– Прости, ДжонгХен, – просипела девушка, руками вытирая мокрое лицо. – Я не должна была… И ты… Я не должна была учить тебя играть именно эту мелодию… Любую другую, но только не эту.
Элиза начала дрожать всем телом, при этом открывала рот и что-то пылко рассказывала. Я не мог разобрать ее слов и просто стоял в оцепенении, глупым взглядом рассматривая девушку. В тот момент она казалась мне такой же незнакомой и далекой, как звезды Галактики. По лицу Элизы стекали слезы, она вытирала их манжетами платья, но не оставляла ни одного мокрого следа – в девушке ничего не существовало, даже воды. И только боль, будучи фантомом, заставляла неимоверно страдать.
Я смотрел на Элизу с замиранием в сердце, даже не замечая, что сам начинаю плакать. В какой-то момент я просто перенял ее боль на себя – схватил в руки ржавый кинжал Элизы и пару раз царапнул им по своей гладкой смуглой коже.
Это казалось полным безумием, но я всей душой ощутил безысходность девушки. Пусть в представлении, но влез в ее шкуру.
Не в силах больше стоять, Элиза упала на пол. Я присел рядом с ней и неловко обнял за дрожащие плечи. И тут я наконец-то понял – какова ее плоть. Элиза не была неосязаемой. Я уже давно мог коснуться ее тела. Единственное – оно напоминало кусок айсберга. Мне казалось, я обнимаю льдину. И тут я сразу вспомнил, как купался в ледяной воде несколько недель назад. Мне показалось, я снова погрузился в воду. Но только теперь – до самого дна.
Но несмотря на холод, я не отпускал девушку. Я обнимал ее с каждой пройденной минутой все крепче и крепче, пытаясь показать, как сильно она дорога мне. Не знаю, дало ли это какой-то эффект, но вскоре Элиза успокоилась и рассказала мне все, что я так давно желал узнать. Она познакомила меня с Леди Элизабет Феррарс, уроженкой графства Беркшир 18 века.
Глава №23
– Ты читал мою историю, ведь так? Знаешь, кто такой Питер Паулет и как мы с ним познакомились? – спросила у меня Элиза. Она прислонилась спиной к серой стене и направила взгляд на фортепиано. Чтобы мне стало удобнее, я облокотился к стене правым плечом. Я смотрел на утонченный профиль Элизы.
– Знаю.
– Тогда мне не нужно рассказывать что между нами произошло, – вздохнула Элиза. – Сейчас ты можешь задать мне любой вопрос. Не важно, насколько личным он будет. Я отвечу. Обещаю. Просто мне самой сложно вспоминать события того века. Это уже история, а не моя жизнь.
– Каким был Питер? – спросил я, не сводя с девушки пристального взгляда.
Мой первый вопрос удивил Элизу – я понял это по ее встревоженному лицу. Видимо она не думала, что я сразу начну расспрашивать ее о характере Маркиза. И если раньше мысли Элизы находились в спокойном и умиротворенном состоянии, то после моего вопроса они явно разбушевались как вихрь.
Стало понято: до меня никто не посягал на личную жизнь Элизы; никого не решался спросить у нее то, что она скрывала на задворках своей памяти. Я видел собственными глазами, как тяжело Элиза решалась на личный разговор. Она зрела не одну неделю. И только сейчас, когда я начал играть ее мелодию, раскрылась. И то – не до конца.
Элиза чувствовала скованность, я же не смел ее торопить. Она смотрела на фортепиано, на свои руки, на серые стены. Я – на нее, покорно ожидая, когда начнется рассказ. В тот момент я напоминал зрителя, который пришел в театр за два часа до начала спектакля. Я одиноко сидел в бельэтаже и глядел на пустую стену, зная, что совсем скоро на ней разыграют интересную и удивительную пьесу.
Стрелки часов в этот момент перевалили за полночь. Но я не переживал, что я снова буду бодрствовать всю ночь. Я стал спокойнее относиться ко сну. Чтобы выспаться, мне хватало и трех-четырех часов. Мой организм отдыхал, когда я находился с Элизой, а холод, который сидел с нами как третий человек, невероятно бодрил. Даже если бы я захотел – ни за что бы не заснул.
– Питер, – улыбнулась Элиза, повторяя за мной имя своего некогда любимого человека.
В этот момент я уже не ревновал Элизу к Маркизу. Интерес узнать парнишку получше убил все негативные эмоции, в том числе и ревность. Мне до безумия хотелось понять, что из себя представлял Питер, и чем он так привлек молодую дочь Графа. Уж не знаю, какой была Элиза два века тому назад, но она точно не полюбила бы дурака или пустого человека. Еще ничего не зная об Питере, я старался проникнуться к нему симпатией, чтобы в случае чего не сгореть заживо от внезапно нахлынувшей ревности.
«Мало ли, что расскажет Элиза, – думал я. – Вдруг не выдержку и разозлюсь».
– Он был потрясающим юношей, – наконец начала рассказывать девушка. Она все также смотрела на фортепиано, словно именно в нем находилась шкатулка воспоминаний Леди Элизабет. Девушка открывала ее взглядом и доставала все содержимое мне на обозрение. – На момент нашего знакомства я еще не знала ни одного такого доброго, отзывчивого и понимающего человека. В Питере совмещалось сразу несколько хороших качеств, поэтому многие незамужние девушки видели в нем своего будущего супруга. Он был даром небес, как говорили многие его слуги за ту учтивость, честность, здравость ума, что он хранил в себе. Питер был начитан и культурен. Он закончил духовную академию, поэтому мог с легкостью поддержать любой разговор. Еще до влюбленности в него, я тихо восхищалась его сдержанностью. Как я сказала раньше – до него мне не попадался ни один человек, который бы совмещал в себе столько положительных качеств. Если я знакомилась на балах с Герцогами и Графами, во всех, кроме достоинств, были ужасные недостатки вроде гордыни, тщеславия и самодовольства. Питер же во всех ситуациях оставался до странности порядочным юношей. Как бы я не присматривалась, мне так и не удалось найти в нем актерскую жилку или искусственность. Он не играл доброту и честность, он ей жил. Именно поэтому сначала он заинтересовал меня как человек, а уже потом, через какое-то время, посеял в моем сердце чувство сильной привязанности. В восемнадцатом веке влюбленность называли именно так – привязанность. Привязанность, теплое чувство. Сейчас привязанность имеет слегка иной смысл. Она подразумевает под собой не любовное чувство, а что-то негативное. Для меня же по сей день привязанность осталась олицетворением чистой и искренней любви. Самое волшебное и замечательное чувство… Очень жаль, что спустя века, хорошие и добродетельные вещи изменились, и теперь нет того, что было раньше. Как мне кажется, это очень большое упущение современности. Печально, когда слова и чувства теряют свою ценность.
Элиза замолчала, словно давая мне возможность переварить все услышанное. Но мне и не нужно было обдумывать ее слова. Я принял информацию сразу, без лишних размышлений. Да, я долго не мог принять рассказ Арона, но с легкостью внимал тому, что говорила Элиза. Мне потребовалась буквально секунда, чтобы поверить во все, что она рассказывала. Вот, что значит – слушать первоисточник. Не захочешь – поверишь. Хотя, смотря с кем говоришь. Есть личности, в слова которых я не поверю даже за деньги.
– Питер очень любил литературу и все, что было связано с ней. Он писал приключенческие романы. У него был талант. Несмотря на погрешности, его истории получались чувственными и очень интересными. Иногда я забирала его рукописи в замок, и всю ночь проводила за чтением. Я пропитывалась буквально каждой написанной им фразой! Его персонажи жили, дышали, держали читателя за руки. Это неописуемо. Так писать может не каждый, а кто действительно может – пользуется большим успехом. Но до нашего знакомства Питер никому не показывал свои рассказы. Я была его первым и единственным читателем. А еще, – томно вздохнула Элиза. Девушка перенеслась в события прошлого целиком и полностью. Ее глаза блестели как бриллианты на солнце, – у него был талант сочинять музыку. Он сочинил для нас около сотни прекрасных сонат, которые я сейчас бережно храню в своем сердце и памяти. Он передавал мне целые партитуры с нотами, когда мы тайно встречались. И мелодия, которую ты сыграл сейчас, одна из наших самый ценных композиций
Элиза замолчала. Я мог лишь вообразить, чего ей стоил рассказ об Питере. Она ведь вскрывала старые раны и собственноручно выливала на них кислоту. А я сидел рядом и чувствовал, как тоска окольцовывала мое сердце подобно вьюну. Я не был на месте Элизы, я не мог понять всех тех тягот и переживаний, что таились в ней, но я мог сочувствовать. И тогда, слушая рассказ Элизы, я кое-что понял, а может быть лишь придал своим мыслям более четкую форму. Тоска по прошлому – самая гадкая болезнь человеческой души. От нее не избавиться, ее не излечить. Хотя со стороны казалось, что Элиза не тосковала по канувшим в Лету дням. Она просто вспоминала их, прикасалась к ним, гладила и нежно прижимала к груди как что-то невообразимо ценное. Наверное, мы все так поступаем со своими воспоминаниями – возвращать их не хотим, но все равно обнимаем.
– А еще Питер хотел научиться играть на скрипке, – продолжала Элиза. – Этого не говорится ни в одном сказании – о его любви к скрипичной музыке знала только я. Питер мечтал, что, когда мы поженимся, создадим мелодию невообразимой красоты и сыграем дуэтом. И я, и он понимали – сочетание фортепиано и скрипки будет чудесным. Только вот наши мечты так и остались просто мечтами. Меня убили.
– Я никогда и никому не рассказывала, что со мной сотворили. С этой историей можно познакомиться вскользь на страницах различных книг. Они до сих пор хранятся в семейной библиотеке. Доступ к ним открыт постоянно, – продолжала рассказывать Леди Элизабет. Передо мной в тот момент сидела не просто Элиза, а юная и прекрасная девушка из прошлого. По ее выражению лица и жестам рук было ясно, что она забыла о прожитых столетиях. Начиная рассказывать о Питере и о своей прекрасной юности, она вновь становилась Леди, которая постоянно сбегала из замка и дурила головы гувернанток. – Но больше, чем написано, я никогда и никому не рассказывала. Многие прислуги, очарованные красивыми словами книг, умоляли меня открыть им истину. Но я всегда уклонялась от ответа. Даже наследникам ничего не говорила, хотя почти все из них просили меня об этом, будучи очень юными. Юность сеяла в них любопытство. Они ничего не знали о любви и пытались приблизиться к ней с моей помощью. Но я отказывала. Моя история – это не пример того, как нужно жить. Это водоворот несчастий, в который засосало меня и Питера. До сих пор не могу понять, чем мы с ним так провинились перед Господом Богом.