Арон укутал мое тело в теплый халат, накрыл мягким пледом, оставил меня перед камином, а сам пошел просить Мэри заварить травяной чай с лимоном. Он переживал за мое здоровье больше, чем я сам. Он делал все возможное для того, чтобы я почувствовал себя лучше, а я ему в этом даже не помогал. Сидя в кресле, перед горящим камином, я думал лишь о том, как мне поскорее сбежать из этого проклятого места. Я не мог находиться в замке. Его мрачная история душила, она хотела меня убить.
Я задыхался. Глядел на быстро сгорающие бревна и умирал. В голову лезли картинки с событиями прошедших дней. Я вспомнил, как проснулся утром в библиотеке после «сна». Меня разбудил Арон, ворча что-то про ненормальное место для ночного отдыха. Я вспомнил все до мельчайших подробностей – его рассеянный взгляд, когда я заговорил о белокурой девушке, играющей на фортепиано; его непонимающее выражение лица. В тот момент он все знал. Все знал и молчал, надеясь оградить от страшной правды, которая, как он и предполагал, начала высасывать из меня жизненные силы. Я не был мистиком. Я не верил ни в ад, ни в рай, ни в призраков, оборотней и вампиров. Все это было для меня обычной сказкой, которой так сильно увлекается народ. Но Элиза… Нет, я не мог с этим смириться.
– Арон, можно кое-что спросить у тебя? Я хотел, но забыл задать этот вопрос раньше, – кутаясь еще больше в теплый плед, и пристально глядя на кроваво-красные угли, тихо сказал я. – Это тревожит меня несколько часов. Если ты сейчас не ответишь мне на этот вопрос – я сойду с ума. Хотя… мне уже кажется, что я тронулся.
– Спрашивай. – Только и ответил Арон. Он сидел слева от меня, в соседнем кресле. Как показывали часы, мы с Ли просидели в молчании ровно час и двенадцать минут. Мой вопрос был первым, что прозвучало в каминном зале за это долгое время.
– Почему в то утро я проснулся в библиотеке? Я ведь уснул не там.
Ли тяжело вздохнул, будто все это время разгружал мешки.
– Наверно после всего, что я рассказал тебе пару часов назад, этот случай покажется тебе слишком банальным, – заговорил Арон, собравшись с мыслями. – Это был обычный лунатизм под воздействием мелодии. После того, как Элиза закончила играть, ты спокойно вернулся туда, откуда пришел. Однажды со мной было то же самое.
– Спасибо.
Больше я не сказал ни слова, а Арон ничего не спросил. Мы продолжили с ним смотреть на пепел в камине – каждый думал о чем-то своем.
Той ночью я заснул в кресле под нежную мелодию. Она доносилась все также с третьего этажа. И пока Элиза играла, я клялся себе, что больше никогда не вернусь в проклятую комнату.
Никогда.
Когда я провалился в сон, в нем не было ни Элизы, ни ее мелодий. Только темнота и вой сильного ветра.
Глава №17
На следующее утро я проснулся в кресле с жаром и ломотой во всем теле. Арон тут же измерил мне температуру – 38,7. Ли проводил меня до комнаты, уложил в кровать и накрыл легким одеялом.
– Нужно вызвать врача, ты простудился, – сказал он и покинул комнату.
Арон вернулся буквально через пятнадцать минут – он держал в руке термос с чаем на травах и баночку меда. Вслед за ним зашла причитающая Мэри. Женщина прошла в мою комнату и, присев у кровати, взяла меня за руку. Она что-то сказала на английском. Непонимающе, я посмотрел на Арона.
– Муж Мэри – личный врач Рональда. Сейчас он придет, и послушает тебя, – сказал друг, наливая в чашку горячую жидкость. Все его движения казались мне механическими и, как футбольный чемпионат, описывались в моей голове.
«Арон наливает чай. Арон кладет в чашку кусочек сахара. Арон размешивает чай», – будто бредил я.
– Спасибо, – я попытался кивнуть головой в знак благодарности, но Мэри, которая в этот момент поправляла одеяло, попросила не двигаться.
– Нет-нет, все хорошо, – улыбнулась женщина. Потом она взбила мою подушку и ушла. Удивительно. В тот момент Мэри благоухала фиалками. Они меня приворожили. Прикрыв глаза, я начал проваливаться в сон, где росло очень много красивых фиалок.
Я уснул, даже не выпив чай. Ничего горячего мне не хотелось. Принесли бы лед – с радостью сгрыз.
За время болезни я очень часто резко проваливался в сон из-за высокой температуры, которая никак не хотела спадать. Самое удивительное, доктор Лэсли не диагностировал ни воспаление легких, ни бронхит, ни что-то другое.
– У мальчика стресс, – сообщил он Арону и выписал лекарства для поднятия иммунитета. – Анализ крови не показал ничего ужасного. Пусть сейчас лежит в постели и пьет больше жидкости. Через пару дней он придет в норму.
Пока доктор разговаривал с моим другом у окна, я всеми извилинами мозга пытался понять, что он говорит. Мой британский английский был никудышным, поэтому мне удалось понять только общий смысл – я чувствовал себя плохо не из-за купания в речке.
– Но его температура не снижается, неужели нет никакого воспаления? – удивился Арон, когда доктор Лэсли протянул ему листочек с названиями витаминов.
– Нет, ничего. Я же уже сказал – у мальчика стресс. Его организм запустил защитную реакцию. Температура поднимается не только тогда, когда человек заболевает гриппом, простудой или воспалением легких. Это может произойти и из-за сбоев в эмоциональном и психологическом состоянии пациента. Поэтому сейчас мальчику всего лишь нужен покой.
Доктор Лэсли поклонился и, взяв в руки врачебный саквояж, вышел из моей комнаты.
Проводив доктора, Арон обессилено сел в кресло. Он смотрел на листочек и о чем-то думал. Я уверен, Арон корил себя за то, что раскрыл мне тайну замка Беркшир. Он не знал, что я такой впечатлительный.
А потом начали происходить странные вещи. Я постоянно видел мрачные сны. Из-за полуобморочного состояния они казались мне реальными. В одном из таких навязчивых сновидений присутствовало фортепиано и лежащие рядом с ним человеческие кости. Эти кости заплесневели и от них несло настоящим смрадом.
Мне было страшно. Мне было страшно до колик и до раздирающего душу крика. Я желал, чтобы эти сны прекратили мне сниться, но они не слушались, приходя ко мне за ночь по несколько сотен раз.
Картинки в голове сменялись одна за другой, я просыпался, снова засыпал и снова просыпался. Не понимая, где я и что происходит.
Первые два дня я мучился от жара, на третий к нему прибавилась рвота. Почти сутки меня всего вывернуло наизнанку; из меня выходило все, что я ел. А поскольку ел я не так много, в основном меня покидал желудочный сок и вода, которую я пил литрами.
Все это время Арон был рядом. Он ухаживал за мной – смачивал горячий лоб полотенцем, пропитанным уксусом, приносил чай, проветривал комнату. Мэри также заходила ко мне. Она постоянно причитала и охала на английском языке, разобрать которой я не мог если в нормальном состоянии, то в полуобморочном и подавно. Только когда доктор Лэсли сбил мне температуру, я мог понять хоть парочку слов и выражений.
Рональд тоже навещал меня. Он ничего не говорил, а только смотрел, как я сплю. Он приходил всегда вечером, тихо, невесомо, словно боясь меня разбудить, не зная, что очень часто я просто лежал с закрытыми глазами и узнавал всех, кто приходил.
Иногда я на секунду приоткрывал глаза и видел, как Рональд стоял возле окна и смотрел на парк. Но он ни разу не подошел к моей кровати, чтобы поговорить. Даже в еле живом состоянии я чувствовал, что мистер Феррарс хотел мне что-то сказать. Хотел, но не решался.
Жар держался четыре дня. И все эти четыре дня я не осознавал, что живу. Мне до последнего момента казалось, что вот-вот и я окажусь рядом с Элизой – в ее мертвом мире, который не знает красок. Организм не просто вызвался поддержать меня в трудной психологической ситуации, он вступил в бой. Даже когда я просыпался в полубредовом состоянии и чувствовал, что меня тянет к Элизе, все мое нутро вопило: «Нет, ты останешься тут!». А потом я снова засыпал и уже не помнил, что хотел повидаться с призрачной девушкой.
Я ведь напрочь забыл об обещании, которое давал, сидя перед камином после купания. Мне хотелось к Элизе. Очень хотелось.
На пятый день болезни мне стало намного лучше. Я в первый раз сидел вместе с Ароном в каминном зале. До этого максимум, куда я выходил – это в ванную комнату. Поэтому, когда температура спала, а с ней меня отпустил и бред, я тут же спустился вниз, чтобы посидеть у огня.
– ДжонгХен, если тебе станет плохо, ты мне сразу скажи, хорошо? – попросил Арон, кутая меня в плед как маленького ребенка.
– Обязательно, – произнес я. – Кстати, принеси мне телефон, я очень давно не писал маме. Она, наверное, волнуется.
– Конечно, сейчас, – подоткнув плед, Арон разогнулся в спине и окинул меня жалостливым взглядом. – Я писал ей каждый день от твоего имени. Она ничего не заподозрила. Для нее с тобой все хорошо.
– Спасибо тебе большое, – сказал я, прикрывая глаза. Больше мне ни о чем не хотелось говорить. Я вновь ушел в себя, – в мир, где обитали мои страшные мысли и желания. В тот момент мне до дрожи в коленях хотелось увидеть Элизу, но я понимал, что если встречусь с ней, то сойду с ума. Я психологически не мог настроить себя на свидание с призраком. Я чувствовал, мой организм снова начнет паниковать и повышать температуру.
Весь пятый день болезни я провел около камина и наблюдал за медленно сгорающими поленьями. Садовник мистер Беккер постоянно подкидывал новую древесину, чтобы огонь не потухал.
Когда уже начало смеркаться, я остался около камина в полном одиночестве в руках с книгой, которую начал читать, как только приехал в этот мрачный замок.
Как все-таки интересно – мое представление о жизни изменилось в одночастье. Часы, дни, года. Они могут сделать с человеком многое. Люди влюбляются за минуту. Люди умирают тоже за минуту. Минута – это очень много, если так посмотреть. Она в силах сделать с нами то, о чем мы даже не мечтаем, о чем не думаем. Так случилось и со мной. Еще пару дней назад я даже не предполагал, что познакомлюсь с призраком; что влюблюсь в его волшебную игру на фортепиано; что, в конце концов, потеряю рассудок из-за его ангельской красоты и, как мне казалось, доброты уже давно небьющегося сердца.