— Так значит, вы Адонис?
— Знание — не всегда благо. Вас зовут Дарио, если не ошибаюсь.
Он утвердительно кивнул и спросил:
— А вы, значит, работаете на американцев?
Он спросил это так, словно перед ним находилось какое-то сверхъестественное существо.
Аликино предпочел не отвечать. Он был занят тем, что примерял к этому человеку информацию, какую ему удалось раздобыть о нем. Нет, он имел дело не с учеником дьявола, но все же со школяром. Хоть и зная заранее ответ, он из вежливости спросил, на кого тот работает.
— Я? Ни на кого. Сам по себе. — Он попытался улыбнуться. — Я… я вот… Кустарь-одиночка… Понимаете?
— Скажем лучше, дилетант.
— Дилетант, дилетант… Быстро вы расправляетесь с человеком, обозвав его дилетантом.
— В этом нет ничего обидного.
— Одно хочу выяснить сразу же. Как вам удалось… Я хочу сказать, как вы сумели попасть туда на работу, словом, как заставили обратить на себя внимание?
Аликино сделал неопределенный жест:
— Как бы это сказать? Случай, обстоятельства.
— Но я ведь тоже толковый человек. И доказал это. Вы что думаете? Несколько радиоперехватов, которые потом были использованы для сокрушительного удара по нашему терроризму, — это я расшифровал.
— Знаю.
— А, знаете?
— Иначе что же я за профессионал.
Дарио бросил взгляд на экран, где беззвучно происходили какие-то события.
— Моя жена тоже очень толковый человек. Леда. Я познакомился с ней на этой почве. Это вы тоже знаете?
— Конечно.
— Это самая пустяшная информация. Ее можно получить даже через портье. Нас с Ледой объединила одна и та же страсть к шпионажу. Мы обменивались книгами, нет, не романами, а мемуарами настоящих шпионов.
— Мата Хари, Дрейфус…
— Вы тоже этим увлекаетесь?
— Нет.
— А я с самого детства. Но… — Он закурил, держа сигарету дрожащими пальцами.
Аликино решил, что стоит подогреть в нем желание излить душу.
— И до сих пор никто не предлагал вам работать, скажем так, постоянно?
Дарио безутешно опустил голову. Его отчаяние, казалось, можно было потрогать руками.
— Я чувствую себя безработным, особенно теперь, когда не стало Пульези. И нет никакого учреждения, куда я мог бы обратиться насчет такой работы. Мне кажется, я просто схожу с ума всякий раз, ломая голову, как же становятся профессионалами вроде вас. Спрашивается, разве недостаточно для этого настоящего, можно сказать, врожденного призвания?
— Очевидно, недостаточно. Если бы каждому удавалось делать то, к чему он призван, думаю, мир завертелся бы в другую сторону.
— Вы так и не хотите объяснить мне, как стали профессионалом? Вы предложили кому-то свои услуги?
— Как правило, никогда не следует самому предлагать себя.
— Это верно. Понимаю. Беда в том, что мне неловко перед Ледой. Она так верила всегда, что я сделаю блестящую карьеру, так ценила мои возможности. Она помогала бы мне, вместе мы могли бы далеко пойти.
— Даже итальянская разведка не обратила на вас внимание?
Он покачал головой, отводя взгляд. Казалось, еще немного и он расплачется. Аликино захотелось по-дружески похлопать его по плечу, но он удержался.
— Ладно, не отчаивайтесь. Не стоит.
На экране телевизора продолжался полицейский детектив. Без звука его, пожалуй, еще можно было смотреть. Дарио сжал рюмку и решительно заговорил:
— Вы догадываетесь, зачем я попросил вас прийти сюда?
— Думаю, догадываюсь, коль скоро я Адонис, а вы Орфей.
— Перестаньте изображать ментора и держаться так высокомерно. Вам не пристало шутить.
— Я и не шучу.
— Я помог Пульези. Думал, еще одна услуга пойдет мне на пользу. Заслужу почетное звание, не так ли?
— Надеюсь, вы его получите.
— Но оно-то меня как раз меньше всего интересует. И тут я буду стоять до конца. На этой истории я хочу заработать деньги, много денег. Деньги могут утешить, и даже очень неплохо, вы не находите? Спрашиваю об этом вас, потому что именно от вас собираюсь получить их. Похоже, ваши шефы не скупятся на расходы.
Аликино терпеливо вздохнул.
— Вы знакомы с моими шефами?
— Вам нравится смеяться надо мной?
— Даже я их не знаю, не беспокойтесь. Полагаю, приятель, что у вас очень смутное, чисто литературное представление о профессии, которую вы задумали избрать для себя. Не обольщайтесь: на расходы скупятся все.
— Это ваши проблемы. — Он достал откуда-то небольшой магнитофон и положил его на стол. — Человек, убивший комиссара Пульези и заставивший его навсегда замолчать, — а я не сомневаюсь, что это сделали вы, Адонис, — не сумел завладеть этой пленкой. А я сумел.
Он, несомненно, был прав. Адонис не смог отыскать пленку, хотя и перевернул вверх дном обе квартиры комиссара, а шпион-дилетант, действуя самостоятельно, смог. Он проделал отличную работу, ничего не скажешь. Он действительно заслуживал лучшей участи и лучшего будущего, которое принесло бы ему удовлетворение.
Насмешливая улыбка появилась на худом лице Дарио.
— Пульези уже давно пользовался моими техническими знаниями, это он-то, маньяк во всем, что касается звукозаписи. Теперь могу это сказать — он любил записывать свои, ну… словом, совокупления. Записи, которые казались ему наиболее удачными, он передавал мне, а я обрабатывал их, ну да, делал еще более эротическими. Обогащал звук, добавляя фоном некоторые акустические эффекты. Понимаете, о чем идет речь?
Аликино утвердительно кивнул.
— Последнее задание, какое я выполнил для Пульези, было совсем иного рода. Я прочистил шесть пленок, записанных на английском языке. Они были в жалком состоянии — грязные, спутанные, со множеством всяких шумов.
— Вы знаете английский?
— В совершенстве. Я не хвастаюсь.
— Вы помните, когда получили этот материал от Пульези?
— Семнадцатого октября. Хорошо помню, потому что семнадцатое — это число, которое я не люблю. Пульези очень спешил. Все записи — и оригиналы, и свою работу — я вернул ему двадцатого.
— Полагаю, вы оставили копию себе?
— Даже не подумал. Я работаю честно.
— Понял. Значит, между двадцатым и двадцать третьим, днем своей смерти, Пульези выбрал с прочищенных пленок то, что ему казалось полезным, скажем так, интересным, и переписал все это на одну кассету. На ту самую, что сейчас в этом магнитофоне. — Аликино указал на небольшой магнитофон, лежавший на столе. — А как вы ее нашли?
— Мне ничего не стоит рассказать об этом. Я даже хотел бы объяснить. Мне удалось это сделать, потому что хорошо знаю Пульези. Эта кассета была в Гроттаферрате.
— В доме жены?
Дарио, все с большей гордостью демонстрируя собственную сметливость, хитро покачал головой:
— Он никогда не стал бы прятать ее там. Особенно ценные записи он всегда оставлял у очередной любовницы. Наверное, потому, что записи служили ему для любовных утех. Последняя его любовница, я это знал, — школьная сторожиха в Гроттаферрате. Вот я и направился искать кассету в доме этой женщины…
— После того как в воскресенье прочитали мое объявление.
— Да, я действовал наверняка. Днем, когда женщины не было дома. И нашел.
— И последний вопрос. Прежде чем продемонстрируете мне качество товара, я хочу сказать — прежде чем дадите послушать кассету. Пульези поддерживал с вами связь через объявления в газете?
— Конечно. Старый, но забавный способ.
— Пульези платил вам?
— Больше обещал. Говорил, что в подходящий момент порекомендует меня одному своему знакомому из итальянской разведки.
Он включил магнитофон.
Содержание, возможно, представляло интерес. Но Аликино сказал, что пришел не для того, чтобы оценивать его.
Пульези — на пленке звучал его голос — расхваливал замысел операции «Кастрировать шакала» и, словно прожженный торгаш, навязывал предлагаемый товар. Потом подробно перечислял ряд компьютерных данных. В конце запись приобретала прямо-таки пророческое звучание: комиссар говорил, что его жизнь под угрозой, что больше всего он опасается некоего Адониса, человека, который уже убрал Давида Каресяна и который не остановится перед новым убийством.
Запись подошла к концу, и магнитофон, щелкнув, остановился. Дарио сел, положив на столик коробку из-под обуви.
— Кассеты тут. И оригинальные пленки, и пробные перезаписи. — Он вынул кассету из магнитофона и уложил в коробку. — Сколько все это может стоить, в долларах?
— Не знаю. Все зависит и от того, сколько стою я.
— А вы, как полагаете, сколько стоите?
— Немного.
— Не скромничайте. — Дарио явно было приятно, что опасный Адонис сбавляет себе цену. — Послушайте внимательно. Если порекомендуете меня кому-нибудь из ваших шефов, я просто подарю вам эту коробку.
Аликино и бровью не повел. Он предоставил собеседнику напряженно выискивать признаки положительного ответа, которого, разумеется, не могло быть.
— Мне кажется, это разумное предложение, нет?
— Несомненно. Но я не могу принять его. Я не уполномочен рекомендовать вас кому бы то ни было.
Дарио в гневе стукнул кулаком по столу и вскочил:
— Вы только притворяетесь бесстрастным, уверенным в себе человеком! Но это игра, и она вам дорого будет стоить, очень дорого!
— Успокойтесь, приятель. Не надо так шуметь.
— Я понял. Никаких денег и никакого обмена услугами. Просто задумали пришить меня, но вы ошибаетесь в своих расчетах. — Он опять опустился на стул и некоторое время молчал, потом снова заговорил: — Запись — моя специальность. Знайте же, что я переписал это на другую кассету и отдал ее в надежные руки.
— Думаю, я поступил бы так же, если б умел обращаться с этим устройством. Поверьте, мне даже проигрыватель не всегда удается включить. И я никогда не пользуюсь фотоаппаратом, даже таким, который все делает сам.
Ученик-шпион бросил на Аликино тревожный взгляд и слегка покраснел.
— Копия кассеты у Леды. Не обольщайтесь. Я ведь уже сказал вам — моя жена способнее меня.