– Меня научил этому Рональд. В принципе, можно есть как тебе хочется, но я уже привык все делать по правилам, – пожимал плечами Арон, когда я в шутку называл его аристократом.
Чтобы отвлечь меня от пагубных мыслей об Элизе и как можно чаще выдергивать из ее общества, Арон стал возить меня на экскурсии по Беркширу и ближним графствам. За две недели мы успели побывать в Виндзорском замке, в национальном парке Хэмпшира и многих других местах, названия которых я сейчас уж точно не вспомню.
Но больше всего меня поразил Оксфорд. Мы приехали с Ароном в город рано утром, а уехали поздно вечером. Первую половину дня потратили на экскурсии с гидами, а потом гуляли аборигенами, ни у кого ничего не спрашивая. Нам хватило маленькой красно-черной брошюрки, которую Арон купил в туристическом ларьке.
– Думаю, первое, куда стоит отправиться – это в «Новый колледж»18 и библиотеку Болди19. В этих местах снимали Гарри Поттера. Помнишь, как мы сходили с ума по этой книге в младшей школе? – Арон улыбнулся, сжимая в руках брошюру. – Я ведь даже очки купил почти такие же, как у Гарри.
– А я шарф, – подхватил я. – Кстати, ты очень сильно был похож на Гарри. У тебя почти такая же форма головы, как у Дэниэла. Да и прическа ничем не отличается.
– Только глаза слегка узковаты, – заметил Ли.
– И магических сил нет, – поддержал я.
Мы засмеялись и прошли в черные ворота самого первого колледжа Оксфорда. По его территории гуляли туристы и студенты. Платить за экскурсию мы не захотели, поэтому прошлись по саду самостоятельно. Чтобы обойти самые знаковые места – часовню и парк – нам потребовалось почти полтора часа. Мы никуда не спешили и старались насладиться прогулкой. Я сделал несколько фотографий и отправил их маме, на что получил целый ворох восторженных сообщений. Она даже попросила меня сфотографироваться на фоне здания колледжа. Ее просьбу я выполнил – у меня на телефоне появилось десять нелепых кадров. Вот я стою и делаю вид, что о чем-то задумался. Тут я поднимаю ногу и смеюсь. Потом прыгаю. Потом падаю на траву и задираю ноги вверх.
– Арон, это мои лучшие фото, – заметил я, увидев серию снимков. – Мама будет довольна.
Мы снова засмеялись. Арон переключил на фото, где я лежу на траве кверху животом, а рядом со мной проходит англичанка с внуками. Милая старушка примерно семидесяти лет грозила мне пальцем, мол «негоже валяться на газоне».
– Видишь, ДжонгХен, нельзя лежать на оксфордской траве, – хохотнул Арон и отдал мне в руки телефон. Поставив его на блокировку, я засунул мобильник в карман джинс.
Вокруг нас кипела жизнь. Она напоминала холст с яркими красками: зеленые деревья успокаивали, голубое безоблачное небо бодрило, а желтое солнце согревало. Впервые за несколько дней в Англии была настоящая летняя погода. Она радовала не только меня, но и всех в округе. Рядом то и дело кто-нибудь восторженно отзывался о чистом небе. Чтобы понять это, мне даже не нужен был перевод. Интонации и жесты рук, направленные к небу, объясняли все лучше любого переводчика.
Я вертел головой в разные стороны, то и дело натыкаясь на таких же туристов, как я. Их легко было найти в толпе – они фотографировались, смеялись, радовались жизни. На какой-то момент и я подхватывал эйфорию, чувствуя, как в моей душе распускаются розовые и белые пионы. Мне даже казалось, что благодаря этому я начинаю благоухать также, как нежный цветок.
Когда мы приезжали после длительных экскурсий в замок, Мэри уже встречала нас с накрытым столом. Открывая дверь, экономка приветствовала нас теплой улыбкой и сразу отправляла мыть руки. Но очень часто мы ужинали с Ароном только вдвоем – Рональд спускался редко. В основном он сидел в своем кабинете, хотя я постоянно хотел рассказать ему, как проходят мои дни. Непонятно почему, но я чувствовал, что должен рассказывать ему о себе. Мне не хотелось жить в его замке тихой мышью, которая только и делает, что ест и спит. Но внутри, вопреки всему, я все-таки ощущал себя подопытной мышью, за которой наблюдали умные глаза.
Хотя у меня было с кем делиться своими впечатлениями. Ночами я сидел с Элизой и рассказывал ей о всех наших приключениях с Ароном в мельчайших подробностях. А когда показывал свои глупые фотографии на фоне достопримечательностей, Элиза смеялась. Ее смех напоминал звон хрусталя – он был таким же тонким и проницательным. Он касался моего сердца и заседал в памяти. Такой смех невозможно было забыть, услышав хоть раз. Наверное, так смеются ангелы, думал я, не в силах оторвать взгляд от белокурой красавицы, пока та рассматривала мои дурачества на фотографиях. В те моменты я отвлекался от ядовитых мыслей и жил настоящим. Я не думал ни об Эдварде, ни о жизни, которую в этих стенах вела Элиза. Я возвращался к ним только перед сном, когда задергивал шторы и ложился в кровать.
Когда моя голова соприкасалась с подушкой, я начинал прокручивать мысли о неминуемом одиночестве Элизы, пытаясь понять, что мне сделать для возвращения Эдварда в замок.
В остальном, я жил беззаботно. И сейчас могу сказать с уверенностью, что те две недели стали лучшим временем моих каникул, ведь дальше они пошли совсем по другому сценарию.
Глава №22
– После этих прогулок я поменял мнение об англичанах, – сказал я и посмотрел в окно. Мы недавно вернулись с Ароном из Рединга. Часы показывали только восемь вечера, но я уже успел поужинать и сидел рядом с Элизой.
– А что ты думал о нас до этого?
– Мне казалось, вы слишком заносчивые и строите из себя самых умных. Оказалось, это не так. За несколько дней я узнал вас получше. Англичане такие же, как корейцы – в чем-то очень нелепые и смешные. Сегодня мы видели с Ароном пожилую женатую парочку. Они шли и над чем-то заливисто хохотали, а потом старик взял и ущипнул жену за бедро. Та сначала вскрикнула, а потом отомстила – тоже ущипнула старика. Закончилось все нелепой ежеминутной ссорой, а потом они снова взялись за руки и зашли в магазин. Это был лучший пример того, что англичане не убивают своих внутренних детей, как я думал. Прям как корейцы. Если бы ты слышала, как мы разговариваем между собой, то точно бы пришла в ужас. У нас только офисные работники не вскрикивают, когда общаются.
– Правда? Это необычно. Ты говоришь, не вскрикивая, – задумчиво произнесла Элиза.
– Я рос стеснительным и всегда разговаривал тихо. Это так со мной и осталось. Наверное, я какой-то неправильный кореец.
– Правильный. Просто ты, это ты. Какой есть, – улыбнулась девушка и, поставив локоть на закрытый клап20, подперла рукой щеку. – А вообще, не суди о всей нации по одному ее представителю. Это я про англичан. Здесь все разные. Пусть я никого не вижу, уверена, так и есть. Если говорить о бедных слоях Англии, то они да, простые и открытые. Они свободны от предрассудков. Только высшее общество сковано правилами поведения. Наверно, они-то и кажутся заумными.
– Такое ведь и с тобой было? Ну, вся эта муть с привилегиями? – спросил я, забываясь, что на разговоры о прошлом Элизы у нас наложен табу. Кажется, я нажал на ее больную точку – сословия очень сильно волновали девушку. Но Элиза явно забыла о нашем уговоре, увлекаясь беседой. Такое случалось редко, но, когда девушка забывалась, я ликовал.
– Да. Все пошло оттуда. Деревенские жили не такие, как мы. Это детей титулованных родителей растили как коз на ярмарку. Нас всех подгоняли под стандарты этикета, норм и партитур правил. Так не сиди, тут не стой, дыши через каждый пять секунд. Я говорю утрированно, но в целом в моем детстве все так и было. Меня всегда это злило. Единственное, на что я публично соглашалась – это на балы, реверансы и сдержанный тон в присутствии родителей и почетных гостей. За пределами замка и различных дворцов, которые мы посещали, меня было не узнать. Даже матушка не знала кем я была вне семейного очага.
– Знаешь, вообще не важно, в каком веке ты родился – в 18 или 21. Сейчас почти все то же самое, просто не так сильно проявляется. Единственный минус – не только люди высшего класса пытаются следовать нормам. Сейчас даже простой народ копирует поведение богатого общества, чтобы казаться лучше, солиднее. А потом они атакуют настоящих богачей и занимают их должности. Они пролезают в высшее общество и начинают диктовать свои правила.
– И кто только пускает их на первую ступень к «власти»? – задумчиво протянула Элиза.
– Пролезть в мышиную щель сможет даже крыса. Надо просто втянуться и все пойдет как по маслу.
– Неприятное сравнение, – заметила девушка и засмеялась.
А еще Элиза начала обучать меня английскому языку. Как-то раз я ляпнул, что не могу разговаривать на нем. Не то стесняюсь, не то правда дурак. Девушка вызвалась мне помочь. Она знала современное британское произношение, поэтому днем, если мы с Ароном никуда не уезжали, я приходил в библиотеку и несколько часов практиковал свои навыки в английском.
Элиза оказалась замечательным и чутким преподавателем. Не зря она воспитывала наследников и готовила их к взрослой жизни. Лучше, чем она, этого никто бы не сделал, никакая гувернантка.
Что же до моих чувств к девушке, то тут дела обстояли куда плачевнее, чем это могло показаться на первый взгляд. Я пропал в Элизе. Даже не подозревая об этом, она пришивала толстыми нитями мое живое нутро к своему мертвому телу. Я испытывал к ней что-то необъяснимое, неземное. Чувство, что пробудилось во мне, сложно подходило под описание влюбленности. Сначала да, я влюбился, а потом… потом мне стало казаться, что я начинаю любить. Но любить не так, как обычный мужчина любит обычную женщину. Мое чувство казалось крепче, сильнее, преданнее. Это не напоминало штормовое море. Моя любовь казалась спокойной скалой, которую не сдвинуть и не сломать. Чувство, что я испытывал к Элизе, было намного глубже и сильнее привычной для всех безумной симпатии человеческой души. Мое сердце стало пленником чего-то более томного. Эти необычные эмоции принадлежали только мне, и никто больше не мог их испытать в отношении своего объекта воздыханий. Так, как я любил Элизу, люди не любят ни живых, ни мертвых.