Прокопий, принимавший гостей в своём кабинете, удивился. После Алой Волны, когда люди чуть ли не под корень вырезали сограждан-нелюдей, молодому императору Аристану из рода Эскабиан, занявшему место обезумевшего отца, пришлось в спешке улаживать межрасовый конфликт, иначе не избежать было войны с Орканом, Рудным мысом и Силль-Миеллоном. В том числе от уплаты государственных налогов освобождались города-резервации вроде Северинга, где находили приют беженцы всех рас, — не навсегда, конечно, а до тех пор, пока новостройка не превратится в стабильный источник дохода. И срок действия льгот ещё не истёк.
— В связи с расширением и комплектацией армии расходы казны возросли настолько, что Его Величеству пришлось изменить решение, — монотонно нудил чинуша, подсовывая Прокопию документ с гербовой печатью. — Указ вышел ещё в славице, но неудивительно, что до вас не добрался — уж больно далеко от цивилизации поселились.
Вертевшийся рядом Арвиэль тоже ухитрился сунуть нос в бумажку.
— А это печать самого, да?
Мужчина презрительно посмотрел на лохматого тощего паренька с улыбкой законченного придурка. Впрочем, по его сведениям, весь город состоял из таких вот… «умников».
— Да.
— Ух, ты! Я щас! — остроухого как ветром сдуло.
Вернулся он через пять минут, запыхавшийся и ещё более взъерошенный, и шлёпнул на стол весьма потрёпанный лист с печатью и текстом такого содержания: «Мы, Аристан I, Самодержавный Правитель Неверрийской империи…»
— Во! Наградная грамота Берена!
— Что? — растерялся чиновник.
— Вот это — настоящая печать, а у вашего грифона крылышки коротковаты, — смачно, как «побратимы» учили, харкнув на палец, аватар свёз грифона в угол листа, — да и вообще мутный он какой-то. Чернила за сколки небось покупали?
— Чё? — тупо переспросил человек, и аватар, посерьёзнев, укоризненно покачал головой:
— Вы арестованы за фальсификацию документов, антигосударственные махинации, хищение денежных средств в особо крупных размерах и осквернение имени Его Величества.
— А-а-а! — возопил сборщик, отрывая от себя Геварна и Соррена, без капитанского указания действовавших осторожно и вежливо. — Я буду жаловаться!
— Мы тоже, — многозначительно пообещал Прокопий.
…Капитан трагически обнимал голову над чистым листом бумаги, Арвиэль по старой памяти наводил порядок в кабинете, хотя его давно избавили от «почётной» обязанности: лжемытарь безуспешно пытался удрать, устроив разгром.
— Господин капитан, он вашу свиристелку разбил… — парень с сожалением смёл в совок останки глиняного глухаря. — Надо ему ещё за порчу личного имущества впилить!
— Какое, к шушелю, впилить?! — взревел капитан. — И так мороки с этими уродами выше крыши! Может, отпустим, а? Их же кормить надо, поить, вопли их слушать…
— А ещё зачитывать права, заполнять протокол задержания, вызывать из Стрелецка уполномоченных и отправлять в тюрьму.
— О-о-о! Давай ты оформишь, а? Ты ж у нас парень грамотный и толковый. А я тебе отгул дам! Даже два!
— Извините, не уполномочен. Так что сия ответственность возложена на вас, господин начальник.
— Я бы с радостью переложил эту ответственность на своё начальство, — простонал Прокопий.
Арвиэль замер в задумчивости с метлой в обнимку.
— Главнее капитана в городе только градоправитель. Ну, человек такой с бляхой и тростью, — пояснил он.
Капитан, уже практически утопивший себя в болоте отчаяния, поднял голову:
— Так у Берена есть трость… А бляху Сид выкует!
Берен уважал законы аватар, но, как человек, не мог смириться с тем, что четырнадцатилетний мальчик стал единственным добытчиком денег в семье. Поэтому, когда воспитанник не видел, выходил в поле, заодно и скопившийся жирок стряс. Жёсткая оленина, которую исправно носил Арвиэль, порядком надоела, и сейчас Берен, плюнув на экономию, чистил картошку на второе, а в печи томились щи из сочной свинины и чёрной капусты. Симка давился слюнями над полосатым шматом сала. Внезапно кот повёл ухом и вспрыгнул на подоконник, упираясь передними лапками в стекло:
— Ва-ау! К нам делюха-ация!
Убедившись, что щи вот-вот закипят, господин Грайт вышел на порог, походя вытирая руки. И сразу смекнул, что дело нечисто: делегация больше походила на демонстрацию, не уместившийся на улице народ оседлал крыши, сараи и прочие «трибуны». Возглавлял нашествие капитан Прокопий Вёдро, в шаге от него стояли почтенные мужи Северинга.
— День добрый, господин Грайт!
— И вам добрый, — ответно поздоровался Берен, недоумевая, с чего капитан вдруг снова «завыкал». — Что-то случилось?
— Дело у нас к вам важное, дозвольте изложить.
— Д-дозволяю, — поперхнулся бывший сотник, выискивая глазами воспитанника.
Откашлявшись, Прокопий прижал к груди руку со смятой бумажкой в кулаке:
— Так вот, э-э… Дело! Кхе. До сего дня жили мы в Северинге, как у императора за пазухой, и горя не ведали. А нынче оглянулись на прошлое и поняли: власть дела у нас есть, а власти слова — нету! — капитан обернулся, верная стража поддержала его кислыми рожами, дескать, хреново всё. — Мы — простые солдаты, пахари и ремесленники, нет среди нас человека, готового ответ перед вельможами столичными держать да писульки… то есть бумаги важные составлять. Нужен нам в головах тот, кто и грамоту разумеет, и с законом ладит, и с власть имущими говорить умеет. Э-э… — Прокопий развернул шпаргалку: — И посему мы, добропорядочные жители Северинга, города-резервации с прифигли… приври…
— Привилегированным, — шёпотом подсказал знакомый голос.
— …Приви-кхе-кхе-нным статусом, назначаем тебя, Береник Славий Грайт, на ответственную должность градоправителя! Ура!
— Ура! — троекратно гаркнули стражники, но последнее «ура» потонуло в многоголосом рёве.
Мокрое полотенце комком теста шлёпнулось на приступок. Рядышком обвалилось второе тесто, не забыв подрыгать задней лапой.
Из-за широкой спины капитана выглянула лукавая физиономия, коей Грайт немедленно погрозил кулаком, но воспитанник только руками развёл, мол, это всё они, а я вообще мимо пробегал.
Из хаты потянуло выкипающими щами, и Берен понял, что теперь расхлёбывать придётся не только их.
Рысь не спрашивал, почему в каше солонины гораздо меньше, чем он принёс, и отчего хлеб портится так быстро, что из него сразу делаются сухари — главное, Мадинка стряпала для него, и у неё выходило на порядок лучше повара. Только однажды поинтересовался, зачем девушке понадобился кус полотна, но та с грустным вздохом показала перелатанную исподнюю рубашку, и все вопросы отпали. Мадинка оказалась бережливой, сразу на обновку ткань не пустила, а отложила до времени, понимая, как трудно было это украсть.
В осеннем обозе уехали её подружки и кладовщик, пойманный на крысятничестве: хоть мужик убеждал в своей невиновности, припрятанная в шкапчике жратва доказывала обратное. Таких из поселения сразу гнали взашей.
Мадинка осталась зимовать, не испугалась ни морозов, ни каторжников, звереющих с холодами. Девушка полностью взяла на себя обязанности кладовщика, штопала, стирала, убиралась в казармах охраны, пела, просто грела добрым словом. Очень скоро поселенцы недоумевали, как вообще раньше без неё обходились? На основную работу у Мадинки почти не оставалось времени, но если кто-то просил, не отказывала.
От ревности Рысь до крови сбивал кулаки о стену, но ничего поделать не мог. В начале зимы его повысили за усердную службу и вручили ключи от бараков.
— Бардак! — уже с позиции градоправителя Грайт оценил положение дел в городе и закрутился не белкой даже, а бешеным волчком.
Перво-наперво велел Арвиэлю оформлять жуликов, а сам отправил в Стрелецк нарочного с письмом губернскому исправнику.
Выяснилось, что в Северинге ни разу не проводилась перепись населения, и почти ни у кого нет фамильных листов, удостоверяющих личность, но если вторая проблема откладывалась на неопределённый срок, за решение первой Берен взялся немедленно.
К тому времени, как приехали уполномоченные из центра, вовсю шло строительство голубятни, и вместе с урядником и стражей в Стрелецк отправился учёный старичок Арсений, прекрасно разбиравшийся в почтовых птицах, дабы закупить несколько пар на племя.
Следующий гонец умчал в Равенну к самому императору.
Осень срывала с деревьев золото, и вот о нём Берен повёл речь на собрании. Не без труда, но бывшему сотнику удалось доказать необходимость городской казны и общественного амбара. С каждым может случиться несчастье — пожар в доме, гниль урожай убьёт, болезнь тяжёлая с кормильцем приключится — но тогда бедняги не останутся без поддержки. К тому же приходят новосёлы, а им тоже на первое время нужна помощь. По поводу последних Берен ввёл жёсткий отбор: установил испытательный срок, по истечении которого лодырей, приживал и прочую голь выгонять.
Покончив с делами насущными, Грайт изловил воспитанника и оттрепал-таки за уши, пока тот не запищал всерьёз. Правда, сразу пожалел, но парнишка понял, в чём провинился, не обиделся и урок усвоил.
К славице вернулся гонец из Равенны с указом Его Величества о продлении льгот для Северинга, коим надлежало «всякую шушеру нещадно бить по морде»: уточнение содержалось уже в личном письме Берену, но градоправитель зачитал это вслух на собрании, сорвав шквал аплодисментов. Вместе с гонцом прибыли столичные гости. Трое гвардейцев личной стражи Аристана передали привет и письмо от Рэйва Грома, посмотрели Арвиэля, бросив туманное «ещё лет десять», и пошли к Сидору. Почтенный седобородый маг из Ковена установил в караулке Индикатор Преступлений — бледно-жёлтый шар с голову величиной, укреплённый на треноге.
— Забойная штука, — восхитился Арвиэль, застёгивая на левой руке чёрный браслет с камушком-тильзитом.
— Я понимаю, что ваш уникальный потенциал ’гвётся на’гюжу, юноша, но будьте любезны не пе’гебивать, — поправив очки, строго осадил старичок. — Так вот. ’Гадиус действия а’гтефакта — две ве’гсты. П’гинцип ’габоты — постоянный, но ша’г нуждается в пе’гиодической наст’гойке, иначе п’гоизойдёт сбой. Цвет а’гтефакта будет меняться в зависимости от тяжести п’геступления: о’ганжевый означает к’гажу, фио