Не говоря ни слова, Микель взъерошил и без того лохматую шевелюру Реми. Юноша не отстранился, но пробурчал:
– Я ему тут о серьезном, а он…
– Я сама серьезность, – улыбнулся шерьер. – На самом деле я пришел сказать, что, как и обещал, уезжаю на север. Подожди, не перебивай меня, дай закончить. Привычка держать свои обещания иногда может сыграть с человеком злую шутку. И я вдруг с чего-то взял, что если попрошу тебя поехать со мной, то ты можешь… ну, не знаю, согласиться? Но теперь я вижу, что из нас двоих именно я эгоистичный ребенок, а ты давно уже вырос и все для себя решил.
После минутного молчания король спросил:
– Ты… уедешь?
– А что, если так?
В темноте лишь смутно читался профиль шерьера, и непонятно было, какое у него выражение лица. Голос тоже словно лишился эмоций.
– А как же связь? – взвился король. – Мы же не сможем быть далеко друг от друга!
– Насчет этого не переживай. Как оказалось, с полукровками это работает несколько иначе.
Перебирая в голове все, что успел узнать, Реми понял, что Микель прав. Он видел не так много Тихих Волн. Родители Микеля стремились друг к другу, и его мать постепенно сходила с ума от разлуки. Морской царь и Льёненпапиль едва ли сохранили ясный рассудок. Но, даже считая Лёна мертвым, Шелестиаль долгие годы инстинктивно оставался неподалеку от города, приютившего скрывающегося беглеца. Да и Лён, для которого логичнее и безопаснее было бы покинуть страну, где его знал в лицо каждый житель, не сделал этого.
Тем временем Антуан и Элизабет, будучи связанными, с легкостью предали друг друга. И Микель, если уж на то пошло, после всех обещаний и признаний оставил Реми после первого же приказа владельца вьевии.
Казалось бы, осознав, что связь между ним и Микелем не абсолютна, он должен был расслабиться и выдохнуть. Это ведь так его тревожило, так ограничивало его свободу. Но король не почувствовал и толики облегчения, вместо этого сердце охватила тревога.
– А если… Если я попрошу тебя остаться? – робко спросил юноша.
– Тогда это будет только твой выбор, не продиктованный неизбежностью и необходимостью, никакой магии. – Шерьер тепло улыбнулся. – И мой выбор.
Он пришел в себя и сразу вспомнил, что произошло. Почти все раны на теле успели затянуться, но голова раскалывалась, словно по ней вдарили здоровенным медным тазом.
– Очнулся наконец? – услышал он знакомый голос.
Открыв глаза, Антуан огляделся. Он лежал в чистой постели, в той самой комнате, которую ему выделили по приезде в Этуайский дворец. У двери в кресле расположилась Элизабет. Взгляд ее был холоден и безразличен.
– Моя вьевия… – прохрипел он.
– Она у меня, – ответила Элизабет и дернула шнурок, свисающий с потолка. Раздался далекий звон колокольчика. – Но прежде, чем я решу, что с ней дальше делать, давай поговорим. Честно, без уверток.
Прокашлявшись, Антуан усмехнулся и развел руками:
– Дорогая, я никогда тебя не обманывал!
– Возможно, у нас с тобой разные представления о значении слова «обман», – сказала девушка, – поэтому предпочту подстраховаться.
Дверь отворилась, в комнату вошли Мальтруй и королева.
– Добрый вечер, Лиззи, – поздоровалась королева, присаживаясь рядом с Элизабет.
Мальтруй кивнул девушке и остался стоять, не сводя с Антуана глаз.
– Спасибо, что согласились помочь, – ответила Элизабет. – Это не займет много времени. – Она обернулась к Антуану.
Мужчина переводил взгляд с одного посетителя на другого.
– Итак, ты приволокла сюда королеву, чтобы она сразу поняла, если я солгу. Браво. А так как у тебя моя вьевия, сопротивляться я не буду, но на всякий случай вы прихватили с собой этого торгаша.
Элизабет и бровью не повела:
– Пока ты был в обмороке, мы обсуждали, что теперь с тобой делать. Так как мы связаны, я не могу тебя убить. Ты, без сомнения, опасен для окружающих, и я бы предпочла запереть тебя где-нибудь в сырых подземельях, чтобы ты не мог умереть, но и жизнь твоя была не похожа на жизнь. Чтобы ты понял, каково это: чувствовать себя беспомощным. Но, к сожалению, Реми повернут на свободе, и он категорически против того, чтобы как-то ее ограничивать, даже такому человеку, как ты. К тому же все мы знаем, какой ужас испытываешь, когда кто-то забирает твою вьевию, так что вечность угрожать тебе ею тоже негуманно. Мне, безусловно, было жаль тебя – и все еще жаль, потому что ты несчастен куда дольше, чем я.
– Разве я виноват в том, что ты была такой доверчивой дурочкой? – Выражение лица Антуана резко контрастировало с произносимыми словами: его улыбка лучилась обаянием и вызывала симпатию.
– Да, была. И поплатилась за это. Но я изменилась, спасибо тебе за преподнесенный урок. А что насчет тебя? Изменился ли ты? Или ты все тот же обиженный, одинокий, никому не нужный ребенок?
Улыбка сползла с лица мужчины, словно прошлогодний снег по весне.
– О, гордишься собой? Думаешь, лучше всех понимаешь меня? Я подобрал тебя на улице, ты и сама никому была не нужна. Я даже сделал тебя своей связанной, и чем ты мне отплатила?
Девушка ничуть не смутилась:
– А вот тут начинаются вопросы. Зачем ты пошел на это?
– Ради бессмертия, конечно. А ты ради того, чтобы самоутвердиться, разве нет?
Элизабет посмотрела на королеву. Та кивнула.
– Хорошо. Ты получил свое бессмертие. А я, предположим, самоутвердилась. Теперь мне интересна только одна вещь. – Элизабет подняла на него глаза, голос ее вдруг дрогнул. – Нас действительно связала жалость друг к другу? Скажи, ты когда-нибудь, хотя бы недолго, любил меня?
Явно собирающийся отвечать на самые каверзные вопросы Антуан проглотил готовые сорваться с губ слова. Он некоторое время молчал, а затем отвел взгляд.
– Ты красива, мне нравилось с тобой спать. Но любовь – сказочка для детишек. В нее верят только наивные дураки. Мать тоже в нее верила, и чем это закончилось? Выгода и ненависть к человеческим мужчинам – вот что нас объединило. Не любовь.
Боковым зрением он увидел, как королева качает головой и прячет улыбку.
– Что вы задумали? – спросил Антуан, глядя, как Мальтруй помогает женщине подняться с кресла.
– Лиззи, мы пойдем, – сказала королева. – Реми не зря доверил это дело тебе. Ты примешь правильное решение. Нет. Только ты и сможешь его принять.
Покинув комнату Антуана, они направились к своим покоям.
– Ты правда считаешь, что так будет лучше? – спросил Мальтруй.
– Хочется верить, – кивнула королева. – Хочется дать ей шанс и право выбора. Сейчас, когда ее разум ничем не затуманен и все дороги для нее открыты, интересно посмотреть, какую она выберет. – Королева на мгновенье задумалась. – Хотя меня, конечно, слегка беспокоит, что Антуан полукровка. Ты же видел, как легко он раскидал лучших шерьеров? Такая силища! Хорошо, что Микель на нашей стороне. Плохо, что мы так мало знаем о полукровках. – Она вздохнула. – Хоть это и жестоко, но наверняка морской народ не на пустом месте ввел правило уничтожать полукровок. Неужели в твоих запасах нет ни одной истории об этом?
Мальтруй загадочно улыбнулся.
– Наши жизни слишком коротки, – сказал он. – Мы не можем знать, с чего все это началось. Приходится довольствоваться легендами, которые передаются и пересказываются из поколения в поколение, зачастую искажаясь до неузнаваемости. Не стоит верить всему, что слышишь, моя дорогая. Пусть сказки остаются сказками, а правду мы, наверное, не узнаем никогда. Даже старейшая этуайская легенда может быть лишь отчасти правдива.
Королева фыркнула:
– Смеешь сомневаться, что богиня бабочек защищает наш народ?
– Смею сомневаться, что богиня бабочек вообще когда-либо существовала.
Приняв вид оскорбленной до глубины души особы, королева пробубнила:
– В таком случае ты не достоин быть отцом ее потомка.
Мальтруй рассмеялся, обнял женщину и чмокнул ее в надутые губки.
– Давай уговоримся так: если у нашего ребенка проявится родимое пятно в виде бабочки, то я, так и быть, признаю свою неправоту и стану самым преданным почитателем богини. Если же его не будет, значит, нет никакой богини и это лишь красивая сказка.
– Идет, – с легкостью согласилась королева. – Пообещай, что, когда ты проиграешь, будешь петь малышу колыбельные каждый вечер.
– Если проиграю, – поправил Мальтруй. – И это слишком жестоко по отношению к нашему будущему ребенку. Ты же знаешь, насколько я плох в пении. Раз в неделю?
– Я думаю, малыш будет очарован твоими неуклюжими попытками петь, – засмеялась королева. – Хочу слушать твои кошачьи вопли почаще. Например, каждый вечер.
– Сударыня, кто из нас торговец, вы или я? – упрекнул ее мужчина. – Так дела не ведутся! Сначала немного уступаете вы, потом немного уступаю я, и мы сходимся где-то посередине! А это значит дважды в неделю! Идет?
– Ты еще не проиграл, а уже торгуешься? Каждый вечер, и никак иначе!
Мальтруй подхватил ее на руки и закружил по коридору. Она хохотала и хлопала его по спине. А когда он опустил ее, то нежно поцеловал и сдался.
– Хорошо, только из большой любви к тебе. Каждый вечер. Но лишь до тех пор, пока наш малыш не скажет сам, что с него довольно этого ужасного вокала. Я бы на его месте поторопился и научился говорить за пару дней, лишь бы велеть этому старому толстому коту заткнуться и больше никогда не петь.
Так они и дошли до своих покоев, перебрасываясь шуточками и планируя будущее.
Наутро обнаружилось, что комната Антуана пуста. На кровати ждало письмо, написанное языком Вархосии. Реми распечатал его и уже знакомым способом всмотрелся в мешанину мелких рисунков. Среди сумбурных мыслей юноша без труда уловил раскаяние и грусть. Элизабет сообщала, что отправляется в путешествие в надежде найти способ разорвать связь. Антуана она взяла с собой, так как никто лучше нее не знал его и не мог с ним справиться. Она не рассказала, отдала ли ему вьевию или же припрятала ее где-нибудь. Сейчас это не слишком волновало Реми. Его внимание привлек центр письма – то место, где принято было писать самое важное.