Посреди высоких сосен.
В этом доме мыслей пчелы
Мед стихов ко мне приносят.
Там весной цветут сирени,
Летом пахнет земляникой,
Осень всходит на ступени
В журавлиных звонких кликах.
Если ж станет Лаухи злая,
Прогневясь, трясти перины —
Сосны дом мой защищают,
Дом высокий и старинный.
Дом, мой дом.
Отзываешься ль на гром?
Откликаешься ль на свет
От прожитых лет?
Лунный свет из окна,
Темных бревен тишина…
Может, чувствуешь беду?
Я по комнатам иду,
Отключаю, заключаю двери
И считаю, исчисляю
Все потери…
На заливе прибой.
Кто-то встретится со мной?
Кто-то стукнет в окно?
Заждалась я давно.
Сплю я глубоким сном,
Лежу в забытьи, верней.
Вижу – мой дом
Полон родных и друзей.
Слышу веселый смех,
Бокалов веселый звон.
Подняли тост за тех,
Кто давно погребен.
Пожелали мне долгих лет,
Славу увидеть свою.
И я поднимаюсь в ответ,
Опираясь на внуков. Встаю:
«Мы прожили честные дни,
А слава – пусть будет другим».
В море горят огни,
Но стелется серый дым.
Тишина. Рвет сгустившийся мрак
Лай далекий собак.
Не поют петухи.
Тихо ходят стихи,
Забираются в дом.
Пошептались с котом
И уселись в углу.
Вон сидят на полу,
Еле слышно звеня, —
Ожидают меня.
Горькой ягоды рябины
Круто кисти созревают.
Чья-то кровь падет безвинно?
Что судьба уготовляет?
Ходит благостная осень,
В желтых листьях солнца много.
Страхом наши души косит
Непонятная тревога:
Не углом летели гуси —
Лавой серые летели…
Смерть как яблоко раскусит
Мир, что мы недоглядели.
Аксинья – полухлебница —
Зима на перевал.
Мороз суровый след лица
В деревья надышал.
Стоят они как в сахаре,
Как сахаром хрустят.
А бревна ночью ахали,
С морозом говоря:
Ах, колемся, расколемся —
Тяжка твоя рука!
Святой Аксинье молимся,
Заступе бедняка.
В печи Аксинья солнечный
Раздует огонек,
Осядет иней полночью,
Как белый творожок.
Аксинья-именинница
Всем шанег напечет;
Зима на север сдвинется,
Нам – солнца поворот,
В последний раз, Аксиньюшка,
Метелица метет.
Дом, пес и кот;
Да серых волн ворожба —
Вся тут судьба:
Под сосновый шум
Ритмы идущих дум,
На кровавый закат
Осенний долгий взгляд,
А в весенний небес прибой —
Разговор с тобой.
Ни родных, ни друзей.
Снег. Кругом – никого.
Ветер стих. Блеск ветвей
Над моей головой.
Облаченный в хрусталь
Блеск застывших стволов,
И луна, как печаль,
В ореоле кругов.
Дом молчит.
В саду ни звука,
Лунный луч дрожит.
Положи на лоб мне руку.
Положи.
Ты пришел ко мне сегодня,
Мой услышав зов,
Из каких садов Господних?
Из каких миров?
Это значит, это значит,
Путь намечен мне.
Белым цветом обозначен
Лунный круг в окне.
Слепнут мои глаза,
А кажется – мир померк.
Не могу я тебе сказать,
Начинается ли фейерверк,
Или в небе идет звездопад
И бездны миров горят.
Слепнут мои глаза…
И не видят больших высот,
Не могу я теперь сказать,
Начинается ли полет,
Разрушается ли земля
И встает Мировой океан?
Черной коркой покрыты поля
Или только в глазах туман?
Значит – ты знаешь теперь?
Губы твои холодны.
Горькие складки потерь
Стали видны.
Бредом прошли года,
Мы потушили свет,
Может быть, никогда
Не замечали, что света нет?
Привычными были дни,
Привычным казался труд;
И вот – мы одни
И знаем, что годы – лгут.
Кто ты, ко мне приходящий
Шорохом теней ночных?
Дома сколоченный ящик
Тих.
Что совершается в небе?
Кто там прошел по земле?
Пятна в истаявшем снеге
След.
Мы – муравьи. Заметались
В вырытом трактором пне:
Вырубки леса кончались,
Щепы сжигали в огне.
Взялись за руки Девы Обиды
И обступили мой дом:
«Выйди к нам в заросли, выйди!
Тебе мы расскажем о том,
Как горькое горе бродило
По весям, стуча посошком,
Считало, считало могилы:
Убитых, забитых, зарытых,
Затянутых в водоем».
Обиды, не надо нам счета —
Убитых нельзя сосчитать.
Но кто нам откроет ворота
В грядущее? Путь увидать.
День прошел.
И – слава Богу,
Все окончены дела,
Но неясная тревога
Синий вечер привела.
Спят деревья в полумраке,
Огоньки горят на льду.
Как тревожен взгляд собаки —
Жду:
Вот придут дурные вести
В наше тихое предместье —
Принесут беду.
Снова ты, Несравненный!
Нет нигде перламутровей далей,
Несказаннее синих теней.
На гранит преклонить колени
В запах моря и свет
Столько лет мы мечтали!
Под горбатым мостом величаво
Протекают тяжелые воды
И стоят драгоценной оправой
Желтых арок широкие своды.
На поднятой руке Император
Мое сердце высоко вздымает,
И, спустившийся чайкой крылатой,
Черный ангел на площадь взирает.
Вон в широкое облако света
Окунаются мощные своды,
В воздух вздыбились люди и кони.
Мысли – в темную бронзу одеты,
Под копытами – цокают годы,
Их и смерть никогда не нагонит.
Ничего я больше не хочу,
Кроме безболезненной кончины.
Чтоб подобно лунному лучу
Смерть погладила мне спину.
И сказала, заглянув в глаза:
«Собирайся в дальнюю дорогу.
Опадают листья, и назад
Прирасти они не могут.
Точно листья опадают дни,
В день вчерашний – нет возврата.
Руку мне спокойно протяни —
Ты в чужих скорбях не виновата.
Так пойдем…» Иду!
Фотографии
Дом семьи Гаген-Торн в Большой Ижоре
Вера Александровна и Иван Эдуардович Гаген-Торн, родители Нины. 1899
Иван Эдуардович Гаген-Торн. 1902–1903
Нина Гаген-Торн с родителями
Семья Гаген-Торн.
Слева направо: Вера Александровна, Иван Эдуардович, Нина, Мария Оскаровна (племянница) с мужем Сергеем Ивановичем Фрейбергом, Оттилия Эдуардовна Гаген-Торн (тетя Тиля)
Нина Гаген-Торн с отцом и семьей Бианки в лесу под Ораниенбаумом. 1912 или 1913
Отец Иоанн (Егоров)
Алексей Георгиевич Ярошевский, преподаватель истории
Нина Гаген-Торн. Гимназия княгини Оболенской. 1916
Лев Яковлевич Штернберг, профессор Петроградского университета. Этнограф
Борис Николаевич Бугаев (Андрей Белый)
Нина Гаген-Торн по окончании университета. 1924
Нина Гаген-Торн в студенческой этнографической экспедиции. 1922–1923
Нина Гаген-Торн в геологической экспедиции мужа в Восточном Забайкалье. 1927
Юрий Михайлович Шейнманн, муж Нины Гаген-Торн. 1931–1932
Нина Ивановна с Галей и Ладой на курорте в Аршане
С дочерью Галей. 1930
Дочери Галя и Лада. 1938
Нина Ивановна Гаген-Торн с директором Лапландского заповедника Германом Михайловичем Крепсом. 1934
Вера Федоровна Газе. 1930-е
Нина Ивановна Гаген-Торн после колымских лагерей. 1942
Нина Ивановна Гаген-Торн в ссылке на Енисее. 1954
Хасегава Хидео на Енисее. 1953
Внуки Оля и Женя. 1959
Нина Ивановна с грачом Карлычем. Большая Ижора, 1960-е
Открытие мемориальной доски на родовом доме семьи Гаген-Торн в Большой Ижоре. 2004