шь» (видите, вспомнил еще один радостный момент из школьной жизни).
Сохранилось письмо, которое я послал папе на гастроли. Оно характеризует степень моего увлечения гигиеной в «санитарный» период жизни, а также и уровень грамотности первоклассника Миши.
В свободное от ушей время я «плоховел». Это была самая распространенная запись в моем дневнике. За плохое поведение меня постоянно наказывали: то ставили в угол, то выгоняли из класса, то били линейкой, то оглоблей… (ну, тут я, пожалуй, перегнул палку, оглоблей – это родители). В общем, школа со мной боролась, а я боролся с ней. Однажды я, правда, перепутал школу и школьника, о чем очень сожалею. После занятий нас свели строем вниз к родителям, и я вдруг увидел, что меня встречает мой любимый дядя Вока! От радости и неожиданности я схватил своего соседа Тольку, подставил ногу и эффектно бросил его на пол! Я хотел похвастаться перед Вокой, какой я знаю приемчик… В итоге у Тольки – сотрясение мозга (легкое), а мне – нагоняй (сильный).
Каждый санитар должен опцираца гупкой
В общем, по окончании первого класса меня из школы по обоюдному согласию забрали.
Школа № 14
В результате сложнейшего многоступенчатого размена (главным образом квартиры прадеда в Обыденском) мы с бабушкой и родителями въехали в отдельную трехкомнатную квартиру в высотке на Котельнической набережной.
И меня отдали в новую школу. Нет, не в знаменитую 10-ю «французскую», не в прекрасную 35-ю «английскую», которые находились по соседству, а в жуткую школу при Даниловском рынке! И ничего, что добираться до нее надо было с двумя пересадками, зато она располагалась по пути к маме на работу, и, самое главное, в ней учился… вы ждете – Ленин? Не угадали, в ней учился Кутя! (который, кстати, рядышком с ней и жил).
Первые годы меня в «это» возила мама: то на трамвае, то на автобусе-троллейбусе, то на автобусе-метро. Потом, класса с четвертого, я стал добираться сам. Это произошло после небольшого утреннего скандала. Мама меня торопила:
– Давай быстрее! Уже 10 минут восьмого! Мы опаздываем!
– Нормально, – бурчал я.
– Миша!!! – кричала мама… И вдруг я заявляю:
– Все равно, когда я прихожу, школа еще закрыта.
– ???
– Ну да, мы с дворником дядей Геной всегда сидим и ждем…
– ???!!!
Оказалось, что все эти годы мама была уверена, что мои занятия начинаются в 8 часов, и ей это было в самый раз, чтобы успеть на работу, а на самом деле первый звонок звенел в 8.30!
Пора в школу
Что делать? К половине девятого мама меня везти не может – опоздает сама, бабушка слепая, я вроде бы еще маленький… Тупик! Ну, не папу же просить! В итоге на семейном совете решили, что не маленький. Подозреваю, что решающий голос принадлежал папе, который почувствовал нависшую над ним угрозу…
Вот так нелепо закончилось мое детство!
Ах, эти черные зимние утра! Мама меня будила и сразу же убегала на работу, я плелся в ванную, садился на табуреточку, включал кипяток и грелся минут десять в пару, потом плескал водой на лицо, чистил зубы (зубная паста была уже выдавлена на щетку), там же надевал эту жуткую мышиную по цвету и по сути форму и влажный от пара тащился на кухню. В контейнере на столе лежал бутерброд, в сковородке на плите – два сырых яйца, спичечный коробок с вынутой спичкой – все это готовилось в расчете на мою чудовищную утреннюю лень. Я это кое-как поглощал, брал тяжеленный портфель и уходил в морозную утреннюю ночь! Светало только в середине первого урока, но задолго до этого по городу тянулись вереницы маленьких ни в чем не повинных замерзших серых существ! Кто-то из взрослых-садистов назвал эту печальную картину: «Тяга к знаниям».
Однажды утренняя темнота сыграла со мной злую шутку. я проснулся, совершил весь унылый ритуал, правда, завтрака на кухне не было, видно, мама забыла. Меня это нисколько не расстроило… «Что воля, что неволя – все одно». Я вышел из дома и пошел к автобусу, чтобы ехать к метро… Автобус все не шел… Поняв, что опаздываю, я побежал.
Минут через пятнадцать прибежал… Метро закрыто… Стал ждать… Подошел милиционер:
– Что делаем?
– В школу еду.
– Время видел?
– Неа.
Он показал мне на часы, которые висели прямо над моей головой… Было полпятого.
Я пошел домой… Пришел, лег, как был, в кровать, заснул… Каково же было удивление мамы, когда она пришла меня будить! Я спал одетый, положив голову на ранец!
Ну и, собственно, школа…
Вот в таких условиях приходилось работать.
Взаимная ненависть возмужала и окрепла, и «плоховел» заполнил все поля дневника. Шла затяжная стратегическая война. Именно в этой школе с отвратительной «сталинисткой»-директрисой, с пегим пучком на затылке, вовсю процветало подавление личности! Большинство педагогов были ей под стать, а я не мог с этим смириться, поэтому все годы пребывания в школе я старался победить в неравной борьбе. У меня совершенно не было времени на какие-то там занятия: надо было их обмануть, удачно прогулять, незаметно списать. До уроков ли тут! Тем более что дома меня ждали друзья и куча дел! Надо было слазить на телефонную станцию, где в помойке хранились сокровища – мотки разноцветной проволоки! Из проволоки получалась отличная оплетка для рогаток, и еще она была хорошей валютой в междворовых торгово-обменных операциях. Надо было добыть на стройке карбид и сделать из него водяную бомбу. Ну и конечно же, хоккей! Мы играли в хоккей корягами и консервными банками летом, самодельными клюшками на льду зимой, в жутких коньках «гагах», где нога подворачивалась при каждом движении… Хоккей был для меня всем!
Когда я, усталый от всего этого, приходил домой, понуро открывал дневник и среди красных замечаний, двоек, колов и прочих проявлений учительских комплексов находил десятки параграфов упражнений и задач, которые надо выучить, сделать, решить до завтра – я впадал в ступор! А ребенок в ступоре становится как бы «тупым». Он не понимает, сколько будет 3 плюс 2 – не то что не знает, а именно не понимает. Он не понимает самого вопроса: «Сколько будет 3+2?» «Что?» – спрашивает он. А вечером придет мама:
– Ты уроки сделал?
Ужасный вопрос! Ведь знает же, что не сделал, а спрашивает! И начинает проверять! И так до конца школы! И мне приходилось вести двойную игру: в школе обманывать учителей, дома – маму. Почему только маму? Потому что бабушку обманывать не надо, она – друг, а обмануть отца… – это как ребенка, вроде и стыдно, а надо. Это настолько просто, что и говорить не хочется… Или все-таки рассказать?
Моя бедная мама, делая со мной домашние задания, пыталась во все вникнуть: и в математику, и в химию, и в биологию – в результате чего выросла очень образованной и эрудированной! Кроссворды, например, она решает не глядя, за пять минут. Если же попадается слово неизвестное, то она иногда спрашивает у папы:
– Река, пять букв, впадает в Каспийское море: «В», пусто, «Л», пусто, «А»?
– По вертикали или по горизонтали? – обычно уточняет папа, и на этом его участие в решении кроссворда ограничивается.
Так вот, в те редкие дни, когда у мамы не оставалось сил на занятия с «балбесом», она просила папу проверить мои уроки. Папа вынужденно соглашался… «Ага! Значит, папаша проверяет… Так-так, меняем концепцию! Долой знания – вперед ораторское искусство!» – проносилось в моем, готовом к любым поворотам судьбы, сознании. Я брал учебники и шел в бой!
Тактика была следующая: говорить слитно, не сбиваясь. Конечно же, папа не ориентировался в географии, химии и прочих «умных» науках. Зато как опытный педагог Щукинского театрального училища прекрасно разбирался в «наигранности» и фальши. Стоило мне начать запинаться, бекать и мекать, как он просыпался и говорил:
– Не понял? (Как будто он понимал до этого!)
Скажем, география в моем тарабарском исполнении выглядела примерно так:
– Базис эрозии при зональных вхождениях в северный делювий зачастую подвергается пойменной многорукавности, где польдер создает розу ветров субарктического пояса и наоборот.
Чтобы сочинить эту ахинею, требовалось выписать из параграфа несколько умных терминов, добавить чуточку фантазии и таланта и быстро без запинки все это протараторить.
Сам того не подозревая, папа готовил меня к поступлению в театральный институт.
Одно дело, ввести в заблуждение доверчивого отца, совсем другое – обмануть прожженную училку, которая спит с этим базисом, а просыпается от розы ветров! Ну и как следствие – «опять двойка», а за то, что развеселил весь класс своим ответом – «плоховел». В довершение травли, завуч, которая орала на нас каким-то ультразвуком (мы боялись, что полопаются лампочки), наняла мою одноклассницу Муськину (фамилия изменена), чтобы та доносила на меня каждый день после уроков! И та радостно согласилась. И понеслось… Что бы я ни сказал, что бы ни сделал, я ловил на себе многозначительный Муськин взгляд: «Так-так, понятненько… Ну-ну…», после чего следовал ежедневный донос, за ним санкции, вызов родителей и т. д. Как-то я выбил послабление режима на несколько дней. Вока привез мне из-за границы жвачку! Это была такая роскошь, такой дефицит, что одну пластинку жевали месяц, приклеивая на ночь к нижней части парты. Вполне естественно звучала просьба товарища: «Дай дожевать!» Словом, сокровище!
Так вот, все это сокровище ушло на подкуп Муськиной! Причем если в первые дни цена недоносительства составляла одну пластинку в день, то в последующие я вынужден был перейти на полпластинки за «стук»… Но прошла неделя и опять: «Ага, ясно-ясно…» Жуть!
Чтобы остудить накал страстей, чтобы оттянуть на полгода дату моего неотвратимого отчисления, папе и Андрею Миронову приходилось играть для мучителей шефские (бесплатные) концерты. Бедные они бедные!!!
Кромешность моего школьного существования немного компенсировали друзья. Первые пять лет это был Лешка Карпов, с которым мы существовали на одной интеллектуальной волне, и все бы ничего, но он, заразина, хорошо учился! Потом к нам в класс пришел Искандер (история со сметаной) – и началось!