— Ну Иннокентий Михалыч... Ну вы же знали... — взмолился Биг-Мак.
— Что знал?
— Ну о моем... — Биг-Мак осекся, судорожно подбирая слова. Наконец выговорил: — Прошлом....
— Она что-нибудь доказать может?! — спросил продюсер.
— Нет, конечно, — почти весело проговорил Биг-Мак, поняв, что его больше не гонят. — Я же всего-то...
— Вот от подробностей меня, пожалуйста, избавь, — резко перебил его Иннокентий. — Если она действительно явится на следующий концерт, не прячься от нее. Наоборот, подойди, побеседуй... Пусть видит, что ты ничего не боишься. Может, и вправду поверит, что видела тогда не тебя.
— А думаете, сейчас не поверила?
Иннокентий смерил Биг-Мака саркастическим взглядом и, не сказав ни слова, молча двинулся по коридору...
Из-за закрытой двери домашнего кабинета Игоря Андреевича доносились звуки классической музыки и стрекотание пишущей машинки одновременно. Машинка работала то очень бурно, «со скоростью» мысли, то увядала, замедлялась — тюк-тюк — и глохла вовсе.
Мощные дверные замки шведовской квартиры поддавались осторожным поворотам ключей — это вернулась с работы Мария Петровна.
Игорь Андреевич услышал из комнаты, как хлопнула в прихожей дверь. Двинулся Маше навстречу.
— Здравствуй, радость моя. Устала? — Шведов чмокнул Машу в щеку, принялся ухаживать.
— Не больше обычного. Саша как?
— Спит. Очень спокойно. Я только заглядывал.
— А что это? — Маша насторожилась. — Машинка... Ты не один?
— А... Это Ева, — улыбнулся Шведов.
— А что ты так улыбаешься, как будто ты — Адам? — Маша была не очень-то в духе. — Что еще за Ева?
— Аскольдовна. Моя старинная приятельница...
— Ах вот оно что!..
— Успокойся, успокойся! Это, как говорил один мой знакомый, совсем по другим каналам. Она искусствовед, живет в Париже. Сейчас делает очерк обо мне...
— Значит, очерк? — осведомилась Маша недоверчиво.
— Именно. Прямо вот сидит и пишет. Печатает, вернее.
— А ты что же? Позируешь?
— Нет, я... В общем, короче говоря, она взяла с собой не ту пишущую машинку. С латинским шрифтом. Ну я ее и пригласил. Тем более что — святое дело... Тебе это неприятно?
— Мне это никак. А почему все это под музыку происходит?
— Любит. Привыкла работать под Шумана.
— Пижонка... Ладно, пойду взгляну на сына...
Маша прошла по коридору, очень осторожно открыла дверь в Сашину комнату. Умильно улыбнулась, как всегда, при виде спящего Сашки, который конечно же лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку и поджав левую ногу.
Маша снова осторожно прикрыла дверь и прошла на кухню. Там она застала Шведова, который ставил на стол третий прибор. На двоих уже было накрыто.
— Третий — это мне? — заревновала Маша. — А сперва было только для вас с Евой?
— Боже, какое низкое подозрение! — шутливо оскорбился Игорь Андреевич. — Ева после семи не ест вообще. Так что накрыто было для нас, — а это я так, на всякий случай.
— Ах, на всякий случай... Ну хорошо, а ночевать она тоже здесь будет? Или только работать?
— Нет, что ты! Отвезу ее в гостиницу. Вместе с машинкой. Чтобы ситуация завтра не повторилась.
— А то — смотри. Может, ей лучше здесь. А в гостиницу могу и я... — Не понятно почему, но Маше очень хотелось Шведова помучить.
— Ты устала? — спросил Игорь Андреевич.
— Нет. Я вообще, как тебе известно, никогда не устаю. Шведов вздохнул.
— Так и знал. Машенька, ей семьдесят четыре года.
— Да хоть сто семьдесят четыре. Какое это имеет значение? Просто я устала и никого не хочу видеть!
— Ну я ведь не могу ее выгнать, правда?..
— Ладно. — Маша молча повернулась и скрылась в ванной. Щелкнул засов.
Игорь Андреевич снова тяжело вздохнул. Но на этот раз уже с облегчением — после ванной Маша обычно успокаивалась.
— Раз Юльки нет — надевайте пока ее тапочки, — сказал Сергей, когда они с Семендяевой переступили порог его квартиры. — Были еще гостевые, но куда-то она их сунула. Хуже другое, Леночка: развлекать я не умею...
— Быть того не может, — не поверила Семендяева, надевая Юлькины тапочки.
— Факт. — Сергей жестом пригласил Лену на кухню. — Умел три-четыре фокуса показывать, но без тренировки не получится. Конфуз выйдет. А чем вас угощать? — Сергей приоткрыл дверцу холодильника. — Сейчас глянем, что у нас в закромах.
— Сереж, — возразила Лена. — Я что, есть к вам пришла?
— Понимаю, — кивнул Сергей. — Фигура. — Он вытащил банку консервов, хлеб, масло. — Не овощей и фруктов, к сожалению... — Сергей развел руками.
— Да ну вас. Хлеб нарезать?
— Спасибо, я сам. — Сергей принялся за дело.
— Вы, я вижу, проголодались?
— Не без этого. Но — придется потерпеть. Холодильник, как видите, практически пуст. Так, червячка заморить бы, и слава Богу...
— А суп из топора не желаете?
— Как в сказке?
— Почти. Сказочно вкусный.
— Соблазнительно. Только вот насчет топора... Впрочем: лук-чеснок есть, морковка тоже. Картошка... — склонившись, Сергей приоткрыл ящик для овощей, — так вообще, целых пять штук завалялось. Топор определенно в наличии.
— А передник?
— Прошу. — Сергей снял с ручки кухонной двери, протянул передник Лене.
— Вам идет, — не поскупился он на комплимент, когда Лена надела его. — Кстати, как насчет аперитива? — Сергей извлек из холодильника початую бутылку водки.
— Спасибо, я пас. — Лена сполоснула руки и принялась за готовку.
— А я, с вашего позволения...
— О чем вы говорите, Сережа-
Сергей быстро пропустил «авансовую» рюмочку, для аппетита.
— Кстати, — сказал, слегка поморщившись, поскольку не закусил, — у меня и настоящий топор дома имеется, О-оострый! Так своему шефу и передайте.
— Сереж, вы опять? Неужели я для вас по-прежнему агент Шведова?
— Извините, Леночка. Просто — неудачная шутка. Лена вздохнула.
— Сереженька, я ведь почему этой темы не хочу, шведовской? Потому что она вас зацикливает на вашей слабости. А вы сильный! Это же видно! А мне, как женщине, просто бросается в глаза! Тогда в доме моделей вы вели — дай Бог каждому. Абсолютно на равных с ним. И как мастер, и как мужик...
— Так это легко, когда ни фига не знаешь! Я ж тоща полный лопух был. Так сказать, грел самовар на пожаре собственного дома!
— Бросьте! Целенький у вас дом. Чистый. В нем наверняка и лавровый лист найдется?
— Что?
— Лавровый лист.
— Там в шкафчике посмотрите.
Лена распахнула створки, быстро отыскала, вынула пакетик.
Сергей тем временем пропустил вторую стопочку.
— Сереж! — Лене не понравилось. — Мы ж об одной предварительной договаривались, а вы что делаете?
— Суп, кстати, — ушел от темы Сергей, — замечательно пахнет.
— Да ну? А я ведь еще и на огонь не ставила, — улыбнулась Лена.
— Разве?
— Разве.
— Ну, все равно. Значит, будет замечательно пахнуть. Я чувствую!..
— Должна вам заметить, Сережа, что вы очень ловко делаете комплименты, — улыбнулась Лена.
И тут оба захохотали. Сергей, разогретый водочкой, и Лена — у нее просто было хорошее настроение...
Игорь Андреевич не ошибся: после ванной Маша почувствовала себя гораздо лучше. Теперь они сидели на кухне, разговаривали.
— Знаешь, непривычно, когда глазеют, шушукаются. Я ведь никогда не была «примой». Ту газету с фотографиями, разумеется, мусолят в учительской... Кое-кто очень хотел бы подробного моего интервью...
— Но теперь-то, — вклинился модельер, — ты наконец поняла, какие они все ханжи?
— Да нет же! Они обыкновенные. И совсем не такие плохие. Просто живется им тускло. Ну подумай, как же им мне не завидовать? Верблюжьих тяжестей в сумках теперь не таскаю, а то и вовсе машина за мной приезжает... Такое внимание. Ко мне, к Саше... За него, кстати, особенное спасибо...
— Пожалуйста. Сашка, кстати, ну точная копия — ты. Получил сегодня в подарок новую игру, наелся «сникерсов», а потом поднимает на меня честные глаза и говорит: «Но папе я звонить буду. Прямо сейчас — можно?»
— А ты что?
— Вышел, чтоб не мешать. А какие тут еще варианты... — Вдруг Шведов поднял вверх указательный палец. — Чу!
— Что такое?
— Ева. Идет. Видимо, творческий застой...
— Игорь, — раздалось еще из коридора, — дорогой!..
И появилась маленькая энергичная старушка в экстравагантном паричке с букольками, с очень живыми глазками на пергаментном лице.
— О, пардон! — произнесла старушка с хорошим французским прононсом. — А это, надо понимать, та самая знаменитая Машенька!
— Ева, дорогая, — Шведов привстал, — знакомьтесь, пожалуйста! Маша, это Ева Аскольдовна.
— Турман-Тусузова! — расплывшись в улыбке, старушка принялась трясти Машину руку. — Вы назовете меня вампиршей, но без некоторого количества крови, золотко, в искусстве ничего путного не бывает! Хочешь европейский имидж! Серьезный очерк о себе, который выйдет сразу в Москве и в Париже! Плати! Терпи старую, самой себе неадекватную Еву, которая уже забывает слова, но остается Турманом, как гласит первая половина фамилии. А что такое Турман? — Ева взглянула на Машу строго.
— По-каковски? — Маша растерялась.
— По-русски! По-русски!
— Кажется, голубь...
— Не всякий! А такой, который может кувыркаться при полете! Вот это — я! Это вам не жирная голубка мира, мифические заслуги которой раздул Пикассо, а которая загадила карнизы всех стран мира! К чему это я? Ах да! К тому, как я кувыркаюсь в воздухе. Один раз — в семидесятых, кажется, годах — мой самолет захватили террористы и загнали его зачем-то в Саудовскую Аравию! Но я не была бы Евой Турман, если бы и там не встретила знакомых! Даже одного ученика! Правда, бездарного... В другой раз у самолета заклинило шасси. Мы садились в такую специальную пену, на брюхо... О, было столько пены, что хватило бы побрить всех китайцев!
Шведов и Маша, буквально раскрыв рты, следили за этим вдохновенным монологом.
— Да, а зачем я на вашей кухне? — спохватилась вдруг Ева. — Вспомнила: за чашкой горячей воды! Без намека на заварку и сахар! Это для моих «сосудистых» таблеток!