203 (я обрушился на нее столь резко, что стал, как меня уверил один из министров, занимавшихся социальными делами, предметом ненависти Общества агреже). Как я утверждал, теоретически степень агреже продолжает выполнять функцию, которая была ей предназначена, — отбор преподавателей для средней школы, профессоров лицеев. В отличие от того, что имеет место в Германии или Англии, у нас одним и тем же словом — профессор — называют и мандаринов Сорбонны, и агреже (или обладателей КАПЕС 204), хотя последние обучают, иногда — в рамках первого цикла средней школы — малышей и подростков грамматике, арифметике или истории. Эту словарную особенность легко было объяснить: немало лицейских «профессоров» ничем не уступали своим коллегам на факультетах. В течение ряда лет А. Бергсон, Л. Брюнсвик преподавали в лицеях философию; там же работал Ж. Ипполит, у Алена не зародилось и мысли о том, чтобы уйти из старших классов парижского лицея Генриха IV. До последней войны только незначительная часть молодежи обучалась в лицеях. В 1938 году университет принял примерно пятнадцать тысяч бакалавров, 600–700 тысяч их сверстников остались за его дверьми. Лицеисты представляли лишь привилегированное меньшинство, им давал знания профессорский корпус, который по своим интеллектуальным достоинствам не имел равных за рубежом. Казалось, что осью всей образовательной системы являлась вторая ступень, в ущерб третьей, а именно — так называемому высшему образованию, образованию на факультетах. Степень агреже символизировала подчиненность факультетов лицеям; агреже обязаны были своей подготовкой факультетам, но работать им предстояло в своем большинстве именно в лицеях.
Я был непосредственно знаком с требованиями к агреже по некоторым специальностям (философия, языки), более опосредованно — по некоторым другим (классическая филология, история). Во всяком случае, у меня имелось достаточно сведений для того, чтобы оценить конкурсы на степень агреже, их преимущества и их недостатки. Все эти конкурсы в той или иной мере требуют одних и тех же риторических достоинств, которые обеспечивают успех, начиная с экзаменов на бакалавра. Главным испытанием все еще остается письменное сочинение — по философии, по литературе, на французском или на иностранном языке. Разумеется, в зависимости от специальности будущего агреже меняются знания, которые ему необходимо применить: в одном случае это философская культура, в других — вкус или литературное чутье. Все эти традиционные испытания выявляют скорее формальные качества, нежели исследовательские или педагогические достоинства кандидата. Правда, переводы на французский язык и с французского языка требовали знания языков, как древних, так и современных, позволяли оценить степень этого знания.
Будущие историки извлекли бы больше пользы из изучения экономики и статистических материалов, чем из тренировки в написании сочинений. Точно так же германисты или англисты «заполучали» (или продолжают еще «заполучать») степень агреже, не получив лингвистической подготовки, не познакомившись близко с культурой, язык которой они изучали. И если в наших университетах так много профессоров немецкого, английского или испанского языков и так мало настоящих германистов, англистов или испанистов, то причина этого в значительной мере кроется в системе экзаменов на агреже, в содержании их программ, в предлагаемых темах работ (деятель, его творчество).
Я сожалел о том, что подготовка к этому конкурсу по всем специальностям, позволяющим получать степень агреже, поглощала столько сил студентов и преподавателей, не гарантируя при этом наличия педагогических достоинств у победителей конкурса. Постановку под вопрос данной системы дополнял анализ обстановки. Реформы, которые уже шли в конце 50-х годов, имели целью устранить двойственность начального и среднего образования; совершенно очевидно, сохранялось различие между ступенями, но обучение в рамках каждой ступени становилось единым: всем детям, детям из всех социальных классов, предстояло поступать в одинаковые материнские школы, затем начальные школы, а позже — перейти в одни и те же учебные заведения второй ступени. Точно так же, как исчезли ранее начальные классы в лицеях, должны были исчезнуть в лицеях и классы первого цикла второй ступени (это постепенно происходит сегодня).
Единой школе — если воспользоваться формулой, которая была дорога Эдуару Эррио полвека назад, — предстояло потрясти систему, некогда мне знакомую и приговоренную к смерти министрами Виши по соображениям, совершенно отличным от тех, что двигали послевоенными реформаторами. В годы вишистского режима его министры хотели покончить с обособленностью, закрытостью начальной школы (ее подозревали в дурных мыслях); отсюда — требование степени бакалавра для поступающих в Высшую педагогическую школу; отсюда — слияние кадров начальной и средней школы. Отталкиваясь от всего этого, нетрудно было предсказать разбухание коллежей и лицеев и одновременно изменение характера названных учебных заведений.
Преподавателю второй ступени предстояло постепенно потерять свой престиж профессора-агреже лицея (который входил в Гавре еще в 1933 году в число нотаблей); почувствовать себя потерянным в чужом мире, обманутым, жертвой несоответствия между полученными дипломами и фактически занимаемым местом. Развитие всех видов образования, на всех ступенях, помогло в 50-е и 60-е годы многим агреже сразу же получить должности на факультетах. Но это развитие не могло продолжаться бесконечно в том же темпе. Численность каждой возрастной группы уменьшалась каждый год примерно на сто тысяч человек и более. Процент обучающихся после получения степени бакалавра перестал расти. Преподавательский состав школы второй ступени необыкновенно молод. На одно вакантное место университетского ассистента подают заявки пятьдесят агреже. Точно так же количество желающих получить степень агреже по большинству специальностей исчисляется сотнями, тогда как списки победителей конкурсов, утверждаемые министерством, часто насчитывают лишь несколько десятков фамилий.
Критикуя систему агреже в начале 60-х годов, я стремился прежде всего показать, что она ведет к искажению функций высшего образования. Основной задачей гуманитарных факультетов оказывалась подготовка преподавателей для школы второй ступени, а не подготовка исследователей. В дополнение к этому различия между дипломами, степенью агреже, КАПЕС, степенью лиценциата приводили к образованию в стенах учебных заведений неоднородного профессорского корпуса, так как обязанности и оплата труда его членов определялись не заслугами в настоящем времени, но экзаменами и конкурсами, пройденными еще до начала карьеры.
Как обстоят дела сегодня? Система получения степени агреже сохранилась, претерпев, насколько я могу судить, небольшие изменения. Быть может, она более не оказывает прежнего тиранического влияния благодаря умножению ЮЕР (UER) 205. Эти группы отличает сравнительно меньшая узость, они более склонны к инициативам, не столь связаны, как прежде, программами и конкурсами. Но их деятельность вызывает все те же оговорки: конкурсы не делают упор ни на выявление исследовательских способностей, ни на распознавание педагогического дара. В силу диспропорции между количеством кандидатов и количеством победителей в конкурсе получение степени агреже является лишь одним из способов селекции, который не лучше и не хуже, чем любой другой. Зато отказ от принципа отбора при поступлении на факультет приводит к закономерным и легко предсказуемым последствиям.
Вместе со многими другими я осуждал двойственность диплома бакалавра, являющегося одновременно свидетельством о среднем образовании и первой университетской степенью. За годы моего преподавания в Сорбонне диплом бакалавра, который не раз пересматривали, приблизился к простому свидетельству об окончании средней школы, не потеряв из-за этого значения первой университетской ступени. Другими словами, любой обладатель диплома бакалавра сохраняет право записаться в студенты. Такая система вызвала любопытное следствие: все высшие учебные заведения, за исключением некоторых факультетов, сделали обязательным предварительный отбор. Идет ли речь о коммерческом училище или об Институте политических исследований, любому бакалавру, желающему в них поступить, необходимо иметь еще один диплом или пройти вступительный экзамен. Даже ИЮТ (IUT) 206, учеба в которых длится два года, отбирают кандидатов и открывают дорогу для карьеры. Исключение составляют только лишь гуманитарные и юридические факультеты: за неимением лучшего, они дают пристанище тысячам молодых людей, не нашедших себе занятия.
Подобное завершение практики отказа от отбора всякий мог предвидеть, лично я выступал в пользу «селекции». Это табуированное слово обозначало лишь то, что не допускается свободная запись бакалавров на факультеты, на практике — главным образом на гуманитарные и в меньшей степени на юридические и экономические факультеты (разделенные начиная с 1969 года на многие ЮЕР). Согласно статистике, сотни тысяч человек числятся студентами, и сколько среди них тех, кто пытает удачу или пользуется преимуществами, предоставляемыми студентам, не имея определенного плана, не всегда даже обладая волей полностью завершить свое образование?
Когда этот процесс начался, меня возмутила иррациональность системы, разбазаривание скудных ресурсов, растрачиваемых на псевдостудентов, которые не получают никаких дипломов и не извлекают пользу из своей неуверенной попытки. Мнение мое не изменилось, хотя ныне я склонен к большей снисходительности. Но разве содержание штатов, соответствующих численности этих полустудентов, не означает косвенного сокращения государственных ассигнований, идущих на настоящее высшее образование, на подлинные исследования? Уже в начале моего преподавания в Сорбонне все профессора отмечали, что в течение учебного года число слушателей сокращается на 20–25 % в самых благополучных случаях. Студенты не только исчезали из поля зрения профессоров — они не проявляли себя на лекциях или семинарах, они не записывались на сдачу курсовы