Вдруг встает мужчина, говорит, что он директор (картавя букву «р») и что смешно обсуждать: фильм потрясающий, полезный всем — взрослым и детям.
— Нечего лицемерить — начал он. — Все знают, что выгнать с работы дурака — трудно. В школе это сделать тоже нелегко. Поэтому, если в апреле ко мне подойдет выпускник-десятиклассник и скажет, что у него конфликт с учительницей и что она дура (а я знаю, что, к сожалению, он прав: она действительно дура), то неужели я буду его отчитывать: как ты смеешь об учительнице, о старшем, и т. п.! Конечно же, нет. Единственное, что я ему скажу: «Паша, потерпи!»
После обсуждения Таня подошла к «Паше-потерпи».
— Я правильно поняла, что вы директор школы?
— Да, а вам зачем?
— Я хочу отдать к вам в школу дочку, где ваша школа?
— О, у черта на куличках, в Черемушках!
— А мы в Черемушках и живем… И Катя стала учиться в 45-й школе!
Директора, который не выговаривал «р», звали Леонид Исидорович Мильграм.
Мильграм Л. И.
А теперь возвращаемся к «о-чуду».
Гердты поговорили с директором, и мне была назначена аудиенция. Семейный совет в лице мамы постановил, что сопровождать меня будет отец! Ну, мы и поехали.
В шикарном кабинете за огромным столом сидел ОН! Высокий, лысый, с внимательным пронизывающим взглядом сквозь очки в роговой оправе. Сидел и курил. «Американские», — определил я по привычному запаху, исходящему от Андрея Миронова.
За его спиной на стене висел большой портрет Ленина. Казалось бы, ну и что? У всех висел. Но нет, этот Ленин был какой-то другой: с внимательным серьезным взглядом, даже чем-то походил на хозяина кабинета.
— Здравствуйте, садитесь, — сдержанно поздоровался он (безо всяких там: «Александр Анатольевич, рад знакомству! Гердты звонили…»)
Мы испуганно приземлились на другом конце стола. Я-то понятно: у меня школьный испуг — это естественное состояние. Но чтобы растерялся папаша — такого я еще не видел.
— Не знаю, что я могу для вас сделать, — продолжил он. — Уж очень у тебя незавидная репутация (это уже ко мне). А у нас образцово-показательная школа! Ну как я могу тебя взять?
Мы с папой сидели ни живы ни мертвы.
— Ты сам хоть понимаешь, что ты далеко не импозантный тип? — спросил директор. — Ну, что молчишь?
А что я мог ответить? Ужас в том, что я не знал, что такое «импозантный»! Мотать головой или кивать?
Слава богу, в этот момент открылась дверь и вошла женщина в синем халате. Мы с папой продолжали как загипнотизированные смотреть на директора.
— Вообще-то, мужчины встают, когда входит женщина, — окончательно добила нас тетенька в халате!
Мы вскочили и замерли, прижавшись к стенке.
— Если я все-таки приму решение условно, с испытательным сроком, зачислить тебя в школу, то Ирина Васильевна (он показал на женщину в халате) будет твоим классным руководителем.
В общем, зачислили. Правда, я был проинструктирован по поводу неукоснительного выполнения всех школьных правил, как то: строжайшая дисциплина, школьная форма, стрижка под полубокс (почти налысо), и, в довершение всего, Ирина Васильевна (учитель биологии) велела к 1 сентября собрать гербарий из листьев деревьев средней полосы России!
О как! На том и порешили!
Пропущу мучительные подробности покупки формы, лысой стрижки и, главное, составление гербария, собирать который я начал, естественно, 31 августа.
1-е сентября! Я в мышином костюме с ежиком на голове, гладиолусами для женщины в халате и с гербарием под мышкой (ей же) вхожу в школьный двор на «линейку».
Первый, кого я заметил, был юноша «моего вида», только без гладиолусов:
— Не подскажешь, где тут девятый «А»? — спросил я.
— Это мой класс, пошли покажу, — ответил он, и мы стали пробираться сквозь школьную толпу.
Надо сказать, что, в силу своей исключительности и особенной продвинутости в области английского языка, 45-я школа была очень популярна в мидовских кругах. Здесь учились дети дипломатов, журналистов-международников, наверное, и разведчиков… Моими одноклассниками были Саша Коллонтай, правнук комиссара и дипломата, подружки Ленина Александры Коллонтай; Ренат Сейфуль-Мулюков, сын известного журналиста; на класс младше учился Тема Боровик и т. д. Все эти ребята, как правило, на каникулы разъезжались к родителям на работу в «горячие точки планеты»: в США, Швейцарию и прочие Франции, а к 1 сентября с радостью возвращались в СССР, в школу.
Так вот, когда мы с моим новым другом подошли к флажку 9 «А», я увидел группу элегантных пижонов, одетых в приталенные блейзеры и расклешенные брюки, с аккуратно уложенными (до плеч) волосами… Надо ли говорить, что на меня они даже не взглянули!
И тогда я понял! Мильграм! Так изящно, так тонко, с таким пониманием психологии меня никто еще не «разводил»! Я даже не разозлился, я принял это поражение с преклонением перед победителем… Добила же меня Ирина Васильевна на первом уроке (это была биология):
— Друзья, — начала она. — Я вами очень не довольна! Я попросила вас собрать летом гербарий, и никто — НИКТО, кроме нашего нового ученика Миши Ширвиндта, — этого не сделал!
Не дай вам бог когда-либо испытать такой взгляд, каким меня наградил весь класс!
Довольно много времени у меня ушло, чтобы восстановить статус-кво, отмыться от «разводки» Мильграма, от «полубокса», от гербария. Сложнее было с формой. Я не мог соперничать с фирменными шмотками одноклассников, но старался как мог. Например, модные брюки «клеша». Я купил в универмаге штаны 54-го размера, а Баба Светя ушила их по мне. Получился «чумовой клеш»! И понеслось! Не прошло и недели, как в дневнике появилось первое робкое «плоховел», затем посыпались двойки, вызовы родителей — я прописался!
Отдуваться на этот раз приходилось в основном маме. Папа с Андреем, конечно, тоже поигрывали концерты, но мама… Мама учила Мильграма водить машину! Да! Он купил «Жигули», и мама приезжала к нему в Черемушки, где они и катались часами по переулкам!
Кстати, меня водить машину научила тоже мама. Конечно, в детстве на даче папа сажал меня на колени (до педалей я не доставал), и я рулил по нашим жутким оврагам. Когда же я подрос, то уже под маминым руководством ездил по огромному двору на Котельнической набережной. И, несмотря на то, что эти занятия являлись поощрением за хорошую учебу, то есть были крайне редки, я все же довольно быстро освоил автоискусство. К моменту сдачи на права я уже мог сам научить кого угодно.
Самый эффектный комплимент, который я получил в своей жизни от подруги Карины, дорогого стоит.
— Ты водишь машину, как бразильцы играют в футбол! — сказала она.
Ну вот, похвастался, и дальше…
Леонид Исидорович Мильграм — личность уникальная! Его биография — это полный набор всего того, что может произойти с еврейским мальчиком, родившимся в 1921 году. В 1938 расстрелян отец. Он, шестнадцатилетний, пошел разгружать вагоны, чтобы прокормить себя и четырнадцатилетнего брата. Потом война — добровольцем с первого до последнего дня. После демобилизации в 1946 году Мильграм вернулся в Москву, женился на Мирелле Пасторе, дочери известного итальянского коммуниста, в 1951 окончил Исторический факультет МГУ. Но тут — «дело врачей», и он был отправлен учителем истории в Архангельск. И только в 1960 году Мильграм приступил к созданию 45-й школы, одной из самых известных и престижных в Москве.
Родителей учеников он эксплуатировал нещадно! У него был огромный гроссбух с профессиями и телефонами пап и мам всех школьников, и чуть что — он начинал их дергать! Только не надо сравнивать эту ситуацию с днем сегодняшним, когда школьные поборы постепенно вытесняют государственное финансирование. Мильграм при помощи родителей «выбивал». Выбивать тогда надо было все: от кафеля до современных лингафонных кабинетов — и родители, видя упертость и бескорыстие директора школы, помогали чем могли!
В случае с моей мамой четко прослеживалась неприкрытая личная корысть! Но, учитывая тяжелый случай в виде меня, все закрывали на это глаза.
Так все и шло: я плохо учился, учителя меня гнобили, родители воспитывали, Баба покрывала. Когда по приказу главного командования (мамы) за воспитание брался отец, это было не страшно. Он просто орал на меня так, что прибегали соседи. Папа же — актер, и он нашел прекрасный способ демонстрировать гнев, который не испытываешь — орать. Я, сын актера, тоже кое-что в лицедействе понимал… поэтому очень натурально изображал страх и раскаяние. В итоге после такой «взбучки» мы появлялись перед мамой усталые, но довольные, с чувством выполненного долга. Если же за меня бралась сама мама, то тут «пришла беда — отворяй ворота»! Будучи женой актера, она настолько хорошо разбиралась во всех тонкостях этой профессии, что у меня не было шансов! Воспитывала мама меня тихо, почти шепотом, и это было действительно страшно, что там папашины гром и молния! Если же я сбегал от экзекуций и запирался в туалете, то мама, подойдя к двери, тихо говорила:
— Выходи.
— Не-е-е-т! — вопил я.
— Считаю до трех… Раз… Два…
Это было невыносимо!
— Два с половиной…
Три я не слышал никогда! Я сдавался!
В школе же отношения с учителями в целом сложились, и это вовсе не моя заслуга. Просто Мильграм подобрал действительно хороших педагогов.
Ненавидели меня два человека: учительница физики (не буду называть ее имени, пусть будет физичка) и молодой педагог по английскому Александр Ефимович Медман по кличке Муман (так выглядел его автограф). Почему я назвал его имя? Потому что сейчас Саша Маленький (новое прозвище) — мой хороший приятель, и в своей ненависти ко мне много раз раскаялся! Он говорил:
— Представь, я только после института… В ТАКОЙ школе! Боюсь всех и вся… А тут ты — такой наглый и смотришь на меня прям так…
Понимаю его. Уверен, что «прям так» и смотрел!
Но это сейчас, а тогда после 9-го класса он оставил меня на летнюю переэкзаменовку!
То есть у всех каникулы, старшие классы уе