Прогулки по зоопарку можно было сравнить с получением академического образования, а шоу — с заработками на хлеб насущный. Чтобы облегчить себе труд, я пытался выяснить, при каких условиях и по какому поводу возникает человеческая радость, а также когда она исчезает. Чем больше я размышлял на эту тему, тем сложнее она мне казалась. Если я делал что-то намеренно, публике это обычно не нравилось. Мне не разрешалось ничего планировать заранее. Публике было скучно, если я слишком часто повторялся, но при этом она быстро пресыщалась, когда гениальные идеи шли сплошной чередой. Зрители переставали смеяться и погружались каждый в свои неглубокие мысли. Я управлял возбуждением толпы, точно волнами океана. Стоило мне почувствовать, что воодушевление нарастает, я ненадолго прерывал выступление. Если отклик слабел, я снова усиливал его.
Дорожку, на которой жили бурый медведь, гималайская медведица, малайский медведь и медведь-губач со своими семьями, я именовал Медвежьей. Постепенно мне становилось ясно, почему Матиас причислил всех этих непохожих между собой животных к семейству медвежьих.
Ночами большинство медведей отдыхали в спальнях, которые было не видно снаружи, а по утрам выходили на каменные террасы с бассейнами. Только панды жили в другой части зоопарка, хотя тоже относились к этому же семейству. Они обитали не в открытом вольере, а в огромной клетке. Террасы у них не было, зато в своем распоряжении они имели бамбуковую рощицу. Матиас рассказал мне:
— Кристиан так трогательно заботился о Ян-Ян. Когда Ян-Ян умерла, он был безутешен. Оплакивал ее на протяжении многих месяцев. Прийти в себя ему помог ты.
Я попытался представить себе, каково это — потерять подопечного, долго горевать о нем и возродиться к жизни благодаря новому питомцу. Поток моих мыслей прервался, когда одна из панд, мирно грызшая шуршащие листья, оглядела меня с головы до пят и сухо заметила:
— У тебя довольно милый вид. Берегись! Звери, которые выглядят слишком мило, вымирают.
Я вздрогнул и спросил, что она имеет в виду.
— Ты симпатичный, я тоже. Поскольку нашим видам угрожает вымирание, мы должны активировать у гомо сапиенсов инстинкт защитника. Для этого природа старается изменить наши мордочки так, чтобы они вызывали у людей еще большее умиление. Взгляни на крыс. Им нет дела до того, нравятся ли они людям. Этим грызунам вымирание не угрожает.
Перед каждой прогулкой я ощущал напряжение, поскольку не знал, какие новые впечатления напугают меня сегодня. Матиас, напротив, выглядел расслабленным и до, и во время прогулки, его шаг был спокойным и размеренным. Однако чем ближе подходил час шоу, тем более рассеянным он становился, и когда перед началом шоу я запрыгивал ему на спину, его лопатки были твердыми, как каменная стена. У меня шоу не вызывало опасений, потому что я был уверен в его успехе. Матиас считал, что во время шоу нельзя делать никаких пауз. Он непрерывно предлагал мне то одно, то другое, но я понимал, что ему совсем не хочется играть. Это не очень тревожило меня в минуты, когда мы боролись, потому что я чувствовал тепло рук Матиаса, но вот когда дело доходило до игры в мяч, ситуация менялась. Не от всех мячей, которые он бросал мне, я был в восторге. Один мяч не хотел даже трогать. Он был цвета золотой монеты и пах резиновыми сапогами. На нем были написаны три слова: «Глобализация, инновации, коммуникация». Заметив, что я игнорирую этот мяч, Матиас заволновался. Смекнув, что мяч — подарок важного спонсора, я подскочил к нему, но не мог схватить. Я был готов к сотрудничеству, однако мне оказалось трудно притворяться, будто я люблю этот мяч. Катнувшись назад, он взлетел высоко в небо, и публика возликовала.
Следом Матиас бросил мне красный мяч меньшего размера. Я прижал его к сердцу, лег на спину и несколько раз легко ударил мячик ногами. Публика затаив дыхание ждала, что будет дальше. Сердце публики стучало все быстрее, ожидание нарастало с каждой секундой, но я не знал, чем удовлетворить это ожидание. Я продолжал лежать на земле, аккуратно держа мяч на животе.
— Сколько ты еще будешь отдыхать? Когда уже гол-то забьешь?
Реплика из публики развеселила зрителей, и от их смеха у меня загудело в ушах.
Я понимал, что должен предложить нечто новое, дабы шоу продолжалось. Но, поскольку в голову ничего не шло, я опять принялся пинать мяч, который держал на животе. В какое-то мгновение я увлекся и ударил ногой слишком сильно, мяч вылетел у меня из лапы, покатился по каменистому склону и упал в бассейн. Люди радостно захохотали. Иногда осчастливить взрослого гомо сапиенса очень легко, потому что по натуре он тот же ребенок. В который раз я вспомнил: неожиданное интереснее всего. Я и сам не думал, что мяч упадет в воду, и получилось здорово. Маленькая девочка умоляюще воскликнула:
— Кнут, пожалуйста, прыгни в воду! Принеси мне мяч!
Но я не хотел лезть в воду, ведь у меня еще не было уроков плавания.
В одном из снов мне опять привиделась прекрасная древняя королева в сияющей белой шубе. Она похвалила меня:
— А ты, оказывается, не так и плох! Я тебя недооценивала.
За то время, что мы не встречались, я вырос на целую голову.
— Ты сам придумываешь, как должна выглядеть твоя сцена. Ты не показываешь ничего необычного, а пытаешься продемонстрировать, насколько увлекательна простая детская игра. Возможно, это новое искусство, о котором я не подозревала.
— Кто ты? Ты моя бабушка?
— Я не только твоя бабушка, но и прабабушка, и прапрабабушка. Я — единый образ твоих многочисленных предков. Спереди видна только одна фигура, но позади меня стоит нескончаемая линия твоих прародителей. Я не одна, я — множество.
— Так ты и моя мать?
— Нет, я воплощаю лишь мертвых. Твоя мать жива. Почему бы тебе не навестить ее?
Конец шоу всегда означал для Матиаса начало разрядки, теперь он мог наконец расслабиться. Возвращаясь в комнату, он заваривал себе кофе и листал бесплатную газету. Я долгое время считал, что газеты надо мять, комкать и рвать, ведь это просто игрушки. Но по мере того как Матиас каждое утро зачитывал мне из нее какую-нибудь статью, у меня складывалось впечатление, что газета хочет быть прочитанной.
На страницах газет рассказывались странные истории, например о том, что зоопарк якобы поставляет в рестораны высокой кухни мясо кенгуру и крокодилов, чтобы преодолеть финансовый кризис. Мясо предлагалось в меню как деликатес, его заказывали посетители, которым хотелось отведать чего-нибудь эдакого. Холодная дрожь пробежала по моей спине, когда я вспомнил слова гималайской медведицы: зверь может выглядеть «таким сладким, что его хочется взять в лапы и съесть».
— Ох, бедняги, как мне их жаль, — горько вздохнул Матиас.
Я подумал было, что он сочувствует кенгуру, которых пускают на антрекоты, но тут Матиас добавил:
— Другим зоопаркам тоже не хватает денег.
Пока он читал мне статьи, я всматривался в напечатанные буквы. Первой я запомнил «о», которая дважды встречалась в слове «зоопарк». В один прекрасный день я перестал быть неграмотным.
Каждый день нам приходили письма и бандероли. Матиас лихорадочно разрывал конверты, читал письма поклонников и скармливал их большой новой корзине для бумаг. Кроме того, мы получали посылки всевозможных форм и размеров.
— Кнут, тут тебе прислали шоколад. Но он тебе вреден. Я передам его благотворительной организации. Договорились?
Матиас никогда не угощал меня шоколадом.
Однажды мой кормилец вошел в комнату с большой коричневой коробкой.
— Кнут, угадай, что это такое?
Предмет напоминал огромный шоколадный куб, однако из него Матиас вытащил нечто, больше похожее на наш телевизор.
— Вводишь свое имя и щелкаешь вот здесь. Ты только посмотри! Это твои фотографии. Ты можешь смотреть на самого себя в интернете.
Матиас нажал еще на несколько клавиш, и я увидел что-то белое, лежащее на каменной плите.
— Узнаешь? Это ты! Как мило!
Матиас влюбленно уставился на экранного Кнута, будто забыв, что настоящий Кнут сидит рядом с ним. Если картинка — это Кнут, выходит, я больше не Кнут?..
В комнату вошел Кристиан. Выглядел он неважно.
— Ну ты даешь! Принес в медвежье царство компьютер?
Матиас поморщился.
— Пресс-служба попросила меня отвечать на как можно большее число фанатских писем. Фанаты теперь не те, что прежде. Им мало бредить Кнутом, им подавай, чтобы Кнут тоже уделял им внимание. Ты ведь знаешь, некоторые чуть ли не готовы убить своего кумира, если он не удостоит их ответом. Мы получаем больше сотни писем в день. Ответить на все невозможно, но я должен стараться. Вот послушай. — Матиас взял несколько писем из стопки, лежащей перед ним. — «Милый медвежонок, меня зовут Мелисса, мне три года. Я всегда думаю о тебе, особенно когда ложусь спать». «Глубокоуважаемый господин Кнут, я твердо решил приобрести электромобиль. Для меня важно сделать что-нибудь, чтобы лед на Северном полюсе перестал таять. С уважением, Франк». «Дорогой Кнут, на этой неделе мне исполнилось семьдесят, однако я до сих пор обожаю ходить по снегу. Твое фото я ношу с собой как талисман. С приветом, Гюнтер». «Милый Кнут, я увлекаюсь вязанием. Хочу связать свитер и подарить его тебе. Какой у тебя рост? Какой твой любимый цвет? Всего хорошего, Мария».
Письма, составленные на английском языке, Матиас на ходу переводил на немецкий.
— «Прости, что пишу по-английски. А может, ты знаешь английский язык? Интересно, на каком языке жители Северного полюса говорят дома. На английском или нет? С любовью, Джон».
Матиас хихикал, а я не мог понять, что смешного он находит в письмах поклонников.
Многие обитатели зоопарка игнорировали мой интерес к ним. Например, африканские птицы не видели во мне ничего примечательного, тогда как я мог разглядывать их сколько угодно, пока Матиас не терял терпение. Медлительные шаги грязных ног бегемотов и носорогов тоже приковывали мое внимание, но эти звери даже не поворачивали головы в мою сторону. А вот гималайская и бурая медведицы меня не привлекали, хотя специально прихорашивались, зная, что я скоро пройду мимо, и строили мне глазки. Благодаря Кристиану я еще в ранней юности узнал, что женский пол может быть опасен.