— Я не могу все вспомнить, — врал он, потому что образ старика, в ужасе выбегающего из его дома, все еще будоражил его ум.
Она пригладила волосы на его голове, нагнулась и поцеловала его в лоб:
— Какое-то время спать я еще не буду.
Он представил себе пустую кровать, в которой нет отца, и ее ожидание его возвращения:
— Мне жаль, Ма, — сказал он. Ему еще обо многом было жаль, но что он мог с этим сделать? И вдобавок тот ужас, которого от него так добивался мистер Хирстон.
— Попытайся подумать о чем-нибудь хорошем, — сказала мать, разглаживая простыню, словно проводя рукой по воде.
Он пробовал думать и о чем-нибудь хорошем, ворочался и пытался уснуть, но мысли, которые только могли его посетить, были о мистере Хирстоне или о его магазине. Он часто задавался вопросом, почему на работу в магазин тот нанял именно его, почему сохранил для него это рабочее место, когда он был с поломанной ногой. Теперь знал. После того, как Генри был уже готов оставить работу, мистер Хирстон потребовал от него ответа звучным «да». «Я запомню это», — сказал он, сверля глазами Генри. Он долго искал такого, как он, и нашел.
И прежде, чем уснуть Генри впервые подумал: «…но зачем? Зачем мистер Хирстон так хочет разрушить деревню старика?» Усталость незаметно ухватила его нежными пальцами, и он, с благодарностью к ней за это, воспарил в пустоте сна.
На календаре мистера Хирстона, висящем на стене рядом с портсигаром, были два окошка — большое и маленькое, в первом из них большими черными цифрами было указано число, а во втором, в маленьком и вытянутом, читался день недели. Глаза Генри автоматически прилипали к календарю, когда бы он не вошел в магазин. Но в этот день его больше поразила маленькая надпись «Четверг», нежели чем большая цифра «28».
Бакалейщик поднял глаза на вошедшего Генри, затем вернулся к упаковке продуктов, заказанных кем-то из покупателей. Но пока Генри шел через магазин в рабочее помещение, он чувствовал, как глаза бакалейщика сверлят дырку у него в спине. Или это было всего лишь его воображение? Можно ли знать, чьи глаза сфокусировались на тебе? Однако глаза мистера Хирстона были не такими, как у кого-либо еще.
Генри спустился в подвал, теперь он был рад лишний раз повозиться с картофелем, и с благодарностью слушал шаги покупателей, где-то наверху занимающих внимание бакалейщика. Наконец, весь картофель был распакован по мешкам, и Генри неохотно возвратился с ними наверх.
Позже, когда он перекладывал фрукты на задних витринах, то узнал тишину, которая означала отсутствие покупателей. Он слышал шаги мистера Хирстона, когда тот оставил кассовый аппарат и пошел в заднюю часть магазина. Наконец его тень упала поверх вырастающей пирамиды апельсинов.
— Две вещи, — сказал мистер Хирстон, в то время как Генри продолжал работать с фруктами.
— Смотри на меня, парень, — приказал он.
Генри обернулся, но, избегая глаз бакалейщика, сконцентрировался на пуговицах его белого пиджака.
— Сначала о твоей матери.
Его слова охладили Генри, заставляя содрогнуться даже в жару и пыли магазина.
— Она работает в «Мисс-Викбург-Динер», — сказал бакалейщик удивленным голосом, словно только что об этом узнал.
— Владелец этого ресторана — мой друг. Я не говорю об управляющем. Он — выскочка, который обращается ко мне за помощью, словно член его семьи. Я говорю о владельце, который не выносит никакой ерунды…
Генри ждал, уводя глаза от пуговиц в сторону. Он боялся, что они могут его загипнотизировать, если сконцентрирует на них свое внимание.
— Не так давно владелец этого ресторана имел неприятности, и нуждался в деньгах — в ссуде. Он пришел ко мне, и я помог ему. Это то, что люди должны делать, помогать друг другу. Ты не согласен, Генри?
Генри не отвечал. Он на короткое время заглядывал в темные глаза бакалейщика и затем снова фиксировал взгляд на пуговицах. Внезапно он заметил, что вторая пуговица, если считать сверху, надломана и скоро отвалится.
— И после того, как я помог ему, он сказал: «Если когда-либо о чем-нибудь попросишь, то я исполню любую твою просьбу — только попроси». Ты видишь? — не ожидая ответа, он продолжил. — Так, это касается твоей матери, если попрошу его повысить ее, то он даст ей лучшие часы, и она будет отвечать за размещение, и ей даже не придется бегать между столами, — он щелкнул пальцами. — Вот так.
Генри оцепенел. Он знал, что он зависит от решений и настроений мистера Хирстона, но не знал, что в такой степени.
— Иначе, если что-то будет не так, то лишь одно мое слово владельцу этого ресторана, и результат может быть совсем другим. Если я скажу: «Уволь ее», то он тут же пойдет на это. Конечно, я не хотел бы это делать. Владелец сказал мне, что твоя мать — очень хорошая женщина. Хорошая официантка. Она заслуживает повышения и продвижения по службе. Почему бы нет, Генри? Ты любишь свою мать, не так ли? И все в твоих руках… — вздохнул бакалейщик.
— Я тебя прошу о такой малости, чтобы ты это сделал. Посмотри, что тебя за это ожидает.
«Если это — такая малость, почему для вас это так важно?» — тихо спросил Генри. Он боялся ответа, боялся того, что бакалейщик мог бы ему ответить.
— Теперь другое, — сказал бакалейщик, с тревогой глядя на дверь, но никто не входил. — Если ты собираешься это сделать, то сделай это сегодня — сегодня вечером. Ты сказал, что выставка состоится в субботу утром, но они могут передумать и устроить это завтра. Ты никогда и не узнаешь, что у них на уме. Так что я не хочу, чтобы ты ждал. — Он посмотрел на часы. — Сейчас — почти три. Через несколько минут ты можешь уйти.
Генри притих, вслушиваясь в биение своего сердца.
— Сделаешь ли ты это или нет, хочу, чтобы ты ушел сейчас, в эту минуту. Если ты сделаешь то, о чем я тебя прошу, то после этого возвращайся. Я буду ожидать тебя здесь, в магазине, ты увидишь в окнах свет. Если не сделаешь, то больше никогда сюда не приходи, — он полез во внутренний карман своего пиджака и достал оттуда несколько двадцатидолларовых купюр. — Это твое недельное жалование, — он засунул деньги в нагрудный карман рубашки Генри. — Я не хочу тебя больше видеть — никогда, если ты не можешь сделать того, о чем тебя прошу.
Наконец зазвенели колокольчики. Входная дверь открылась, и Генри с облегчением увидел входящую в магазин миссис Кармински с ее маленькой собачкой, которая как обычно фыркала и рычала.
Через несколько минут, когда Генри был уже у двери, бакалейщик произнес его имя. Генри оставил руку на дверной ручке. Он слышал шаги приближающегося бакалейщика.
— Сделай это, — шепнул ему бакалейщик прямо в ухо. — Уничтожь эту деревню.
Генри обернулся и отступил в сторону. Ему было любопытно увидеть выражение на лице бакалейщика, когда его ужасное требование уже произнесено. И он был удивлен, когда увидел не нечто уродливое и отталкивающее, а, как обычно, мягкое лицо мистера Хирстона. И он вздрогнул, снова взявшись за ручку двери, словно в этот он момент коснулся блестящей кожи змеи.
«Я иду в центр художественного творчества, но не буду разрушать деревню. Я пойду туда и буду наблюдать за стариком, за его работой и разговаривать с Джорджем Грэхемом, но не сделаю того, что так хочет мистер Хирстон».
Он был рад освободиться от бакалейщика и его магазина. Генри двигался по искривленным улицам, ожидая боль, которая всегда возникала, если он бежал слишком быстро или далеко. Доводя себя до предела, он задерживал дыхание и потел, вызывая ощущение боли. Пот затуманил глаза так, что он видел только размытое изображение. Наконец, остановившись около телефонной будки, разинув рот, он хватал воздух. Его дыхание сопровождалось таким звуком, словно кто-то у него за спиной разрывал надвое тряпку.
Облокотившись на телефонную будку, он забыл о том, что кто-либо может за ним наблюдать, он продолжал слышать голос бакалейщика: «Я тебя прошу о такой малости, чтобы ты это сделал. Посмотри, что тебя за это ожидает», — памятник для Эдди, продвижение по службе его матери, его собственная работа, помогающая семейному бюджету. Деревня старика — она на самом-то деле всего лишь игрушка.
Когда он дошел до центра, он снова остановился, чтобы перевести дыхание. Кинув взгляд в конец улицы, он увидел тех же самых парней у входа в бар. На этот раз они уже не играли в монетки, они просто так слонялись без дела. Генри позавидовал их безделью, над ними не висело никаких распоряжений, никаких ужасных дел, которые зачем-то нужно выполнить.
В центре кипела деятельность и волнение. Кто-то занимался уборкой, еще кто-то мыл стены, в то время как остальные продолжали работать над тем, чем они занимались обычно.
Старика не было видно, но Джордж Грэхем поприветствовал его, отвлекшись от женщины с синими волосами, которая лепила из глины лицо еще одного ребенка. Она изящно выковыривала в нем глаза.
Деревня старика не была накрыта полотном. Фигурки людей и дома сверкали переливающимися красками. «Мистер Левин отполировал все, а затем покрыл каким-то секретным составом», — сказал гигант. — «Он сегодня не пришел, отдыхает, ожидает событий ближайших дней». Он развел руками: «Мы наводим здесь порядок. Большие события будут, Генри, большие события…»
Он помчался на помощь к кому-то из рабочих, а Генри начал что-то искать глазами. Искать что? Молоток, на всякий случай? Он был убежден в том, что не будет искать молоток, пригодный для работы, и таким образом у него не будет подходящего случая, чтобы делать то, чего от него так хочет мистер Хирстон. Он старался не смотреть на деревню старика.
Каждый был слишком занят, и никому не было никакого дела до Генри. И тот блуждал взад-вперед по центру не замечаемым и невидимым. Он обратил внимание на деревянный молоток, прислоненный к стене около двери, ведущей в складское помещение. Он был похож на клюшку для крокета, но больше и тяжелей, такой же большой, как и кувалда, но только из дерева. Генри огляделся, при этом стараясь не выдавать свое присутствие.