— В научной литературе описан случай, когда медвежонка вскормили из бутылочки и он так и не научился общению с сородичами. Подростком он попытался признаться в любви одной медведице, но та влепила ему затрещину и ранила его. Не боитесь ли вы, что с Кнутом произойдет подобное? — осведомился журналист на очередной пресс-конференции.
Кристиан уверенно отвечал:
— Не беспокойтесь! Мы сведем Кнута с самкой, когда он будет достаточно силен, чтобы защититься от женских капризов.
Выходит, бутылка с молоком, которая вскормила меня, окажется виновна в том, что женщины будут неправильно меня понимать. Более того, это может даже привести к телесным повреждениям.
На следующее утро во время прогулки ко мне снова пристала бурая медведица.
— Погоди минутку. Почему ты избегаешь меня?
Я решил не обращать на нее внимания и пойти дальше, но Матиас остановил меня.
— Вы, белые медведи, вымрете, если продолжите инцест, — заявила медведица.
Насколько хорошо Матиас понимает язык медведей, я не знал, но не сомневался, что его мысли были на той же волне, что и медвежьи. Иначе он не сказал бы в ту же минуту, что у белых и бурых медведей появляется все больше детей-полукровок.
— Разумеется, в зоопарке мы такого не поощряем, но в природе это случается просто потому, что места для белых медведей остается все меньше. Вы вынуждены постепенно мигрировать на юг.
Я мысленно отметил, что ни в коем случае не хочу перебираться на юг. Бурая медведица не сдавалась, вытянула морду вперед и сказала:
— Межнациональных браков становится все больше. Чистые расы вымирают. Почему ты даже не хочешь попробовать, как это — заниматься сексом с бурой медведицей?
Взгляд Матиаса переходил с меня на нее.
— Кнут, ты чувствуешь, что вы с бурой медведицей родственники? Можешь жениться на ней, раз малайская медведица тебе не нравится.
Ни на ком из семейства малайских медведей жениться я не хотел, потому что их худые тела не радовали мой глаз. Я мечтал жениться на Матиасе, когда вырасту, и жить с ним, пока смерть не разлучит нас. Но он не рассказывал мне, насколько генетически близки между собой гомо сапиенс и белый медведь.
Перед вольером малайских медведей я сравнил себя, Матиаса и малайского медведя. Под каким углом ни взгляни, сходство между мной и Матиасом было куда заметнее, чем между мной и малайским медведем.
— Как поживает сегодня наш медвежонок, который говорит о себе в третьем лице? Или же теперь дело не в третьем лице, а в любви на троих?
Малайский медведь знал, что я тайком наблюдаю за ним, даже если я притворялся спешащим. Его высказывание взбудоражило меня.
— На кого это ты намекаешь?
Вокруг носа малайского медведя образовались насмешливые складки.
— На тебя, Матиаса и Кристиана.
— У нас не любовь втроем, а гармоничное сотрудничество.
— Но ведь ты понятия не имеешь, с кем у Матиаса или Кристиана есть отношения за пределами зоопарка.
Его слова поразили меня, но он не обратил внимания на мою реакцию и произнес с остекленевшими глазами:
— В будущем месяце я женюсь.
— Она из Малайзии?
— Нет. С чего ты взял? Из Мюнхена.
Оставшись один, я погрузился в размышления. Чем, собственно, занимается Матиас, когда не работает в зоопарке? Я чувствовал себя абсолютно свободным, когда мне впервые разрешили покинуть свои четыре стены и прогуляться по зоопарку, но вскоре выяснил, что у каждого внешнего мира имелся свой внешний мир, и сегодня мысли об этом лишили меня покоя. Что там, за оградой зоопарка? Когда я попаду в самый наружный внешний мир?
Ночью дождь промыл воздух дочиста. Я глубоко вдохнул его, и, словно в ответ на мой вдох, из кустов выскочила ящерка. Она замерла, немного проползла вперед, косо ставя лапки, и снова замерла. Начертила полукруг и шмыгнула обратно в кусты.
— Ты видел потомка динозавров, — объяснил Матиас. — Его предки были огромными, крупнее современных слонов. Мы, млекопитающие, так боялись их, что даже не осмеливались выходить из пещер при дневном свете.
К моему удивлению, мне тотчас удалось представить себе динозавра, хотя я никогда не видел его. Мало того, несколькими днями позже, когда на прогулке мне дорогу перебежала другая ящерица, на моей сетчатке она вдруг отразилась огромной, ростом со слона. Матиас не засмеялся, а спросил, не боюсь ли я.
— Страх есть доказательство силы воображения. Заржавелая голова не знает страха.
Я так и не понял, чью голову он назвал заржавелой.
Мы неотрывно наблюдали за ящеркой, пока кончик ее хвоста не скрылся в кустах. Я почувствовал облегчение.
— У нас, млекопитающих, всегда куча забот, — вздохнул Матиас.
Однажды Кристиан поинтересовался у Матиаса, как поживает его семья.
— У них все прекрасно, но иногда мне не понять, что на уме у моих собственных детей. Вероятно, все дело в том, что я очень устаю.
— Зато ты отлично понимаешь, что думают медведи. Или я не прав?
— Медведи — одно, свои дети — другое. Сравнивать нельзя.
— Допустим. Но вот с Кнутом ты обсуждаешь все на свете. С женой ты тоже так откровенно разговариваешь или что-нибудь от нее утаиваешь?
— Нет.
— Ты счастлив со своей чудесной супругой и вашими детьми?
— Ты тоже.
Я сделал вид, будто ничего не понял из их разговора.
Идя вниз по Медвежьей дорожке, я увидел впереди мост, перекинутый через пруд. Мы с Матиасом зашли на мост и довольно долго стояли на нем. Подплыла утка, а за ней трое утят. Я догадался, что Матиас хочет что-то сказать.
— Утенок умеет плавать с первых секунд своей жизни. То есть он уже рождается уткой и не может стать никем другим. А тебе, Кнут, только предстоит научиться плавать. Ты часто плескался в ванне, но еще ни разу не плавал по-настоящему, в бассейне.
Утята изо всех сил шевелили под водой перепончатыми лапками и торопились, боясь потерять мать из виду.
— В природе новорожденный медведь проводит рядом с матерью две зимы. Ему нужно многому научиться, чтобы выжить в природе. Один русский профессор надевал медвежью шкуру и на протяжении двух лет выхаживал в дикой природе двух медвежат, мать которых застрелил охотник. Профессор стал матерью-медведицей. Мне в такую погоду еще холодно плавать в открытом бассейне, но, если я хочу быть настоящей медведицей, мне придется перетерпеть это неудобство, а иначе плаванию тебя не научить.
На другое утро Матиас надел плавки и на моих глазах прыгнул в небольшой бассейн. Жидкое зеркало разбилось, поглотило человеческое тело и снова разгладилось. Матиасу было трудно удерживать над водой голову, которая располагалась не так удобно для плавания, как у уток. Чтобы не утонуть, он колотил по воде тонкими руками. Матиас улыбался, желая успокоить меня, но я и так знал, что он не превратится в утку. Я в панике забегал вдоль бассейна. Матиас махнул мне рукой, которую то и дело вынимал из воды, но у меня не хватало смелости прыгнуть в воду. Только когда Матиас, качая головой, выбрался из воды, я смог наконец перевести дух. Но увы, Матиас недолго оставался рядом со мной на твердой поверхности. Не отрывая от меня взгляда, он снова спрятал свое тело в воде. С ним произошли какие-то изменения. После долгих колебаний я тоже прыгнул в воду. Удивительно, но она тотчас приветливо встретила меня, обняла и понесла. Вода чудесна! Оказывается, мое тело уже знало об этом.
Я завизжал от радости и притворился, будто тону. Иногда мне делалось больно, бесформенная вода жалила слизистую носа, если я неправильно дышал. Спустя некоторое время мышцы на передних лапах задеревенели, но я не желал вылезать из бассейна, хотя Матиас повторял, что занятие окончено. Я бы уснул в объятиях новой возлюбленной, то есть воды, если бы он не вынудил меня расстаться с ней. На суше я сильно встряхнулся всем телом, и моя шкура тотчас высохла.
— Плавать так здорово!
Я не смог удержать рот на замке, когда наутро встретил малайского медведя. Он почесал живот тонкими пальцами и отвернулся от меня, заметив:
— Плавание — это бессмысленная деятельность. У меня нет времени на забавы. Меня влечет новый большой проект. Хочу написать подробную историю Малайского полуострова с точки зрения малайского медведя.
Я и не подозревал, что малайский медведь скребет когтями не только живот, но и бумагу. Он уверенно назвал это «написать». Когда я спросил, далеко ли отсюда Малайский полуостров, мой собеседник презрительно поморщил нос и отозвался:
— Да, очень далеко. Впрочем, трудно сказать, как далеко он должен находиться, чтобы ты воспринял это как «далеко». Ты ведь даже на Северном полюсе не был?
— А что мне делать на этом Северном полюсе?
— Ага, теперь ты используешь слово «я». Ну вот, мне уже недостает медвежонка, который говорил о себе в третьем лице! Нет ничего скучнее цивилизованного белого медведя. Шучу-шучу, тебе вовсе не обязательно ехать за Полярный круг. Но разве тебя не волнует, что Северному полюсу грозит потепление? Я родился не на Малайском полуострове, но тревожусь за будущее мест, в которых жили мои предки. Поэтому я исследую историю полуострова и размышляю о возможностях сосуществования культур. Тебе тоже следует думать о Северном полюсе, а не просто гулять, плавать да играть в мяч.
— Все мои предки родом из ГДР, а не с Северного полюса!
— Да ну? Даже те, кто жил тысячу лет назад? Ты и правда безнадежен.
В отличие от противного малайского медведя, медведь-губач показался мне приятным собеседником.
— Прекрасная погода, так и тянет немного вздремнуть, — произнес я.
— В самом деле, погода хорошая, — отозвался он.
Таким был наш первый разговор. Но когда мы встретились во второй раз, этот же медведь раскритиковал меня:
— Ты только и делаешь, что слоняешься по зоопарку и продаешься публике на своем шоу. В твоей жизни есть хоть какой-то смысл?
— А в твоей? Чем ты занимаешься целыми днями? — парировал я.
— Как чем? Лентяйничаю, — спокойно отвечал он. — Лентяйничать — это достойная работа. Для нее требуется смелость. Публика ожидает, что ты каждый день будешь показывать ей что-нибудь интересное. Есть ли у тебя смелость отказаться от своих забав и разочаровать зрителей? Ты гуляешь каждое утро, потому что тебе это нравится. Ты можешь обойтись без веселья или твоя воля слишком слаба для этого?