Им удалось сбить часть льда, скопившегося у конца плотины. Через речку они прошли еще по высокому мостику, но вода уже подбиралась под самые его доски. Захватив ломы, оба все-таки поднялись на дамбу, пользуясь тем, что река по обе стороны плотины неслась теперь быстрее и более мелким руслом. Вода доходила им почти до колен, быстрое течение валило с ног. Но они принялись сбивать лед с дальних щитов.
Вскоре ксендз Рыба заметил, что еще крепкий лед, скрытый под бурными желтоватыми волнами Лютыни, тронулся и напирает на нижние площадки бетонной плотины. Францишек был на другом берегу, а вода шумела так сильно, что переговариваться издали было невозможно. Ксендз соскочил с плотины на берег и хотел понизу перебежать к Францишеку. Огибая мельницу, он увидел на крыльце дома старую Эльжбету. На лице у нее был написан ужас.
— Что случилось? — спросил ксендз, пробегая мимо.
— Мальчики ушли, — крикнула в ответ Эльжбета.
— Куда?
— Не знаю. Ярек увел куда-то Марыся.
Ксендз сбежал вниз. Здесь в овражке стояли на берегу оба мальчика и молча смотрели вверх, на желтый пенящийся водопад, который с шумом низвергался с высокой плотины. У Марыся в глазах был страх, у Ярогнева — только любопытство.
— Эй, вы, марш отсюда! — закричал им ксендз. — Упадете в реку!
— Вот еще! — буркнул Яро.
— Ну, ну, живее бегите! — кричал ксендз, не останавливаясь. Он видел, что вода доходит уже до кладки и через минуту нельзя будет перебраться на другую сторону, и потому спешил к Францишеку, скользя по грязи крутого берега. Здесь снег лежал еще толстым пластом, но под ним текла вода, и оттаявшая земля была очень скользкой. Наконец ксендз пробрался сквозь засыпанные снегом кусты.
— Пан Францишек! — позвал он. — Пан Францишек! Лед снизу напирает на плотину!
Францишек не сразу сообразил, в чем дело. Он вылез из воды на берег.
— Идем туда, надо разбить лед у плотины, под водой, — толковал ему ксендз.
Францишек пошатнулся.
— Так она же бетонная, — возразил он.
— Да, но, видно, бетонные плиты ненадежно уложены: плотина ходуном ходит.
— Что вы; пан Стась, не может этого быть!
Все же он пошел за ксендзом. Через мостик уже бежал ручей.
— Его сейчас снесет, — сказал ксендз. — Не убрать ли нам доски?
— Да, надо убрать.
Мальчики стояли на том же месте и глазели на водопад.
— Ярогнев, сбегай-ка за молотком и топором! — крикнул мельник — Собьем кладку.
Ярогнев помчался наверх, к дому. А Марысь по-прежнему стоял на берегу.
— Отведи малыша домой! — крикнул ксендз вдогонку Ярогневу.
Ярогнев через несколько минут вернулся с топором, молотком и клещами. За ним следом прибежала Эльжбета и увела Марыся. А мельник, ксендз и Ярогнев втроем энергично принялись за работу. Францишек сбил кладку моста с одного конца, потом прошел обратно по качавшимся доскам и с помощью ксендза снял их совсем. Взяв доски, все трое направились вверх по склону.
Тем временем Эльжбета вела домой маленького внука и всю дорогу причитала:
— И что это за ребенок! Куда ты убежал? Куда убежал от своей бабуси?
Марысь ничего не отвечал и только кряхтел. Он сегодня с раннего утра был сам не свой, — должно быть, понимал или чуял, что на мельнице случилась беда, а может, его просто взбудоражила наступившая сразу оттепель и этот теплый ветер. Проснувшись утром, он не хотел завтракать, капризничал, потом все ковылял из угла в угол или останавливался вдруг посреди комнаты и задумывался.
— Ты что? — спрашивала обеспокоенная Эльжбета.
— Ничего, бабуся, ничего, — отвечал Марысь и вдруг вздыхал так глубоко и жалобно, что у старухи сжималось сердце.
— Что с тобой? — спрашивала она снова.
Поэтому-то она так испугалась, когда перед самым полуднем Ярогнев исчез вместе с Марысем, хотя братья часто уходили из дому вместе. Ярогнев, при всей своей черствости, очень любил братишку и всячески опекал его.
— И куда ты все бегаешь? — приговаривала Эльжбета, ведя Марыся вниз, к дому. — Куда убегаешь, негодный мальчишка?
Марысь не отвечал и шел неохотно, упирался.
— Ну, иди же, иди! — торопила его бабка и тянула за руку.
— Баба, баба, я хочу поглядеть, как вода падает! — говорил Марысь, вырываясь.
— Еще чего выдумал! Домой иди, холодно на дворе.
— А я хочу поглядеть!
— Нельзя, нельзя.
Эльжбета привела его наконец домой, усадила на табуретку в облюбованном им уголке, дала кубики и наказала сидеть смирно, не двигаться с места. Она сняла с него пальтишко. На пороге, обернувшись, увидела, как он сидит в белом передничке, играя кубиками в «солдатики», и ушла к мельнице — посмотреть, что делают там мужчины.
Тересь уже вернулся из города и помогал остальным. Пока объяснили все Тересю, сбили кладку мостика, отнесли доски на склад, прошло некоторое время. И когда они подошли к дамбе, то увидели, что она как-то выгнулась. Подводный лед напирал на нее очень сильно. Вероятно, бетонные плиты разошлись и уже внизу пропускали воду, но проверить, так ли это, было немыслимо под падавшей сверху завесой воды. Борясь со страхом, мужчины вошли на плотину и стали работать ломами под водой, пытаясь разбить поверхность льда. А Ярогнев с берега шестом проталкивал дальше застаивавшиеся льдины. Но вода в речке очень быстро прибывала, она вышла уже из берегов, и скоро всем пришлось спасаться под столетние тополя.
Отсюда открывалось великолепное зрелище. Разлившаяся река заполнила весь овражек между узкими лентами рощ и бурно неслась вперед. Встретив на пути мельничную запруду, пенистые волны перекатывались через нее. Разливаясь все шире по сторонам, они достигли и самой мельницы. Плотина медленно, но непрерывно выгибалась дугой, шлюзы сносило один за другим. Францишек закрыл лицо руками. Ксендз, Тересь и Ярогнев стояли бледные и смотрели, как бетонная плотина все гнется и гнется… Вода несла черные сучья, обломки… Труп белого кота на мгновение задержался около единственного уцелевшего еще шлюза, медленно покружился здесь, словно исполняя какой-то обрядовый танец, и затем его унес ровный желтый поток падавшей вниз воды.
Ксендз и Тересь, улучив удобный момент, проскользнули вдоль желоба, чтобы спасти несколько досок, сложенных за колесом. Вода напирала уже и на самое колесо. Удерживаемое щитом шлюза, колесо время от времени громко скрипело и дрожало, как живое существо. Пробравшись между мельницей и колесом, ксендз посмотрел вниз и в том месте, куда еще минуту назад упирался мостик, увидел белую фигурку. Там стоял Марысь и, закинув обе ручки вверх, следил за водопадом. Вся его фигурка выражала страх и восхищение.
Ярогнев, стоявший у тополей, тоже заметил брата.
— Марысь! Марысь! — крикнул он и помчался к нему, огибая мельницу. — Бабушка, бабушка! — звал он на бегу. — Марысь там, внизу!
В эту секунду раздался негромкий треск, и плотина с шелестом, похожим на тяжелый вздох, развалилась пополам, как посаженное в печь тесто. Струя воды страшной темной змеей хлынула вниз. Ксендз Сатурнин увидел, как Марысь обернулся назад, упал. Поднявшись, он стоял все так же неподвижно, словно зачарованный развернувшейся перед его глазами грозной картиной. Быстро заливая котловину, волны добежали до мальчика, водяной вал внезапно вырос подле него, сбил его с ног… Марысь взмахнул ручками, опрокинулся навзничь, мелькнул в желтом водовороте, как только что перед тем мертвый кот, и так же мгновенно исчез среди оглушительного гула и рева воды, наполнявшей уже всю долину Лютыни.
Тело Марыся, запутавшееся в прибрежных кустах, нашли за километр от мельницы, почти у самой Вильковыи. Эльжбета схватила его и, спрятав под свою шаль, принесла домой. Марыся положили на постель деда, и старая бабка долго голосила над ним. Часа через два, придя немного в себя, она с запекшимися губами и красными от слез глазами набросилась на Ярогнева, крича, что во всем виноват он, потому что недоглядел за малышом. А старый Дурчок все время сидел во дворе, уставив неподвижный взгляд на разрушенную плотину и сломанные шлюзы.
— Иди в дом, — кричала на него жена. — Примерзнешь к месту.
Ярогнев безмолвно стоял в углу комнаты, не сводя глаз с посиневшего трупика, в котором трудно было узнать Марыся.
— Садись поешь, — позвала его Эльжбета. — Не стой так.
Но ни старик, ни Яро не двинулись с места. Эльжбета опять с плачем припала к кровати и заголосила над Марысем.
— Все из-за этого проклятого ксендза! — сказал вдруг Ярогнев сквозь зубы.
Как ни была Эльжбета поглощена своим горем, она услышала эти слова.
— Что ты болтаешь? Почему из-за ксендза? — спросила она, обернувшись.
— Из-за него! — упрямо повторил Ярогнев, ничего не объясняя.
Только в сумерки старый мельник вошел наконец в дом.
— Обряди мальчонку, — сказал он жене. — Пойдем его хоронить.
Эльжбета не поняла и посмотрела на него с недоумением.
— Ну, хоронить будем… На кладбище… Как только совсем стемнеет. Куда ты девала сломанный крест? Яро, а где тот ящик, в котором фасоль держали?
Яро не ответил, не шевельнулся.
— Ящик на чердаке, — со вздохом отозвалась вместо него Эльжбета.
Старик принес с чердака фанерный ящик, насыпал в него стружек и опилок и уложил на них приодетого Эльжбетой Марыся. А Ярогнев все время стоял у окна, сжав руки.
— Все из-за этого ксендза, — бессмысленно твердил он.
Когда стемнело, пришли ксендз и Гжесяк, принесли с собой водку. Выпивали часов до десяти. Потом Дурчок закрыл ящик крышкой и приколотил ее гвоздями. А Эльжбета все время не переставала тихо плакать.
— Будет тебе, мать, — сказал ей старик. — Что ты пищишь, как мышь?
Старый Гжесяк вышел первым, прижимая к груди крест, сломанный Ярогневом. За ним шел ксендз с обнаженной головой и напевал тихонько «Deducant te angeli», а позади Дурчок нес на плече ящик с телом Марыся. Последней брела Эльжбета. Ночь выдалась темная, как это бывает в марте, ее непроглядный мрак казался матово-черным. Процессия двигалась по знакомой им всем тропке чуть не ощупью. По временам Гжесяку, знавшему здесь каждый кустик, приходилось сворачивать с дороги, обходя места, где разлившаяся Лютыня затопила тропинку. Но вода