– Моя? – удивилась Софья Михайловна, – но мы, кажется, не знакомы…
– Вот и познакомитесь, – подмигнула Мирославе баба Маша, ловко выудила два саженца алычи из кучи остальных кустиков и направилась к себе.
Пушкарская с недоумением посмотрела вслед соседке и перевела взгляд снова на Мирославу:
– Вы по какому делу? – спросила она.
– Так меня из театра прислали! – улыбнулась Мирослава, – хотят Клару!
– Ах, Клару, – облегчённо выдохнула Пушкарская, – так это во всём Таня виновата!
– Таня? – пришёл черёд удивляться Мирославе, – какая Таня?
– Так Лобецкая же!
– В чём же её вина?
– Так она же нашла время свалиться с температурой в то время, когда у Кларочки гастроли! Как нарочно подгадала! Клара бросила всё и к ней полетела!
– Таня ваша родственница?
– Подруга она Кларина! Не разлей вода!
– А как Клара узнала, что Таня заболела?
– Она сама ей и позвонила, приезжай, мол, умираю. Клара и поехала. Она мне на днях от Татьяны звонила. Вроде той стало получше, но одну её ещё оставлять нельзя.
– А что, за Таней больше некому ухаживать?
– Одна она, как перст, – сокрушённо вздохнула Софья Михайловна. – Сначала-то они жили в нашем дворе. А потом просто как мор напал на семью, не стало бабушки, дедушки, матери и отца Тани, а затем и старшая сестра Тани ушла. Жаль девчонку, сил нет! – Софья Михайловна смахнула кончиком носового платка, которым только что стирала пот со лба, крошечную слезинку, выкатившуюся из её правого глаза.
– И теперь Таня не живёт в вашем дворе?
– Нет, продала она квартиру и купила себе домик в Невельском.
– А где это?
– В пригороде Волчеморска, рукой подать.
– Но всё равно Клара не должна была уезжать самовольно.
– Так она договорилась с Раей, что она её подменит. Невелика у Клары роль, – Пушкарская грустно вздохнула.
– Софья Михайловна! – решила блефовать Мирослава, – но Клара должна была хотя бы режиссёра поставить в известность.
– А то вы не знаете, какой деспот ваш Альфред Фёдорович! Он же настоящий Карабас Барабас! Сказал бы Кларочке, что пусть её подружка хоть ноги протянет, ему нет до этого дела. И баста!
– Вася… – машинально проговорила Мирослава.
– Не Вася, а Гульнов!
– Гульнов?
– Вы что, не помните, какая фамилия у вашего режиссёра?! – Пушкарская посмотрела на Мирославу с подозрением.
– Нет, почему же, – сказала Мирослава, – я помню, что фамилия Альфреда Фёдоровича Гульнов, просто я не представляла его в роли Карабаса-Барабаса.
– Он не в роли! – горячо заверила её Пушкарская, – он по жизни такой! Мою Кларочку просто затиранил! И постоянно притесняет её!
– Притесняет?
– Ну, конечно! – горячо проговорила Софья Михайловна, – ролей ей хороших не даёт! А Кларочка у меня талантище!
– Да, конечно…
– Вот, и вы заметили!
Мирослава не стала возражать.
А Пушкарская продолжила:
– Иной раз такая злость меня разбирает, что голову бы ему открутила своими руками!
«Ого, – подумала Мирослава, – вот вам и добрая интеллигентная женщина».
Она внимательно посмотрела на сверкающие гневом глаза Пушкарской и исказившиеся черты лица.
«А что, она вполне могла убрать с пути дочери препятствие и в любви. Однако это должна была быть Антонина Бессонова. Почему жертвой стала Екатерина Терентьевна?»
Мирослава собралась спросить Пушкарскую, как она относится к своему зятю, но не успела.
Софья Михайловна проговорила с возмущением:
– Он всячески мешает Кларе стать актрисой первого плана, но как только петух его клюнул в одно место…
– Что вы говорите?! – не поверила Мирослава.
Пушкарская махнула рукой и пояснила:
– Анишина заболела, он сразу же мне звонит: «Выручайте, Софья Михайловна!».
– Кто вам звонит?
– Да режиссёр же!
– А почему он звонит вам, а не Кларе?
– Кларочка, видно, отключила телефон, – почему-то виновато призналась Пушкарская.
– А вы передали ей просьбу Карабаса Барабаса, тьфу ты… Альфреда Фёдоровича?
– Нет, – поджала губы Пушкарская и неожиданно стала оправдываться: – Я не злыдня какая-то и несколько раз на дню пыталась дозвониться до Клары, но так и не смогла. А Феде звонить я не решилась.
– Федя – это ваш зять?
Пушкарская кивнула.
– И что он за человек? – как бы невзначай спросила Мирослава.
– Фёдор замечательный человек! – с неожиданным для Мирославы воодушевлением ответила Софья Михайловна.
– Он, наверное, и сюда к вам приезжает?
– Не так часто, как мне хотелось бы, – вздохнула Пушкарская, – но всё-таки Федя бывает у меня чаще Кларочки.
«Странно, что муж и жена приезжают врозь и мать Клары это не настораживает».
Она уже не сомневалась в том, что Софья Михайловна в курсе шашней её дочери с саксофонистом Бессоновым. Но спрашивать об этом, естественно, не стала. Только посочувствовала:
– Вам, должно быть, тяжело безвыездно жить в дачном посёлке?
– Ну, что вы! Наоборот! Я бы тут с удовольствием круглый год жила. Но обстоятельства не позволяют.
– В этом году вы хоть раз выезжали из «Удачного»?
– Нет, зачем? Продукты все можно купить в местном магазине или у местных на ярмарочке, на пятачке возле гор. Меня не тянет в город, – призналась она печально.
– А мне теперь, – вздохнула Мирослава притворно, – придётся ехать из-за необязательности Клары в Невельское.
– Городок называется Невельский, – сухо поправила Софья Михайловна.
– Хорошо. И на какой улице в Невельском живёт Татьяна Лобецкая?
– На Давиденко дом двадцать два, – ответила Пушкарская и тотчас попросила: – Вы уж не ругайте мою Кларочку. Сами подумайте, не могла же она бросить в беде свою подружку.
– Ладно, – ответила Волгина.
Она и в самом деле не собиралась скандалить со Шляхтиной.
Мирослава уже попрощалась с Пушкарской и направилась к калитке, когда Софья Михайловна окликнула её:
– Подождите минуточку!
– Да? – обернулась Мирослава.
Пушкарская замялась, а потом всё-таки спросила:
– Как вы думаете, этот людоед не выгонит Кларочку из театра?
«Да, – подумала Мирослава с иронией, – кажется, Гульнова повысили в должности», – и пожала плечами:
– Мне это неведомо.
– Бедная моя девочка, – завздыхала Пушкарская.
Мирослава тем временем поспешила выскользнуть за калитку и быстро пошла к месту, где оставила автомобиль.
Втайне она опасалась, как бы по пути её не отловили баба Маша или Рамир Муратов и не стали зазывать к себе отведать лепёшек по местному рецепту или попить ещё чаю.
Но ей повезло, на улице не было ни души.
Пост на выезде тоже пустовал, и Мирослава беспрепятственно покинула дачный посёлок.
И всю дорогу ей не давала покоя одна мысль: «Могла ли Пушкарская убить Самойлову? И почему именно её, а не Антонину Бессонову?»
То, что Пушкарская могла незамеченной покинуть дачный участок, Мирослава не сомневалась.
Но возникало одно «но». Как соседи могли видеть её на собрании в день убийства? Не могли же они сговориться? А вот перепутать день могли вполне. Либо ошибались в том, что Софья Михайловна на этом собрании присутствовала.
Детектив невольно вспомнила, как горели глаза Софьи Михайловне, когда она говорила о режиссёре Гульнове, и по её коже пробежали мурашки.
Глава 20
Сверившись с картой, Мирослава поняла, что в Невельский она может заехать по пути в Волчеморск. Так что нет никакого смысла сначала ехать в гостиницу, а потом опять в пригород.
Через час она въехала в небольшой зелёный городок, расположенный на живописном фоне гор. Увидела она и бегущую с гор реку, которая, оказавшись на относительно ровном месте, продолжала бежать, не сбавляя скорость, и шипеть, разбрызгивая капли холодной и кристально чистой воды.
«Красота!» – подумала Мирослава и сразу вспомнила тяжеловатое медленное течение абсолютно непрозрачной Волги.
Река давно нуждалась в капитальной очистке. Всякий раз, читая об очередной гибели рыбы, в том числе и такой ценной, как стерлядь, Мирослава помимо воли представляла средневековую Русь и частокол с насаженными на него головами тогдашних чиновников, то бишь бояр и служивых людей.
Волгина не считала себя жестоким человеком, но иногда ей казалось, что только этот метод и может заставить директоров предприятий и других ответственных лиц прекратить загрязнять Волгу, сбрасывая в неё неочищенные отходы производства.
Этой горной речушке повезло, никаких тебе производств по берегам, беги и сверкай чистотой.
Оторвав взгляд от реки, Мирослава остановила машину и, уважительно склонив голову, спросила у седого мужчины, ведшего под уздцы симпатичного ослика, как ей доехать до Давиденко, дом двадцать два.
– Езжай, дочка, прямо, – ответил он ей, – на первом перекрёстке свернёшь налево. Это и будет улица Давиденко. А номера домов крупно написаны белой краской, так что ты легко найдёшь то, что ищешь.
– Спасибо вам огромное! – поблагодарила Мирослава и снова поклонилась.
Если бы она только знала, что старцу вовсе не семьдесят лет, как она предположила, а уже сто двадцать, то поклонилась бы, наверное, ещё ниже.
Улицу Давиденко она и впрямь нашла быстро и дом номер двадцать два тоже. Вот только калитка была закрыта и на её стук никто не откликался.
«Допустим, Татьяна больна и лежит в постели, но Клара-то здорова, и если она выхаживает подругу, то должна откликнуться, – думала Мирослава, – она, видать, и впрямь заправская сиделка, то любовника выхаживает, то подругу».
Вот только Клара либо куда-то отлучилась, либо так крепко заснула, что не слышала всё усиливающегося стука в калитку.
Зато упорное желание Мирославы во что бы то ни стало достучаться до Татьяны Лобецкой перебудило в округе немало собак. Даже соседский петух, взлетев на крышу сарая, наклонил голову и, посмотрев на неё сердито, сказал: «Ко-ко-ко», – и взмахнул крыльями.
– Ты должен говорить «Ку-ка-реку»! – сделала ему замечание Мирослава.