Только Ильмо нигде не было.
Айникки нахмурилась. Может, она слишком рано пришла? Но нет — луна уже давно поднялась над лесом. Где же болтается этот бродяга? Да она бы на его месте сразу после заката прибежала к реке! Может, притаился, не хочет показываться при девицах?
— Что ты там топчешься? — окликнула ее Кайса. — Зеркало потеряла? Пошли скорее, не то комары заедят!
— Ремешок оборвался… Идите, я догоню! — крикнула Айникки подружкам и, дождавшись, когда они отойдут подальше, тихо позвала:
— Ильмо!
Никто ей не ответил. Недовольство девушки постепенно сменила тревога. Почему он не пришел? Может, Вяйно его задержал, или с ожогом всё обстоит хуже, чем казалось? Может, просто место перепутал? Ладно, делать нечего — остается только ждать. Айникки сжала кулаки и бросилась догонять подружек.
Девушки примолкли, гуськом поднимаясь по тропе. Страшновато стало не только Мурикки.
— А давайте вернемся к реке и переплывем обратно в деревню! — предложила девочка с жемчужной повязкой, но на нее тут же зашикали.
— Мы далеко-то не пойдем, — в утешение сказала Мурикки. — Вот поле, а сразу за ним дорога на Заельники. Ну что, сестрицы, — по обычаю, надо бы нам расплести косы и раздеться донага.
В темноте раздались смешки.
— Еще чего! — возмутилась Кетти. — Мы что, шишиги, голыми бегать при луне? А если кто мимо пойдет? Нет уж, сама раздевайся, а мы не будем! Кайса, ты что творишь?!
Кайса, хихикая, расплетала рыжую косу.
— Могу и раздеться, если обычай велит, — с вызовом сказала она. — Я ничего не бо…
С черного неба вдруг долетел слабый, далекий крик. Прокатился эхом над лесом и постепенно угас. Девицы застыли на месте, испуганно переглядываясь.
— Это что — птица? — дрожащим голосом спросила Кайса.
— Наверно…
— А мне почудилось, что голос человечий, — выпалила Мурикки, прикрывая рот, словно сама испугалась своих слов.
Подружки зашептали заговоры от нечисти, потянулись к оберегам.
— Это далеко, — неуверенно сказала Кайса. — Где-то на западе, за Кемми. Озерные хийси шалят…
— Давайте вернемся, пока не поздно! — настойчиво повторила белоголовая девочка.
— Боишься, так иди в лодку и сиди там, — огрызнулась Кайса со страху.
Девочка вздохнула совсем по-взрослому:
— Нет уж, останусь с вами, глупыми.
Шло время, но ничего страшного больше не происходило. Вокруг царила мертвая тишина, только ветер шелестел во ржи. На другом берегу, который казался далеким-далеким, залаяла собака.
— В самом деле, далеко, — сказала Мурикки, приходя в себя. — Пусть его кричит, нам не помешает.
Девицы понемногу осмелели, пошли дальше, на ходу расплетая косы. Снова зазучал смех.
— Ну вылитая шишига, — заявила Кайса, глядя на Кетти. — Тощая, бледная, костлявая, и белые космы до колен, словно только что из омута.
— А тебя, толстуху рыжую, и в шишиги не возьмут, — не осталась в долгу Кетти. — Разве что в кикиморы. Будешь лягушке сестра, пиявке невестка.
— А я знаю, кто мне явится в зеркале, — пропела Мурикки. — А вам не скажу, хоть режьте!
— Зачем сразу резать? Айникки, ты сильная — подержи ее за локти, а я буду ее щекотать.
— Да пусти ты ее, Кайса, а то раскричится на весь лес…
Неожиданно рожь расступилась и открылась проплешина перекрестка. Колючие колосья покачивались, чуть поблескивая в лунном свете и наполняя ночь едва слышным пугающим шепотом.
Распустив длинные волосы, девушки расстегнули пояса, положили их у обочины. Кайса бесстрашно сняла с шеи оберег. Айникки взяла в руки серебряное зеркало. Небо мерцало тысячами звезд, но этот свет земли не достигал — внизу царили мрак и тишина.
— Ну, кто первый?
— Иди, Айникки, — сказала Кетти. — Зеркало твое — тебе и начинать.
Айникки пожала плечами и, держа зеркало перед собой, вышла на перекресток.
Притаившиеся на обочине девушки сразу растворились во тьме. Айникки на мгновение показалось, что она совсем одна. Луна сияла так ярко, что Айникки видела на перекрестке свою тень. Она подняла перед собой зеркало и, глядя в него через плечо на луну, запела девичью гадательную песню:
— Если б милый появился,
ненаглядный показался —
расклубилась бы туманом,
дымом выбралась из дома,
искорками доскакала,
пламенем дополыхала…
Вдруг Айники подумалось, что вот она стоит с зеркалом в руках, освещенная волчьим солнышком, а вокруг, во ржи — хийси, шишиги, ворсы и васы и прочая лесная и полевая нечисть, рассевшись, как на торгу, ждут — что же девица учудит?
— Близко-близко подошла бы,
чтобы губ коснулись губы,
подала бы другу руку,
хоть гадюку принеси он,
и в уста бы целовала,
хоть вдохнуть пришлось бы гибель,
и повисла бы на шее,
хоть над ямою могильной,
с ним делила бы я ложе,
хоть бы залитое кровью…
Айникки смотрела и видела, как в омуте, свое отражение — лицо бледное, даже зеленоватое, как у утопленницы, а глаза блестят, и на губах играет улыбка, и над белесыми волосами поднимается серебристое сияние. Айникки чуть повернулась, и сразу сияние над ее головой пропало, лицо ушло в тень, а всю поверхность зеркала заняла луна.
— Но уста у мила друга
волчьей кровью не намокли,
в кулаке змею не держит,
смерть на шею не воссела;
губы милого — что соты,
переполненные медом…
Рядом в темноте шепчутся подружки, но Айникки их не слушает — она смотрит на луну. А луна смотрит на нее. Девушке кажется, что луна все ближе и ближе — толи Айникки взлетает в небо, то ли луна спускается в рожь. Ночное светило кажется приветливым лицом, которое совсем не вызывает у девушки страха. Айникки охватывает озорное веселье. «Спускайся к нам, — зовет она луну. — Побегаем по полям, попляшем во ржи!» Луна вдруг оказалась совсем близко — можно рукой дотянуться — и шепнула:
«Бегите отсюда!»
В тот же миг луну закрыло облако, и приветливый взгляд пропал. А вместо него возник другой — темный, недобрый. Айникки вздрогнула. Ей показалось, что над головой у нее поднимается огромная тень. Впилась взглядом в зеркало — и ясно увидела там морду медведя.
Айникки едва удержалась, чтобы не отшвырнуть зеркало прочь. Резко оглянулась — конечно, позади никого не было.
— Что там? — подскочили к ней подружки. — Кто? Увидела суженого?
Айникки дрожала, не в силах вымолвить ни слова. Кетти вдруг схватила ее за руки.
— Тихо! — прошипела она. — Слышите — шаги! Девушки застыли, прислушиваясь. Действительно — из темноты доносился шаркающий звук. Кто-то брел в их сторону по дороге вдоль реки.
— Шишига! — попыталась пошутить Кайса, но на этот раз никто даже не улыбнулся.
— Давайте спрячемся в рожь, — прошептала Мурикки. — Пусть пройдет мимо.
Шарканье приближалось. Девушки быстро похватали пояса и затаились у края дороги, скрючившись в колосьях.
Светлый перекресток застлала тень. Шаги прозвучали совсем близко и умолкли — прохожий остановился. Он тяжело дышал, как будто нес тяжкий груз, но в свете луны было видно, что руки у него пусты. Вот он перевел дыхание, шагнул — и вдруг ничком рухнул на тропу, да так и остался лежать.
Девушки немного выждали, выбрались потихоньку на дорогу и сгрудились вокруг упавшего.
Это был молодой мужчина, высокий и худой, в саамской кожаной одежде. Выглядел он совершенно изможденным. Глаза его запали, скулы заострились, губы пересохли. Хотя подобных ему людей девушки из Калева никогда в жизни не встречали, в целом в его облике они не нашли ничего пугающего.
— Бедный! — растроганно воскликнула Мурикки, осторожно приподнимая удивительно легкую кисть руки незнакомца. — Видно, издалека идет — все силы растерял!
— Страшный-то какой, — добавила Кайса. — Нос торчком, волосы черны, как конская грива… Саами, что ли?
— Я видела на торгу саами — он был малорослый и плосколицый, — усомнилась Айникки.
— А я слышала, что они смуглые и черноволосые. И одежда у него, смотрите — точно с севера…
Мурикки наклонилась и подхватила путника, приподнимая с земли.
— Помогите-ка, не дело ему здесь на земле валяться… Айникки поддержала его с другой стороны, подумав про себя, что смогла бы унести его и одна — незнакомец был странно легок, как ребенок. Что-то тренькнуло, с его плеча соскользнула кожаная торба. Кайса проворно развязала горловину и сунула внутрь руку.
— Там кантеле! — радостно сказала она. — Странствующий певец!
«Уж скорее колдун, — подумала Айникки, не понаслышке знавшая кое-что о рунном пении. — Кто бы еще отважился ночью в одиночку странствовать через Тапиолу?»
Колдун не колдун, но сейчас незнакомец был ни на что не способен. Он бессильно свисал с девичьих плеч, с трудом перебирая ногами, и едва ли понимал, что с ним и куда его ведут.
— Его надо скорее в тепло! — беспокоилась Мурикки. — Укрыть, напоить горячим…
— Накормить, — уточнила Айникки. — Вон у него руки — как прутья…
Неожиданно путник пошевелился.
— Отвяжитесь, — прохрипел он.
Девушки остановились, от неожиданности отпустили его. Путник сел на землю, сгорбившись и опираясь на руки. Хотя руки его дрожали и подламывались, взгляд понемногу прояснялся.
— Как же — «отвязаться»? — возмутилась Мурикки. — Бросить хворого на дороге, что ли? Погодите немного, мы отведем вас в деревню, к знахарке…
— Знахарка? — скривился путник. — Еще не хватало. Я не болен. Если бы не проклятый карьяла…
Он вдруг что-то яростно забормотал на своем языке, а лицо у него стало такое хищное, что девицы невольно отшатнулись. Но путник овладел собой, успокоился и сказал устало:
— Оставьте меня в покое! Я не болен и не ранен, просто обессилел. У меня было в ваших краях дело, которое оказалось труднее, чем я думал. Но теперь оно завершено, и я должен спешить домой.
— Спешить? — с сомнение