— Я и раньше знал. После поговорим, когда дети лягут. И насчет дома, и про землю… А сейчас ешь спокойно. Юнни, что ты там возишься, поросенок?
…То ли горячая масляная каша и хмельное кислое пиво сделали свое дело, то ли уютный полумрак избы, где с детства знаком каждый сучок в стенке, — Ильмо и сам не заметил, как его начало клонить в сон. «Хорошо все-таки под крышей, — лениво думал он, развалившись на скамье и поглаживая сытый живот. — Это тебе не в лесу, где одним глазом смотришь в котелок, а другим косишься, не подбирается ли хийси. А тут — тепло… спокойно… безопасно… Нет, спать нельзя! К тому же скоро пора идти к Айникки…»
Треск лучины и шипение падающих в воду угольков…
Шлепание босых пяток по полу, тихие голоса… Кто-то зевает во весь рот…
— Добрых снов, Ильмо!
«Каких еще снов? Еще чуть-чуть посижу и пойду… Зачем я пил это пиво?»
Ильмо открыл глаза и спросонья долго не мог понять, где он. Вокруг было темно, рядом кто-то похрапывал и сопел. Ильмо приподнялся и обнаружил, что лежит на лавке, укрытый мягкой овчиной. Кто-то снял с него кенги и кожаный ремень, а безрукавку свернул и подложил под голову. В узкое окно бил яркий лунный луч. На соседней лавке ворочался во сне Юнни, у другой стены зычно храпел Куйво. Ругаясь про себя, Ильмо вскочил на ноги и принялся на ощупь искать ремень и обувь. «Не проспал ли полночь? Уже и луна взошла! Я тут дрыхну, а Айникки ждет у реки!» Во рту было кисло, в голове шумело, словно он угорел. И выпил-то вроде немного, а гляди ты…
«Как я мог уснуть? Тетка, что ли, кашей перетравила? То-то мне почудилось, что масло прогорклое. Хорошо еще, что ничего не произошло…»
Так и не найдя ремень, Ильмо натянул безрукавку и, пошатываясь, побрел в сени. Насколько он помнил, справа от крыльца стояла кадка с дождевой водой. Но в темных, душных сенях его вдруг замутило. Ноги у него подкосились, и он сполз по стене на пол, да так и остался сидеть, тяжело дыша. Тогда-то он и услышал звук шагов.
Шаги приближались к крыльцу со стороны амбаров — легкий, неровный, глухой стук по утоптанной земле. Странный звук — как будто тот, кто был во дворе, двигался прыжками, неожиданно останавливаясь и к чему-то прислушиваясь. В те мгновения, когда шаги затихали, можно было различить ритмичное напевное бормотание. Шаги простучали мимо крыльца и начали удаляться. Ильмо вяло подумал, что надо бы выйти посмотреть, кто там шляется по чужим дворам в неурочный час, но почему-то не смог даже рукой пошевелить. Шаги затихли. Ильмо так и сидел на полу в сенях. На него вдруг навалилась непреодолимая дрема. Вскоре он снова услышал приглушенный топот — теперь с другой стороны крыльца.
«Пляшет он там, что ли?» Сделав огромное усилие, Ильмо поднялся на ноги и тут же с грохотом свалился, уснув еще до того, как голова коснулась пола. Никто в доме не проснулся от шума — избу паутиной опутывал вязкий, тяжелый колдовской сон. А со двора, то приближаясь, то удаляясь, продолжал доноситься неровный перестук шагов.
…Ильмо открыл глаза и увидел над собой серые тучи. Они текли угрюмой рекой по самым верхушкам гор. Со всех сторон громоздились скалы, кололи небо корявые черные ели, дыбились огромные валуны. Куда ни глянь — один только мертвый камень, кручи, осыпи и завалы. Холодный ветер тонко завывал и свистел, метался в ущелье, швыряясь острыми снежинками.
Ничего подобного Ильмо в жизни не встречал. Ему, не видевшему гор выше Браге, на миг почудилось, что он превратился в муравья — таким огромным было все вокруг. Он лежал в узком мрачном ущелье. Голые скалы уходили отвесно вверх, ныряя в облака. Ильмо поднялся на ноги — и увидел, что под его ногами едва заметная, давно не хоженая тропа, уводящая куда-то вверх, где скалы еще круче и неприступнее. В дальнем конце ущелья сгущалась темнота.
— Где это я? — проговорил он. — Это сон? Глупый вопрос — конечно, сон! Ну и местечко!
Чем дольше Ильмо осматривался, тем меньше нравился ему этот сон. И ущелье, и горы, похожие на зубы, и заброшенная тропа, и черные ели. В свист ветра вдруг вплелся далекий странный крик. Ильмо поднял голову — высоко в небе кружилась какая-то большая птица.
«Надо как-то выбираться отсюда», — пришла тревожная мысль. Рука Ильмо потянулась к ножу, но пояс с ножнами остался там, в яви, в дядиной избе. Это безлюдное, холодное место источало угрозу. Чутье охотника подсказывало Ильмо: приближается нечто опасное.
Вскоре он понял, что его беспокоит. Не был бы он охотником, если бы такое упустил из виду. Каменистую тропу ветер и снег вылизали дочиста, но на стволах нескольких елок ободранная кора хранила глубокие следы когтей. Ильмо подошел к ближайшей ели, прикинул высоту — рукой не достать, — и в животе шевельнулся противный холодный червь.
«Следы-то старые, — отметил Ильмо с облегчением, изучая застывшую смолу. — Может, даже прошлогодние…»
Что-то хрустнуло под ногой. Охотник наклонился, разгреб слой хвои и отшатнулся. Под прелью белели кости. Много костей — и звериных, и человечьих. Похоже, ими усыпано все ущелье!
Ильмо, позеленев, одним прыжком вернулся на тропинку. Пиво с кашей просились наружу. «Ну и приснится же с похмелья! Спасибо, дядюшка, накормил-напоил сиротку! И дальше что делать?»
Ничего толкового Ильмо придумать не успел. Налетел порыв ветра, елки заскрипели — и с неба прянула черная тень…
— Эй, охотник! — раздался нежный девичий голос. — Ты куда? Подожди, не прячься! Поговори со мной!
Ильмо осторожно высунулся из-за ближайшей ели. В руке он сжимал пожелтевшую от времени берцовую кость с острым краем.
Шагах в десяти перед ним на тропинке стояла девушка и смотрела на него в упор. Девушка была маленького роста, черноволосая, в странном тяжелом плаще — темно-сизом, с отливом, как радуга в грозовой туче. Ее кожа казалась прозрачной и бледной, как тонкая пластина из перламутра, а нежное личико выражало любопытство.
— Зачем ты позволил себя сюда завести? — спросила девушка. — Разве ты не знаешь, что здесь логово Когтистого Старца? Ты не выглядишь готовым к бою. Ты выглядишь, — девушка хихикнула, — как самая обычная еда!
Ильмо узнал ее — и сразу все вспомнил. И свои сны, и рунное гадание. Это была та самая колдунья, которая высматривала его под водой! «Руны велели не спать, — вспомнил Ильмо, холодея. — А я уснул! Мать Ильматар, что же делать?!»
— Что ты вцепился в эту кость? Она же пустая. Ильмо взглянул на кость — она в самом деле была расщеплена.
— Кто это сделал? — спросил он. — И зачем?
— Как зачем? — удивилась колдунья. — Когтистый Старец костный мозг доставал. Мозг — лакомое блюдо. Особенно ваш, человечий.
Ильмо снова замутило. Он с отвращением взглянул на кость и хотел ее выбросить, но передумал. «Хоть какое-то оружие», — решил он, крепче сжимая ее в руке и быстро оглядываясь по сторонам. Ощущение опасности все нарастало — но исходило оно не от девушки-колдуньи.
— Что это за место? — резко спросил он. — Это ты меня сюда затащила? Что тебе от меня надо?
Девушка переступила с ноги на ногу, шевельнула плечами. Черты лица у нее были почти детские, а глаза — как две черные жемчужины.
— Местность эта по-нашему называется Пасть, а у людей ее, кажется, называют Врата Похъёлы. И вовсе я тебя сюда не затаскивала.
— О Укко и все его небесное воинство, — пробормотал Ильмо. — Как же меня сюда занесло?
— Ну ты смешной, — хрустальным голоском заявила юная колдунья. — Вокруг дома, где ты уснул, пляшет тун. Он и привел твою душу прямиком в логово Когтистого Старца. А если бы ты не тратил время на болтовню, то давно понял бы, что Старец тебя уже учуял и теперь спешит сюда. Он сторожит Врата и убивает всех, кто здесь появляется — будь ты во плоти или нет, ему все равно.
— Проклятие!
Ильмо затравленно оглянулся по сторонам. Ему показалось, что в ущелье стало темнее. Еловые лапы содрогались от ветра. Ильмо не стал спрашивать, кто такой Когтистый Старец, — ему и так было понятно. В землях карьяла тоже никогда не называли по имени мудрого, коварного и страшного хозяина леса, единственного зверя, который не подчинялся пастушьему рогу Тапио. Здесь же, судя по высоте меток, обитал не обычный медведь, а сам первопредок этого племени.
— Но зачем?! — воскликнул охотник, стискивая кость.
— Зачем я тебя предупреждаю? — неверно поняла его возглас девушка. — Ну-у… честно говоря, я прилетела посмотреть на битву. Но, похоже, вместо битвы ожидается обычное пиршество Старца, а мне это совсем неинтересно. Потом, пророчество говорит о рождении героя… но ты что-то на героя не похож. Либо ты не он — тогда к чему тебе здесь погибать? Либо он — тогда я хочу сначала разобраться, что в тебе такого особенного и почему мать двадцать лет пыталась тебя разыскать. А кроме того, брат не взял меня в южные земли, и я на него слегка обижена…
— Как мне вернуться в явь? — перебил ее Ильмо. — Скорее!
Девушка посмотрела на него с недоумением.
— Что ж тут сложного? Надо разрушить сонные чары. Проще всего — с помощью крови…
В ущелье вдруг стало очень тихо. Тьма между каменными стенами стала почти осязаемой. Даже ветер умолк, затаился. И среди этой настороженной тишины отчетливо прозвучал скрип медвежьих когтей.
— А вот и Когтистый Старец! — воскликнула девушка. — Не хочу с ним встречаться. Прощай, охотник!
Она плавно взмахнула руками — и вместо них распахнулись два черно-радужных крыла. Чудо-птица легко взлетела над деревьями и устремилась прямо в тучи. Ильмо остался один.
— Вернуться назад, — пробормотал он, глядя перед собой, на поворот тропы. — Она думает, это так просто? «Разрушить чары». Как я это сделаю?!
А тьма над скалами вдруг вздыбилась штормовой волной, и из этой тьмы выступало нечто белое, огромное, алчущее и неотвратимое, как сама смерть…
Повинуясь наитию, Ильмо крепко сжал расщепленную кость и вонзил ее острый конец себе в ладонь. Боль пришла не сразу — словно издалека, постепенно нарастая, она становилась все более явственной и обжигающей. Ладонь наполнилась кровью, тропа отдалилась — и растаяла в тумане…