Я кивнул головой в знак согласия. Несмотря на жуткое любопытство, я отбросил все вопросы, которые касались любовной связи Элизабет и Питера. Их личная жизнь интересовала меня в этой истории больше всего, но договор есть договор – его нельзя игнорировать и играть по своим правилам.
Личные вопросы, как кнуты, били меня по открытой коже, но время от времени у меня получалось от них уворачиваться. Слова Элизы еще вертелись у меня в голове: «Еще слово – и я уйду», поэтому я не смел нарушить данное обещание.
Глава №20
– Меня давно не отпускает один вопрос. Как тебя принимали хозяева замка? То есть… они появлялись на свет, а тут ты. Это же, наверно, странно…
– Почему-то в первую очередь я ожидала от тебя именно этого вопроса, – усмехнулась Элиза.
– Могу сказать одно – кто-то принимал меня сразу, а кто-то спустя какое-то время, – начала рассказывать девушка, пока я сидел напротив, краснея от неловкости. У меня в голове все еще звучал ее комментарий по поводу моей банальности. – Наследники замка начинали общаться со мной уже с раннего детства. Они, можно сказать, взрослели у меня на глазах. Для них призрак, который жил в замке, был естественным проявлением жизни. Почти за два века, что я живу здесь, как призрак, еще ни один наследник не пытался отказаться от замка своих предков или отречься от меня. Ведь я не появлялась в их жизнях внезапно, как, например, в твоей или в жизни Арона, а воспитывала мальчиков с грудничкового возраста вместе с их матерями. Дети привыкали ко мне и любили меня, не зная – жива я или нет. Они ведь даже не знали о смерти. Они ее не видели. Только когда становились более разумными – как правило к пяти годам – наследники догадывались, что я не такая же, как их родители. Они понимали, что я умерла, но уже не боялись этого. Мальчики прекрасно знали – я не причиню им вреда. Наоборот – во многом им помогу.
Элиза внезапно замолчала и нахмурила брови. До этого она говорила на одном дыхании. Так сильно ее увлекло то, о чем она начала рассказывать.
– Да, конечно, были и такие случаи, когда дети боялись меня, узнав, что я в каком-то роде мертвец. Но вскоре понимали, я – это их помощь. Невозможно стать наследником замка, не зная всех тонкостей его устройства; не зная его основных исторических моментов. Нельзя быть неосведомленным в иерархии. А еще для наследника непозволительно говорить только на одном языке. С шести лет я была для мальчиков учителем. Я учила их историческим наукам, языкам. Я рассказывала им об их предках в хронологическом порядке. Мы изучали географию, математику, физику и химию. Я делала из каждого мальчика – а у Феррарсов всегда рождаются наследники-мужчины, на моей памяти нет ни одной девочки, – члена общества. При этом одновременно вместе с ними обучалась и сама – у каждого маленького наследника была еще официальная гувернантка. Она занималась с мальчиком и учила его современной жизни. То есть, я больше отвечала за историческую сторону обучения. Я ведь не знаю, что сейчас происходит в мире. Я не читаю новостей. Мне близок и понятен только 18 век. Плюс книги – через них я узнавала новые открытия. Настоящего для меня не существует ровно также, как и будущего. Мне подвластно только прошлое, поэтому им я и распоряжаюсь. Через меня прошло семь поколений наследников, включая в этот список и Рональда. Он седьмой. Восьмой – его сын.
– То есть ты обучала всех семерых?
– Именно. Когда рождается наследник, я становлюсь его учителем, и сохраняю этот статус до кончины, то есть, грубо говоря, я работаю учителем на два фронта: основной – для ребенка, и посредственный – для взрослого.
– А восьмой наследник?
– Эдвард Феррарс оказался трусом. Но не по своей воле. Так получилось, – Элиза поджала губы. – Он пожелал покинуть замок предков. Первый в своем роде. До него так трусливо не сбегал ни один юноша. Он испугался меня. Он сбежал только потому, что понимал – я начало и конец его жизни. С одной стороны его можно понять – не каждый согласится жить с призраком, находясь рядом с ним до последнего своего вздоха. Но даже несмотря на это, Эдвард поступил очень плохо. Он навсегда оставил замок Беркшир без будущего. С моей стороны очень эгоистично это говорить, но что я могу поделать?
Сказав последние слова, Элиза вновь плотно сжала губы и зажмурила глаза, словно боролась в этот момент с непрошеными слезами. Тогда я еще не понимал всей глубины ее боли, и не мог сострадать. Только спустя пару минут до меня дошел смысл ее слов.
«Эдвард оставил замок Беркшир без будущего. Он отказался от наследования и уехал за пределы Беркшира. Ну конечно! После смерти Рональда замок опустеет, а Элиза навсегда останется заперта в его каменных стенах. Не будет больше детей, не будет разговоров, учебы. Останется лишь одиночество, длинною в вечность», – понял я.
Ее существование, как учителя и как значимого человека для замка, стояло под большой угрозой. Время текло своим чередом, год сменялся годом, Рональд старел, приближаясь все ближе и ближе к порогу смерти, а его сын не признавал полагающегося ему наследства.
Я содрогнулся, представив замок Беркшир через сорок лет. Перед глазами появилась четкая картина будущего: каменные развалины, которые когда-то носили звание замка. А еще я представил Элизу – одинокую и несчастную. Она играла на фортепиано. Одна в развалинах. Одна, казалось, во всем мире.
А потом меня вновь внезапно осенило. Не сдержавшись, я вдруг резко спросил:
– Так, стоп, – я замотал головой в разные стороны. – Ты сказала, все наследники не боялись тебя, потому что ты становилась их няней с рождения. То есть у них не было даже сомнений, что призраки – это, как бы сказать, необычное явление. Но Эдвард разве не с рождения знаком с тобой и этим замком?
Элиза закусила губу и отвернулась к окну. Я ждал, когда она ответит на мой вопрос.
– Я не могу об этом говорить. Это не моя тайна.
– Рональда?
– Да.
Я задумался. Мне захотелось узнать, где после рождения жил Эдвард, почему он вырос не здесь и что вообще происходило в замке тридцать лет тому назад. Будто почувствовав, о чем я думаю, Элиза тихо произнесла:
– Не спрашивай у него ничего. И Арона не трогай. Он все равно ничего не знает.
– Хорошо, – я нерешительно кивнул головой, хотя желал сделать не это. Я готов был подняться с места и заорать: «Да что же не так с этим замком и его хозяевами?».
– Опусти эту ситуацию, ДжонгХен. Она не твоя, – снова сказала Элиза.
В молчании мы просидели еще несколько минут. Я смотрел на музыкальный инструмент, а Элиза одной рукой наигрывала незамысловатые мелодии. Кажется, девушка придумывала их на ходу. Я уже почти забыл о нашем разговоре о наследнике. Если бы в углу комнаты за спиной Элизы не отпала с потолка штукатурка, я бы и не вспомнил о том, что меня волновало до всей этой темной истории с Рональдом. Я отвлекся и совсем забыл, что Элизе грозило остаться в этих стенах в полном одиночестве. Только девушка, фортепиано и грустная музыка, которая была словно ее названная сестра.
Когда упала штукатурка, Элиза даже не развернулась посмотреть, в каком месте случился обвал. Девушка замерла на секунду, а потом снова начала наигрывать веселые мелодии, словно ничего страшного не произошло.
– Элиза, – собрав всю свою уверенность в кулак, сказал я, – я знаю, что дал обещание не вторгаться в твое личное пространство. Но позволь мне узнать одну маленькую деталь. Не нужно лишних рассуждений, ты просто скажешь мне: «Да» или «Нет». Согласна?
С минуту Элиза молчала. Она перестала играть и просто смотрела на черно-белые клавиши.
Я глубоко вздохнул и спросил:
– Ты навсегда в заточении этого замка?
– Да.
– Нет никаких способов освободить тебя?
– На веки вечные, ДжонгХен.
– Допустим. Но Рональд может хоть сделать ремонт в этой комнате? Разве ты не видишь, что здесь невозможно находиться?!
Я даже не заметил, как начал кричать. Внутри закипел настоящий вулкан. Еще чуть-чуть и началось бы извержение. Только вот Элиза быстро потушила то, что еще не успело взорваться.
– Делали. И не раз, – сказала Элиза и серьезно посмотрела на меня. – Но в ремонте нет смысла. После льда образуется вода, которая все разрушает. А поскольку в этой комнате я нахожусь чаще, чем в других, она подвержена гниению больше. Во всем замке делают косметический ремонт раз в пять лет. В моей тоже. Просто уничтожаю я их все по-разному.
После этого я уже больше ни о чем не спрашивал. Мы просидели в полной тишине около шести минут, не замечая этого странного молчания. И если еще недавно тишина и легкие мелодии не травили душу, то сейчас они выворачивали ее наизнанку.
Первым нарушила тишину Элиза – она снова начала играть на фортепиано. Только теперь это была не импровизация, а ее заученная мелодия. Страшная, удушающая, полная горя и слез.
Когда после разговора с Элизой я спустился к себе и лег спать, мое сердце одновременно наполняла любовь и скорбь. Это самое убийственное сочетание человеческих чувств. Смешиваясь, они превращаются в безысходность.
А еще, как оказалось чуть позже, Элиза не играла во время моей болезни по просьбе Арона. Узнав это, у меня внутри больно кольнуло. Я уж было думал, девушка проявила ко мне заботу и симпатию. Поняла, что это из-за нее мне так плохо, и в поддержку решила не травить мою душу мелодиями. Оказалось, дело в другом – ее просто попросили не играть пару дней.
Глава №21
Следующие две недели каникул я провел как во сне. Четырнадцать дней моей жизни оказались насыщеннее, чем девятнадцать лет. С приездом в Англию я пересмотрел свои жизненные принципы и во мне родилось непреодолимое желание измениться, стать лучше. Глядя на Арона, Рональда и Элизу, я четко видел путь, по которому должен идти. Их кругозор поражал; манеры заставляли задуматься. За первые дни каникул я не придал этому значения, но мой друг завтракал, обедал и ужинал по всем правилам английского этикета – если подавали говядину и овощи, сначала Арон накалывал мясо, а следом, на эту же вилку, помидор или баклажан. Я же ел сначала основное блюдо и только потом принимался за гарнир.