.
Его веки дрогнули. Я не сомневался, что́ он скажет, если сообразит, где очутился.
«У тебя духу не хватит, педик, скинуть меня со скалы».
Прежде чем отец успел открыть рот, я произнес:
– Это не скала, а откос.
И толкнул.
Росборн, Нью-Йорк, 2008
Патрик бросился бежать – по луговым цветам, вверх по склону сада среди яблонь – быстрее, быстрее, пока не остановился около автомобиля. Сел за руль и начал пятиться, пока багажник не оказался в нескольких футах от дверей амбара. Вылез и огляделся. Положение машины исключало возможность заглянуть в амбар. Ничего не получится.
Патрик отворил одну из створок и посмотрел внутрь. Мэтью лежал на том же месте, где упал, наполовину на солнце, наполовину в тени, тяжелый камень валялся рядом. Патрик открыл багажник, достал веревку и липкую ленту и бросил в солнечное пятно на полу. Взял ружье и прислонил к закрытой створке двери. Прислушался к звуку мотора – машина проехала мимо. Патрик вернулся к багажнику, взял кухонный нож, пачку патронов и одеяло. Положил патроны на заднее сиденье, прикрыл одеялом и вернулся с ножом в амбар.
Приблизившись к Мэтью, пнул его в ступню. Никакой реакции. Поднес к носу тыльную сторону ладони. Дышит. И кровь больше не сочилась из раны на голове.
Патрик распустил веревку и нарезал по шесть футов длиной. Связал руки Мэтью за спиной, затем ноги, потом снова руки. После чего сел, привалившись спиной к стене рядом с дверью амбара.
Может, лучше покончить с делом сейчас, пока Мэтью не пришел в сознание? Но удастся ли погрузить его в багажник? И получится ли дотащить до того места, где Патрик хотел, чтобы его нашли?
«Помню ли я, где находится то дерево», – думал он.
Сквозь обветшалую стену амбара внутрь пробивались солнечные лучи. Все остальное скрывал серый сумрак. В воздухе пахло опилками.
Было ли все притворством? То, что говорил Мэтью? Ничего иного, кроме интриги с целью отомстить. Изображал невинность, прикидывался честным.