– О! – воскликнула она, – мне нужен сейчас Морис!
Она набрала номер агентства.
– Детективное агентство «Мирослава» слушает, – прозвучал в трубке голос Миндаугаса.
– Морис! Солнышко! Здравствуй!
– Здравствуйте, – произнёс он несколько растерянно, озадаченный её жарким приветствием.
– Морис! Пожалуйста, срочно узнай, кто прилетел в наш город ночью или утром в день убийства Самсоновой и кто улетел в этот же день поздно утром или в начале дня.
– Хорошо. Смотреть лиц обоего пола?
– Да, исключая детей и семей с детьми.
– А если семья без детей? – уточнил он.
– Их на всякий случай внеси в список.
– Вам позвонить в гостиничный номер или на сотовый?
– Лучше на сотовый, он будет со мной.
– Хорошо.
Сидеть в номере Мирославе абсолютно не хотелось.
Когда она пребывала в ожидании, то стены комнат имели странную тенденцию приближаться друг к другу, сужая пространство, одним словом – давили. Вот и сейчас они уже начали на неё давить. Поэтому она поспешно покинула свой номер.
Ряды пальм обрамляли ступени, спускающиеся на набережную. На самой набережной бродили толпы народа.
«И это в октябре-то», – подумала Мирослава.
Но она умела абстрагироваться от окружающих и даже среди людей умела чувствовать себя наедине с собой и природой.
Как это ей удавалось, неизвестно, но факт оставался фактом.
Над розовыми петуниями кружились огромные бабочки. Когда их крылья касались края лепестков, раздавалось характерное шуршание шёлка…
Две высокие скалы стояли, прижавшись друг к другу, и смотрели в морскую даль. Волны, сладко мурлыкая, тёрлись о серый камень головами. Солнце неспешно плыло в небе. Его отражение в море не казалось плоским, оно, словно упругий мяч, прыгало по волнам, и золотистые брызги растекались в штрихи, прочерчивая зыбкую дорогу в неизвестность…
В то время как Мирослава вдыхала аромат петуний и любовалась морем, Наполеонов выискал-таки ещё одного подозреваемого.
Им оказался непутёвый племянник Глафиры Марковны Ивановой, жившей прямо под квартирой Бессоновых.
Племянника звали Севой. В день убийства Ивановой дома не было. Зато её племянник приходил несколько раз. Видели его многие, но изначально не придали этому значения, так как Севка постоянно крутился возле своей тётки, прибегая к ней то выпросить денег, то просто подкормиться.
Родители устали пристраивать Севку на работу и махнули на него рукой. На любой работе он держался не более двух недель.
Теперь Сева клялся, что он устроился работать маляром в сельскую церковь и батюшка послал его в город за краской.
К тётке же Севка забежал просто навестить её, а не застав её дома, в тот же день купил краску и уехал в село.
Батюшка и другие люди, бывающие там, могут подтвердить, что больше он никуда не отлучался. Но следователя интересовал один определённый день – день убийства Самсоновой. И именно в него-то Сева был в подъезде.
Наполеонов уже потирал руки – вот он долго ускользавший от него преступник.
Сам Севка, Севостьян Петрович Гречкин, признаваться ни в чём не желал и нудил одно и то же, мол, я встал на путь исправления.
«Как же, встал он», – думал Наполеонов и на каждом допросе требовал сознаться, куда он запрятал деньги.
– Не брал я никаких денег и никого не трогал, – твердил Севка.
Но следователь был уверен, что дожмёт подозреваемого. Всё, что ему нужно, это время. Так нет же!
К нему в кабинет с утра пораньше вкатился круглый, как колобок, небольшого роста человек в чёрной сутане, представился священником сельской церкви села Приречного отцом Василием и потребовал немедленно освободить его работника Севостьяна Петровича Гречкина.
– Батюшка, вы меня простите, конечно… – начал Наполеонов.
Но священник, несмотря на свой рост, обладавший густым басом, рыкнул:
– Не позволю! Не имеете права людей божьих хватать среди бела дня без всякого повода.
– Да, помилуйте, – взмолился следователь, – отец Василий! Как же это без повода?! У меня вот где, – Наполеонов выразительно постучал ребром ладони по шее, – убийство висит!
– Знать ничего не знаю! – гремел священник. – Освободите Севостьяна Петровича Гречкина немедленно! – Священник изловчился и грохнул по столу следователя кулаком.
– Не могу я его освободить, – упирался Наполеонов.
Тогда отец Василий пригрозил пожаловаться на него начальству. И нет бы жаловался своему небесному начальству. Против этого Наполеонов никаких возражений не имел. Но священник во что бы то ни стало хотел жаловаться непосредственному начальнику следователя.
Наполеонов печёнкой чуял, что отец Василий отобьёт у него своего работника. И останется он опять без подозреваемого.
По нескольку раз в день звонил Наполеонов в агентство, но Морис уверял его, что понятия не имеет, где Мирослава.
«Врёт, как сивый мерин», – думал про себя следователь, но противопоставить словам Миндаугаса ничего не мог.
Звонил он и на сотовый Мирославы. Но он был отключён. И Наполеонов прекрасно знал, что он валялся в её комнате. Так как, отправляясь в командировки, она брала совсем другой телефон, номер которого был известен только Миндаугасу. А того хоть калёным железом жги, не признается.
Следователю оставалось только тяжело вздыхать и ускоренным темпом искать улики, доказывающие виновность Севостьяна Петровича Гречкина. А они, как назло, не находились.
Да к тому же с утра Элла сообщила, что отцу Василию удалось добиться аудиенции у Фёдора Поликарповича Солодовникова.
А ближе к обеду начальник позвонил Наполеонову и проговорил подозрительно мягким го- лосом:
– Саша, ты как-то поделикатнее с божьими-то людьми.
– Фёдор Поликарпович! – завопил следователь. – Так ведь убийство!
– Возьми подписку о невыезде и отпусти маляра под ответственность отца Василия! – рявкнул Солодовников, не оставив Наполеонову выбора.
«Божьего человека» пришлось отпустить, и отец Василий увёз его на своих раздолбанных «Жигулях», на прощание заверив метавшего икру Наполеонова:
– Сын мой, положись на волю божью и сойдёт на тебя озарение и благодать.
Следователь вздохнул и попросил:
– Отец Василий, вы лучше пообещайте мне со своего маляра глаз не спускать.
– За это, сын мой, можешь не беспокоиться.
Наполеонов поднял очи к горе. А что ему ещё оставалось, как не уповать на волю божью.
Глава 17
Морис позвонил Мирославе так поздно, что она уже собралась ложиться спать.
С её губ чуть не сорвался упрёк: «Чего так долго?», но она вовремя его удержала, понимая, что добыть списки пассажиров «Аэрофлота» частному детективу не так-то просто.
В двух списках прилетевших и улетевших фигурировала только одна фамилия.
Это была женщина Софья Михайловна Пушкарская. И фамилия эта ни о чём Мирославе не говорила.
В конце концов, эта женщина могла летать туда-сюда по каким-то своим срочным делам. Возраст и местожительства или, вернее, адрес, по которому гражданка была зарегистрирована, Морису узнать пока не удалось, и он спросил, продолжать ли ему разработку.
Мирослава решила, что пока Пушкарскую можно оставить в стороне, а если понадобится, то её адрес будет легче узнать через Наполеонова.
Поэтому она сказала:
– Пока не надо. Лучше скажи, Шура звонил?
– Точнее будет сказать, не звонил, а названивал, чуть ли не каждые два-три часа.
– Если позвонит ещё, то передай ему от меня привет и скажи, что я постоянно о нём думаю.
Морис фыркнул.
– Да, да, – сказала Мирослава, – думаю, ведь я стараюсь найти в путанице ниточку от того же дела, которым занимается он.
– На сегодня, вернее, на завтра есть планы?
– Есть. Собираюсь навестить тётку Аркадия Бессонова.
– Сошлётесь на Инессу?
– Нет! Я вовсе не хочу, чтобы Инесса до поры до времени узнавала о том, что я в Волчеморске.
– Но ведь для того, чтобы проникнуть в квартиру тётки Бессонова, вам нужно на кого-то сослаться…
– Что-нибудь придумаю, – заверила его Мирослава и быстро добавила: – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – отозвался он, хотя спать ему вовсе не хотелось.
Проснулась Мирослава рано.
Солнце только-только поднималось над горами, окрашивая небо трогательными оттенками розового и малинового цветов.
План завоевания доверия тётки Аркадия Капитолины Ивановны Тарасовой уже сложился в её голове.
Выйдя за порог гостиницы, Мирослава невольно поёжилась.
Утром, оказывается, и на юге было прохладно. А она оделась, как вчера днём. Но возвращаться за свитером или ветровкой Мирослава не стала, решив, что скоро воздух прогреется.
И она не ошиблась. Пока Волгина выбирала в круглосуточном супермаркете дорогую коробку конфет, произведённую в её городе, и бутылку лёгкого вина, на улице и впрямь стало тепло.
Останавливая такси, она подумала, что без своей машины чувствует себя не слишком удобно.
Но делать нечего. Она назвала таксисту адрес Тарасовой, и тот сразу рванул с места.
С ветерком они долетели до пятиэтажного дома в тихом дворе за каких-то пятнадцать минут.
– Всё! Приехали! – радостно известил её таксист.
Мирослава расплатилась, выделив хорошие чаевые.
– Вы уверены? – спросил он, подняв на неё глаза.
– Стопудово. Но у меня к вам просьба.
– Какая?
– Приезжайте сюда через час.
– Хорошо. Но плюс-минус.
Мирослава кивнула.
– Если приеду немного раньше, то, пока жду, счётчик будет тикать, – предупредил он.
– Если минут на пять-десять раньше, то пусть тикает, – согласилась она, – но слишком рано не приезжайте.
– Ясное дело.
Тарасова жила на четвёртом этаже. Ни домофона, ни лифта в доме не было. Поэтому войдя в подъезд, Мирослава бодро затопала по ступеням. Лестницы были крутыми, почти что отвесными.
«Интересно, – подумала Мирослава, – архитектор, который их проектировал, занимался скалолазанием? Или он хотел повысить физическую форму тех, кто станет жить в доме».