Так вот, физичка. Однажды в середине десятого, последнего, года обучения, она, ставя мне очередную двойку, заявила:
– Запомните все: Ширвиндт не сдаст физику на выпускном экзамене! И останется на второй год! Даю слово!
Вот так вот – СЛОВО! Я занервничал. Заволновались родители. И мне, нуждающемуся в дополнительных литературе или истории, нашли репетитора по физике! Полгода я, чуть не плача, выслушивал объяснения милейшей Славы Исаевны, но не осилил! Ну, может быть, совсем чуть-чуть, хотя бы стал понимать значение «физических» слов.
И наступает время экзаменов! У меня и без физики полный завал (я, кстати, ходил еще к репетитору по математике)… Готовлюсь, не сплю ночами, хожу на консультации… И вот на консультации по физике физичка заявляет:
– Помните, я говорила, что Ширвиндт не сдаст экзамен? – все затихли, а я думаю, сейчас скажет: «Но, видя, как прилежно он занимался эти полгода, посещал дополнительные уроки, я меняю свою точку зр…» Она не дала мне додумать и продолжила:
– Так вот, я подтверждаю это: он останется на второй год!
Выйдя из класса, я бесцельно побрел по коридору и через какое-то время обнаружил себя на пороге кабинета Мильграма. «Это последний шанс», – подумал я и постучал.
Мильграм, как всегда, грозно восседал за огромным столом в облаках дыма.
– Что надо? – сухо спросил он.
– Леонид Исидорович, – набравшись духу, начал я. – Вы хотите видеть меня еще год?
– Только в страшном сне.
– А придется наяву!
– ???
– Меня физичка (естественно, я назвал ее по имени) оставляет на второй год.
– Объясни.
И я поведал ему все про клятвы перед классом, про Славу Исаевну, про Клайперона и даже вскользь упомянул Люссака.
– Все это глупости и бред! – рявкнул он. – Иди занимайся!
И я ушел!
Через день пришел… И начался экзамен!
Помимо физички (я забыл сказать, что она была еще и завучем) в классе присутствовали инспекторы РОНО: для контроля. Волновались даже отличники, что уж говорить обо мне. Я вытянул билет…
Чтобы вы получили представление или просто вспомнили, как они выглядели, я покажу вам произвольно взятый билет для выпускного экзамена:
«Билет № 3
1. Первый закон Ньютона. Инерциальные системы отсчета. Взаимодействие тел. Сила. Масса. Второй закон Ньютона. Третий закон Ньютона.
2. Экспериментальное задание по теме «Оптика»: наблюдение изменения энергии отраженного и преломленного световых пучков.
3. Текст по разделу «Молекулярная физика», содержащий описание использования законов МКТ и термодинамики в технике. Задания на понимание основных принципов, лежащих в основе работы описанного устройства.
И задача.
Условие:
Расстояние между двумя городами почтовый голубь пролетает при отсутствии ветра за t = 60 мин, а при встречном ветре за время t2 = 75 мин.
За какое время t1 голубь преодолеет это расстояние при попутном ветре?»
Казалось бы, очень элегантная задача, хотя способ почтовой связи наводит на мысль, что сочинял ее чуть ли не сам Гей. Но самое милое в этой простенькой задачке – решение:
«При попутном ветре, очевидно, относительно Земли, скорость голубя равна сумме скорости ветра υ и скорости голубя в отсутствие ветра υ1, а расстояние S между городами будет равно:
S = (υ1+ υ) t1. (1).
При встречном ветре это же расстояние S птица преодолеет с относительной скоростью, равной разности скоростей голубя и ветра, и, соответственно,
S = (υ1– υ) t2. (2).
В отсутствие ветра расстояние между городами голубь пролетит за время t = S/υ1. (3). (Конечно, (3) можно было записать в том же виде, как и два предыдущих соотношения, т. е. S = υ1t.)».
Задача физически решена: мы имеем три уравнения с тремя неизвестными, остается только их решить. Решать можно, что называется, в любом порядке.
Приравняв (1) и (2), т. е. исключив расстояние S, мы свяжем скорости υ и υ1:
(υ1+ υ) t1 = (υ1– υ) t2.
Раскрываем скобки, вновь группируя, получаем:
υ1t1+ υt1 – υ1t2+ υt2 = 0, или υ (t1+ t2) = υ1 (t2– t1).
Откуда
υ = υ1 (t2– t1) / (t1+ t2). (4).
Далее можно подставить (4) в (2):
S = (υ1– υ1 (t2– t1) / (t1+ t2)) t2 = υ12t1t2/ (t1+ t2). (5).
Осталось подставить (5) в (3) и выразить искомое t1:
t = 2t1t2/ (t1+ t2).
Отсюда окончательно: t1= t2t/ (2t2– t). (6).
Вычисляем: t1= 75 мин * 60 мин / (2*75 мин – 60 мин) = 50 мин.
Ответ: 50 мин.
Вспомнили? Ужаснулись? Вот-вот!
В общем, я с подобным билетом сажусь готовиться, роюсь в шпаргалках, перешептываюсь с соседями… как вдруг открывается дверь и входит Мильграм.
Никто этому не удивился: директор проверяет, как идет экзамен. Он поговорил с тетками из РОНО и стал прохаживаться вдоль проходов. Потом неожиданно для всех подсел ко мне и сурово спросил:
– Готов?
– Ну, это… да, наверное… Вот тут еще задача… – замямлил я.
– Отвечай!
Немая сцена!
– Вам? – выдохнул я.
– Да.
– Нет-нет! – засуетилась физичка. – Он будет сдавать мне!
– Я же сказал, что сам приму экзамен у Ширвиндта! – «стальным» голосом произнес Мильграм.
– Но вы не можете!.. Нет!.. Я! – верещала физичка.
– Отвечай! – повторил Леонид Исидорович, уже не глядя на нее.
Представители РОНО ничего не понимали.
И я начал! Сначала сбивчиво, боясь, что спугнут, потом все более уверенно, вспоминая опыт папиных проверок уроков, тем более что терминов я нахватался у Славы Исаевны – в общем, тараторил, не закрывая рта. Мильграм сидел с умным серьезным лицом, не понимая ни слова из моей тарабарщины (в школе он преподавал историю), и все больше напоминал мне моего папу. Потом я показал ему перерисованную со шпаргалки задачу про какие-то диоптрии, линзы и фокусы и выдохнул:
– Все.
Мильграм растерянно посмотрел на меня и спросил:
– И что?
Понимая, что страшное уже позади, в предвкушении триумфа я, набравшись наглости, скромно проговорил:
– По-моему, «пять».
Это хамство даже заставило его улыбнуться. Он, разглядывая мою оптическую задачу, снял массивные очки, повертел ими и спросил:
– Сколько здесь диоптрий?
– 75, – наобум выпалил я.
– Три, – сказал он.
– Что «три»?
– Три диоптрии, и ты получаешь тройку.
Я решил не гневить судьбу и, тихо шелестя крыльями, вылетел из класса!
А теперь вспомните «Паша, потерпи». Теперь вы понимаете, почему Мильграм Леонид Исидорович – народный учитель СССР, почетный гражданин города Москвы и почему Гимназия № 45 носит его имя?!
Нелюбовь к точным наукам, вероятно, передалась мне по отцовской линии. Когда мои физически-химические муки вкупе с очень средним образованием остались позади, папа поведал мне пару историй из своей школьной биографии.
Впервые открыв учебник по химии перед самым экзаменом, он с ужасом обнаружил, что их две! Две химии! Органическая и неорганическая. Тут он понял – хана! С одной-то не знал, как справиться. В итоге умельцы-одноклассники взорвали в кабинете химии дымовую шашку и под этой дымовой завесой пометили точкой один билет. Его-то он и вызубрил наизусть. Первый вопрос был – биография Менделеева, второй – какой-то закон. Вытянув помеченный билет, он для проформы посидел, изображая напряженный мыслительный процесс, после чего, представ перед усталым учителем, с горечью созерцавшим очередного неуча, начал сыпать датами и событиями из жизни Менделеева. Особое внимание уделил поразившей его теме докторской диссертации ученого – «О соединении спирта с водой», то есть изобретению им водки.
Потом, не дав опомниться ошарашенному педагогу, бегло пересказал суть какого-то химического закона, иллюстрируя его списанными со шпаргалки формулами, и, казалось бы, все, триумф… Но нет – попался на дополнительном вопросе: «Как отличить этиловый спирт от метилового?» Видимо, переборщил с заслугами Менделеева.
Единственное, что он знал: из одного делают водку, от другого слепнут. И начал: «Возьмем двух кроликов, одному даем глоток метилового спирта, а другому этилового. В итоге первый слепой, второй пьяный!»
Учитель опешил:
– Подожди, а с помощью рефрактометра? Или газохроматографического разделения?
– Только опытным путем! – уверенно заявил папа.
В итоге ему поставили тройку условно, взяв с него обязательство никогда в дальнейшей жизни не соприкасаться с химией.
Вторая история связана не с химией, а с физикой, точнее с ее культурой, то есть с физкультурой.
Вот как описывает это папа в книге «Склероз, рассеянный по жизни»:
«В школе на нас, учениках, испытывали педагогические новшества: вводили логику, этику, латынь. Очередное новаторство было по части нашего атлетического совершенствования. К нам привели нового физрука – полковника. А с физкультурой обстояло в школе отвратительно, все были маменькиными сынками, совершенно неспортивными. И этот полковник, амбал, сразу же взялся за нас: „Завтра же чтобы были в форме – в трусах и майке!“ Никто не придал его словам значения, и назавтра все опять явились кто в чем. Он кого-то схватил за шкирку, кому-то дал подзатыльника, кого-то чуть не убил, и мы поняли, что дело серьезное. На следующее занятие все пришли в трусах и майках. Я тоже. Но, чтобы поддерживать реноме самого остроумного в школе, мне надо было все время что-то придумывать. Я выкрал у моей бабушки Эмилии Наумовны длинные панталоны с кружевами внизу и кружевную ночную полурубашечку, расшитую бисером. В школе, как опытный эстрадник, взял паузу, выждал, пока все напялят на себя в закутке семейные трусы и майки и, хлюпая носами, встанут в линейку в зале. Слышу, физрук, проведя перекличку, спрашивает: „А где Ширвинх?“ – так он произносил мою фамилию. „Еще не в форме”, – ответил я из закутка. „Выходи как есть“, – крикнул он. И я вышел – в бабкином нижнем белье. Скандал был страшный. Я пытался оправдываться – предупреждал же, что еще не в форме. Выгнали из школы на две недели».